Пушинки

Краткое описание: история о юной душегубке по имени Азия, её неопределённой встрече с властительницей болота Техио и последующих странных событиях. Пролог Туман тяжёлым пуховым одеялом накрывал болото на границе между Ассэ-Тэпхом и Эльджуном, более известное как Болото Техио. Редкие в своём разнообразии сизо-серые птицы, поразительно крохотные, но имеющие довольно громкий, звучный голос, наполняли протяжным писком с присвистом влажный и грузный воздух, затрудняющий дыхание, от чего выдыхать приходилось долго и с приоткрытым ртом, а чтобы сделать вдох, нужно было резко, но очень глубоко втянуть в лёгкие тонну воздуха. Комары дружными стайками передвигались над самой поверхностью воды вечно издающими неприятный скрежущий звук помехами. Бабочки в это место не залетали, а прямые солнечные лучи так редко проникали, что местные пауки уже полностью адаптировались к темноте и лакомились лишь светящимися голубым светом загробных душ светлячками, редко балуя себя залетевшими в сети какими-то мутировавшими насекомыми, названия которых едва ли смог бы найти и самый образованный шаман со стажем лет так в пятьдесят. Единственными счастливыми обитателями болота Техио были агрессивные плотоядные слизни с покрытыми миллионами трещин, а то и расколотыми на несколько неравномерно разбитых остроугольных частей «домиками». Только они были постоянно сыты и, несмотря на это, оставались постоянно же злыми. Им хотелось плоти; человеческой ли, звериной ли – не имело значения. Их собратья, эльджунские плотоядные слизи, окупировавшие часть главных дорог локации, были куда более мягкие, и иногда встречались среди них даже отдельные, страшные в своей дружелюбности соплеподобные грязно-зелёные или землянистые особи. О, как много живых существ, населяющих Вселенную Сарнаута, погибло здесь, в этих вонючих и душных топях, по краям которых росла острая и тонкая трава, внутри себя содержащая долю мало ещё изученного ядовитого элемента. Стоит только порезаться о неё и дать ей доступ крови, как тоненькие капельки, крупицы ядовитой эссенции, покрывающей стебли, проникали в организм, вламываясь туда, словно незваные гости в дом к только что проснувшейся хозяйке. И через неделю будь то нетрезвый каниец, голубокрылый эльф, диковатый прайден или ухоженный хадаганец, орк – любое живое разумное существо начинало ощущать мучительные мигрени. Сначала они длились недолго и с большими перерывами, но за неделю ноющая головная боль становилась всё более непереносимой и к концу недели голова пострадавшего уже переставала извергать всякие мысли. Единственным, что её наполняли, была дикая боль и бесконечный оглушающий звон, крупным тяжёлым медным колоколом бьющемся о стенки черепной коробки, которая всё грозила расколоться, но держалась из последних сил. И так, прожив десять или одиннадцать дней после попадания капель зловещего яда в кровь, мыслящее существо умирало, казалось, бы от простой и беззлобной царапины. Впрочем, как создания относительно разумные, так и заплутавшие в изумрудных джунглях царственно величественные тигры, чей мех был всегда рыж, как спелый апельсин, но всклокочен и порой слипшийся от грязи. Причеши такого одичавшего зверя, подстриги ему острые, но покоцанные когти и получишь чудного домашнего котёнка размером с кушетку или огромный ковёр, лежащий перед камином в домах богатых эльфов из знатных и могущественных, закалённых временем семей. Впрочем, никто этим не занимался. Быть может, когда-нибудь... А пока... А пока по пугающему своей угрюмостью болоту блуждали в густом тумане духи, развевая редкие сгустки белой таинственной материи. И вдруг, казалось бы, из самой тишины, вечной жительницы этих глухих мест, вознеслась обёрнутая в старое рваное тряпьё костлявая фигура, чьё лицо скрывал в глубокой, непроглядной тени капюшон, а ноги, если они, конечно, у неё были, скрывались за грязно-зелёными обрывками ткани. Единственное, что можно было увидеть достаточно подробно – руки этого странного то ли призрака, то ли духа. То, что обтягивало кости, сложно было назвать кожей – она имела странный зеленовато-синий оттенок и