Перейти к содержанию

Дайджесты за январь-февраль

Обновления гайдов и аддонов

Январь Февраль

Мониторинг серверов и редактор аддонов

Представляем вам две легенды. То, о чем можно было только мечтать, стало реальностью.

Мониторинг серверов Редактор аддонов

Подсказки из игры на вашем сайте

Теперь вы можете отображать сведения о внутриигровых элементах простым наведением курсора мыши.

Подробнее

Апдейтер аддонов

Представляем вам программу для автообновления аддонов и делимся подробностями.

Подробнее Скачать

Одна Незебградская история. Глава 7


Угрюмый Холст

Рекомендуемые сообщения

— Ты неизлечимо болен. 
— Тогда останься с больным. 
— Ты хочешь, чтобы я заразилась от тебя этой лигийской чумой? 
— Разве я совсем безнадёжен? Неужели совсем ничего нельзя сделать? 
— Ты больше не сын Империи, а значит, я тебя больше не знаю. 

***

Тихие шаги растворялись в пустыне коридорного пространства, неспешно направляясь в сторону кухни. Ступни в тёплых носках из шерсти аммровских овец бесшумно скользили по ламинату, плавно приближаясь к конечной цели маршрута — кухне. 

Небольшого размера обеденная встретила гостью головокружительным ароматом эльджунской мяты и корицы, от красочного, но невообразимо нежного сочетания которых у девушки даже слегка закружилась цветущая от мимолётной радости и детского счастья голова. На душе было легко и спокойно, умиротворение будто бы по сути своей стало очаровательным созданием с любящими мир медовыми глазами. 

Писатель только недавно задремал, ведь едва принял жаропонижающее, которое, к счастью, всегда хранилось у него про запас и производило быстрый усыпляющий эффект. Сейчас хадаганец хотя бы не мучается, теряясь на границе между Сарнаутом и бредом. И это, несомненно, радовало юную особу. Почему-то сейчас она ощущала себя кем-то средним между ребёнком, для которого весь мир – разноцветные обёртки от конфет фабрики «Красный пионер», и солидной женщиной, быть может даже матерью или женой, на чьи плечи сейчас легла нелёгкая задача по уходу за тяжело больным. Понимала ли хадаганка, что писатель был не столько болен физически, сколько психологически истощён и сейчас, пожалуй, как никогда ранее, ему была необходима поддержка живого и хотя бы относительно разумного существа, а не больных галлюцинаций с образами из прошлого. 

С трудом найдя на кухне, где включается свет, юная имперская нимфа наконец смогла осветить её, утопающую в язесском мраке и, как ни печально это признавать, всяком бесполезном мусоре. На угловом диване глубокого винного цвета отсутствовала декоративная, что было большой редкостью для убранства жилища, подушка - она валялась под столом, зато лежало бесконечное количество всяких вырванных тетрадных листов и записных книжек, на спинке висела на удивление белая рубашка. В голове промелькнула весьма странная идея накинуть эту рубашку себе на плечи, воображение уже красочно рисовало этот портрет, когда пришло печальное осознание, что в процессе готовки идеально белоснежный предмет одежды может значительно пострадать. Да и мысль уже теперь показалась хадаганке довольно глупой. Чужая же вещь. Какое право она имеет присваивать её себе чисто из прихоти хотя бы на время? Сделав вывод, что подобное поведение довольно неприемлемо, юная особа, сняв с дивана рубашку, стряхнула с неё налетевшие пылинки и аккуратно сложила, после чего оставила её на сидении деревянного стула с высокой спинкой. Хозяин наверняка лучше знает, где его вещи место, значит, сам и сможет перенести её туда. 

"Интересно, есть ли в этом доме красный пионерский галстук?" — мелькнуло в голове в янтарноглазой и она тихо засмеялась в кулак.

