Вышгород, город охристо-коралловой пыли и улиц

[Пушинки]

– Коооржик, коооржииик!

По улицам Вышгорода бродила женщина лет тридцати, с повязанным на голове цветастым платком, из-под которого выбивались непослушные светлые пряди, вьющиеся на концах, в длинном платье цвета сепии, а если точнее – пыли местных дорог, и повязанном поверх засаленном белом фартуке, рукава которого были закатаны по локоть. Она складывала ладони рупором и, поднося к самым губам, вновь разражалась криком.

– Коооржииик! Коооооржик!

Мимо проходили редкие гости города, в основном, улицы были пустынными. Одна охрана да единичные извечно жадные торговцы всякой снедью да снастью – вот и все постоянные лица, светящиеся ежеденно и еженощно в Вышгороде. Никто не обращал внимания на нарушающую статичный вышгородский покой женщину в засаленном, некогда белоснежном, фартуке.

– Коооржик!

Солнце было уже высоко. Оно нависло над городом, как приговор, как плаха, как топор палача во время показной казни на площади. По небу плыли похожие на больших хорьков пушистые белоснежные облака, припудренные персиково-охристым светом. Воздух стоял по-привычному тёплый и пыльный, дул слабый юго-западный ветерок. Он забирал все людские печали и рассеивал их хрустальной пылью над семью океанами Астральной бездны. А как ещё, вы думали, образуются звёзды? Из человеческой тоски и слёз, разумеется. Только они способны так ярко сиять, рыдать, извергая свет на целые миры и даже вселенные. 

– Коооржик! 

Настроение клонилось к закату. В ногах ощущалась неприятная колющая и ноющая боль. В какой-то момент она перестала так ярко выражаться, осталась лишь фоновая усталость, та самая, которая даёт о себе знать только через сутки, когда ты уже и выспишься, и отдохнёшь порядком. В такие дни трудностью представляется даже вставание с кровати, так как всё тело неумолимо ноет и тянет, а спуск или поднимание по лестнице вообще представляется сущим адом.

— Коооржик!

— Вы кого-то ищете?

Женщина не сразу, но остановилась и с удивлением посмотрела в сторону, с которой раздалось звучание голоса. Так она оказалась практически нос к носу со статным мужчиной, чуть моложе её, очень важного вида, но почему-то всё же обратившего внимание на неё, блуждающую по пыльным улицам. Повисло мёртвое молчание; оно не было тяжёлым, нервным или напряжённым, скорее полноценным в отсутствии звука. Юноша просто смотрел на женщину, без какого-то особого выражения лица, а женщина просто смотрела на юношу, так же не выражая никаких персонифицируемых эмоций. Наконец, эту тишину прервал звенящий женский голос:

— Здравствуйте. 

Она пристально смотрела на стоящего перед собой, стараясь улыбнуться, но губы не слушались. Именно тогда, когда так нужно выдавить из себя толику почтительности, они внезапно решили замолчать, будто бы сшитые ниткой на всём своём протяжении. 

— Здравствуйте, — примерно таким же тоном глубокомысленно изрёк из себя молодой человек. 

И они рассмеялись. Смех был недолгий и немного нервный. Юноша изобразил на своём лице улыбку и протянул женщине руку для рукопожатия. 

«Какой странный имперский жест. Он из империи, видать. Какой статный молодой человек... И что он забыл в наших пыльных и солнечных краях?»

— Вы кого-то звали, — вежливо напомнил слуга Империи, склоняя на бок голову и с любопытством заглядывая в песочно-жёлтые глаза новоприобретённой знакомой. 

— Ах, да... — тут же отозвалась женщина, и ей захотелось треснуть себя по лбу, да посильнее. Она неловко улыбнулась, а потом всё рассказала молодому человеку.

Через двадцать минут они уже вдвоём блуждали по закоулкам Вышгорода. Пыль, как всегда, поднималась на уровень колен, отчего и подол платья, и брюки были градиентом окрашены в охристо-серый.

— Так Вы говорите, что потеряли...

— Выдру.

— Выдру...

— Маленькая, как хорёк, с лоснящейся тёмно-бурой шёрсткой, с чёрными глазками и толстым хвостом. Бегает на четырёх лапках, зовут Коржиком, — расстроенно повторила женщина, разводя в стороны руками и недоумённо пожимая плечами.

— Хорошо... Так что эта Ваша выдра любит? Может, есть какие-то особые места, куда он... Она? Любила убегать. Быть может, рынок или какой-нибудь парк? 

— Да какие здесь парки, — разочарованно махнула рукой женщина, — Зелень есть, конечно, но парками это никак не назвать. Можно проверить городские окраины, право, не знаю... Коржик никогда не убегала от меня. Мы всегда гуляли вместе, и она послушно шла рядом. Отродясь такого не случалось, чтобы она пропадала, а тут... Я иду-иду на рынок рыбы прикупить -
– я в лавке рыбных деликатесов работаю – да смотрю под ноги. Пыль, знаете, клубится так… Думаю, что вновь придётся платье стирать, а этого, сами понимаете, сударь, делать никак не хочется. Думаю о треске и корюшке, припоминаю щуку, которую нам завезли на прошлой неделе. Ну и щука была, огромная, — последнее слово она растянула, при этом показывая разведёнными в воздухе в стороны руками размеры той самой рыбины. — Вот такущая была. Разделывали её потом ещё полтора часа, выкладывали на витрину. А потом я смотрю и бац, нет Коржика! Убежала! 

Женщина обхватила руками голову и горестно покачала ей из стороны в сторону. Хадаганский юноша шёл рядом, слегка замедляя шаг, чтобы не обгонять свою спутницу, и внимательно слушал всё, что она говорила.

— Я в ужасе бежать назад к лавке. Нигде её нет! Так вот третий день и ищу уже... Сегодня вот день праздничный, все уехали в Новоград на ярмарку. Потому и пусто так... — грустно протянула женщина, показалось, что ещё чуть-чуть и она расплачется, но ей всё же удалось сдержать стремящиеся пролиться слёзы. Нет, плакать было ни к чему. Это никак не помогло бы делу: не ускорило поиски и не сделало бы их продуктивнее. Разве что, наоборот, могло отвлечь. 

Так они шли ещё с добрые полчаса, заглядывая во все углы практически одинаковых охристо-коралловых улиц в безрезультатных поисках. Наконец, они оказались на городской окраине, где уже начинались красочные умойрские леса. Солнце прямыми лучами выжигало глаза, если смотреть на него, а на небе не было ни облачка. Какой удивительно жизнерадостный день, если бы только не эта... Потеря. Женщина тяжело вздохнула и сделала широкий шаг вперёд, сходя с каменисто-песчаной дороги на мягкую светло-зелёную траву. Настроение было практически убитым. Хадаганец сочувственно посмотрел на свою спутницу, бледную, как простыня, а потом обвёл взглядом дышащую всеми ароматами лета и свежести лужайку.

Внезапно что-то зацепило его взгляд. Он ещё внимательно всмотрелся в красочный пейзаж, пытаясь понять, что же именно привлекло его внимание. Наконец, он увидел маленькое озеро, почти незаметное, быть может, даже искусственное. В блестящей, как чешуя рыбы, воде радостно плескалось тёмно-бурое, практически чёрное существо, напоминающее хорька или скорее бобра с помесью ласки. 

— Коржик! — раздался полный восхищения и счастья звенящий возглас, и женщина рухнула на колени, из глаз её брызнули слёзы счастья. — Коржик... Ну что ты наделала... 

Просмотреть полную запись