Расчистив стол и разложив книжки по стопочкам, девушка отыскала в морозилке замороженное филе курицы, и уже вскоре по квартире витал нежный аромат тушёного мяса и отварной картошки. Вскипел тяжёлый, будто бы чугунный, тёмно-зелёный чайник, и благородный напиток, некогда зародившийся на полях Умойра, наполнил две жестяные чашки, плохо вяжущиеся с атмосферой да и отдельными деталями интерьера. Но что поделать, из имперской продукции выбирать не приходится. Фарфор здесь есть у каждого, как и хрустальный сервиз, дело лишь в том, что только хозяин квартиры знает, где именно тот сейчас находится. В стеклянной вазочке для печенья лежали вкусности, прикупленные гостьей заранее для чаепития, которое она, впрочем, представляла немного иначе. Расставив сервиз и разложив столовые предметы, по большей части алюминиевые, по меньшей – серебряные, хадаганка на мгновение остановилась в замешательстве. Как следует поступить в сложившейся ситуации, ей было непонятно. Будить больного не хотелось, да и в целом тревожить его сон тоже.

Так что оставив приготовленный ужин на столе, молодая домохозяйка тихонько выглянула в коридор и только после этого неуверенно переступила порог. Сознание разрывалось. Одна часть твердила, что несчастному человеку ещё, вероятно, нужна помощь слабой девичьей руки, другая же утверждала, что лучшим вариантом будет сейчас же покинуть квартиру, дабы больше не смущать её владельца своим присутствием. Но какое-то непонятное чувство, затрепетавшее в груди, заставило девушку сделать ещё один шаг в сторону спальни. Решающий для неё. Ведь она бы сейчас могла всё оборвать, оставить, как есть, и позволить всему двигаться по течению Жизни в произвольном направлении; едва бы их пути ещё когда-нибудь пересеклись, ведь чудес, как уверяют учёные, не бывает, и это убивает в нас веру. А она уже искореняет стремление, обрывает тонкую серебряную нить, соединяющую души двух людей между собой. И они расходятся с чётким намерением переболеть воспоминаниями и забыть о том, что их когда-то что-то связывало. Каждый сарнаутец связан со Вселенной, в каждом течёт капелька крови волшебства этого мира и в каждом же хранится сияющая крупица вековых воспоминаний. В любом живом существе с его рождением продолжают жить частицы давно уже ушедших чудес. 

Шаг. Ещё один. Едва различимыми в мёртвой тишине квартиры, нарушаемой лишь тканьем больших дубовых настенных часов с маятником, шагами, эхом отдающимися в её голове, хадаганка неуверенно приблизилась к приоткрытой двери в спальню. В висках пульсировало, а руки пробивала слабая дрожь. Слабый скрип пружин, и вот гостья уже опустилась на кровать недалеко от писателя, заботливо укрытого одеялом и мирно спавшего на грубой и не особо удобной подушке. Медовые глаза с лёгким смущением взглянули на хадаганца, хрусталик будто бы дрогнул и в следующее же мгновение раскололся на много-много кристалликов, переливающихся в лучах света, льющегося с улицы из-за слегка отдернутой белой кружевной занавески с цветами и узорами. 

Дыхание успокоилось, а биение сердца стало более размеренным, неспешным. Хотелось что-то сказать писателю, пусть даже он этого бы и не услышал, но это желание буквально впиталось в сознание и теперь уже стало скорее целью, обязательной к исполнению. Губы подрагивали, а руки немного нервно сминали край своего любимого бежевого бадлона, оставляя на нём грубые складки. Тяжело вздохнув, хадаганка лишь печально покачала головой и поджала губы. Она больше не собиралась произносить ни слова. Они были бы слишком ничтожны и только зря бы разрушили прекрасную атмосферу спокойствия, воцарившуюся в спальне. 

Дул слабый ветерок, колыхалась штора. Вязкая, словно мёд, тишина обволакивала и утягивала тебя на дно, лишая всякой возможности говорить или хоть как-то помешать ей править миром снов и миром мыслей. Поселившаяся в доме Прохлада наконец добралась и до спальни, легонько дотронулась до оголённой кожи шеи и надавила на плечи, после чего почти невесомым движением коснулась позвоночника, скрытого под тонким слоем материи, отчего юная особа вздрогнула, а старшая сестра Холод лишь звонко рассмеялась воющим порывом ветра. Мороз будто бы распространился по всей коже, окутал своей снежной пеленой живое тело, требующее тепла для продолжения жизни. Однако батареи ещё не топили, а обогреватель в комнате хадаганка не приметила. Обхватив себя за плечи, она сжалась, пряча нос под воротник, чтобы хоть как-то его согреть. Уже собравшись уйти, гостья плавно поднялась с того, на чём сидела, но внезапно раздавшийся тихий голос, едва различимый средь завываний ветра и периодического цокота зубов замерзающей, заставил её остановиться. 

— Не оставляй меня... Прошу. 

Замерев, юная особа с трудом пыталась понять, являлись ли слова, раздавшиеся в комнате, а быть может, в её голове, иллюзией, или они действительно прозвучали, а происходящее не является сном, запутанным и непонятным. 

— Ос-танься с... больным...

Осипший голос, вызывающий в мозгу неконтролируемый атомный взрыв, словно привязал ноги гостьи к земле, как заклинание. Она потеряла всякую способность к движению, ни один мускул не дрогнул, отказывались повиноваться даже пальцы. Только дыхание... глубокое, обрывками, с трудом доставляющее кислород до своей конечной цели. Была ли это действительно магия или только её иллюзия? 

— Разве я совсем безнадёжен?

Лёгкие неприятно сжало, больно кольнуло где-то в области сердца, а голову будто только что раскололи на несколько десятков осколков, глубоко впивающихся теперь в сознание и обрезающих мысли, обрывающих нити души. С трудом хадаганка сделала шаг вперёд, ближе к выходу, ещё один. Но слов больше не было. Переставляя заплетающиеся ноги, гостья и не заметила ковра на своём пути, добросовестно запнувшись о него и с грохотом повалившись наземь, попутно рукой задев какую-то фотографию в деревянной рамке, с характерным звуком приземлившуюся на пол, к счастью, с не разбившимся после такого падения стеклом, за которым скрывалось изображение. 

Приподнявшись с колен, она легонько подцепила чудом не пострадавший предмет декора, когда вдруг ей опять стало дурно, а всё тело в миг окутал жар, накрыв своим огненным одеялом. Голова слегка кружилась, но взгляд всё ещё достаточно чётко фиксировал надпись на краю фотографии, выведенную чёрным пером, почерк был аккуратный, каллиграфический, можно даже сказать, идеальный. 

«Любящему человеку от любимого»

И рамка полетела на пол, неосознанно выпущенная из дрожащих бледных рук. Раздался слабый звон стекла, и шокированная хадаганка увидела, как расползается продолговатая трещина по гладкой поверхности, скрывающей фотографию юной особы с витыми огненно-рыжими кудрями, слегка отливающими бронзой. Этот звук почти заглушил все прочие звуки, но до слуха хадаганки всё же долетел последний тихий возглас осипшего голоса. И сердце предательски дрогнуло, разразившись затем в диком потоке болезненных ударов. 
____________________ 

— Ты сможешь меня забыть?
— Вряд ли. Неужто ты действительно уходишь?
— Тебе же самому так будет лучше. Ты должен забыть и уехать отсюда, пока я сама не вынудила тебя мало приятным способом. Поэтому не показывайся мне на глаза. А лучше вообще никому. Исчезни их яскеровских списков учёта. Навсегда, — она брезгливо посмотрела на хадаганца и, криво улыбнувшись, язвительно добавила. — Ты просто слишком слаб и слишком жалок, чтобы что-то изменить.


Просмотреть полную запись

Ссылка на комментарий
Поделиться на другие сайты

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Восстановить форматирование

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

×
×
  • Создать...

Важная информация

Пользуясь сайтом, вы принимаете Условия использования