почти насквозь просвечивала, предоставляя взору бледные белёсые продолговатые кости. Ветры шумели в близрасположенном тропическом лесу, со свистом пролетая в арки изогнутых корней громадных деревьев, звеня нефритовой листвой где-то под самыми облаками. День был пасмурный, угрюмый, и если бы только он мог говорить, то с переходами на старческое ворчание смачно бы ругался на не вовремя подоспевшие к полудню магнитные бури. Пели мертвецы, не нашедшие упокоение в безымянных природных могилах. И над всем этим царствовала страшная в своей неумолимой кровожадности и сумасшедшей тяги к власти легендарная баньши Бау, властительница болота Техио, широко известная лишь в кругах уже почивших душ, лишённых за свою порочную и грязную жизнь дозволения безвременно почивать в холодном и каменном дворце Чистилища. *** Азия проснулась днём, около шестнадцати часов, абсолютно растерянная и внезапно напуганная перспективой опоздания на работу. Её настоящий наниматель, невысокий эльф с голубыми, на помпезный манер, зачёсанными и насмерть залитыми лаком волосами не был сильно придирчив к пунктуальности, однако только ли он так говорил или и действительно значил, душегубке знать не хотелось. Вот почему она всегда приходила вовремя, а крайне редко даже заранее. Многие привыкли думать, что душегубке всегда находятся при некромантах, следуют за ними, куда бы те не пошли, и даже на тот свет отправляются за хозяевами. Никто никогда не задавался вопросом – что чувствуют душегубки? Чем они живут? О чём их волнения и радости? Неужели ими управляет внутренняя привязанность к некромантскому роду и стремление угождать повелителям крови? Конечно же... Нет. Впрочем, почему-то большинству кажется, что душегубки хоть и губят чужие души, что довольно очевидно следует из названия их рода, собственной не имеют. Это неправда. Ни одна приличная представительница услуг в сфере душегубничества не была изначально привязана к кому-либо некроманту. Даже самые могущественные эльфийские семьи предпочитали выбирать спутниц в боевой жизни своим молодым наследникам на трудовой бирже нечисти. Третий месяц контракта обещал подойти к концу в ближайшее время, а впереди было ещё целое лето. Как правило, в тёплое время работы бывает больше всего. Однако Азия ещё не была окончательно уверена, хочет ли она продолжать трудиться в поте лица или всё же следует взять трёхмесячных отпуск, дабы высыпаться всласть, а ближе к вечеру, выходя на прогулку по немноголюдным улицам на окраинах Новограда, за торговым рядом, разминать затёкшие выглядящие ненадёжными и местами потёртыми крылья; и, вылетая в сочно-зелёные пейзажи Светлолесья, проводить там остаток дня. Встреча сегодня была назначена на Ассэ-Тэпхе, в этом влажном омуте Святой Земли, куда менее привлекательном, нежели пряно-оранжевый засушливый климат Плато Коба, но всё же более симпатичном, если сравнивать его с мрачным Эльджуном, от которого так и веяло гнилым человеческим мясом и тлеющей смертью. Прибыв на место, душегубка сразу увидела нужного ей эльфа-зельевара. В отличие от соплеменниц Азии, она ничьи души не терзала и не забирала жизни. Разве что иногда приходилось ей отпугивать агрессивную живность, покушавшуюся на её миролюбивого нанимателя, по жизни своей занимающегося сборами целебных и ядовитых трав да варкой зелий, которые он поставлял в лавку алхимика за относительно небольшую плату. А впрочем, ему этого хватало на жизнь и на содержание души*, к деньгам которая не была придирчива и относилась к ним крайне скептически. Ведь она всегда могла позволить себе в случае сильного голода поймать мышь и поджарить её где-то в районе Гибельной чащи, где редко кто появлялся, кроме мускулистых горбатых фигур неприветливых оборотней. Иногда они даже соглашались отужинать с Ахией, хотя собеседниками они были мало интересными. Говорили они, чаще всего переходя на рычание с редкими подвываниями. Впрочем, в случаях особого одиночества такая компания была весьма приемлемой и ни капли не смущала прокрастинирующую душегубку. Дорога лежала через вечные изумрудно-зелёные тернии лиан и кольцами встающих из-под земли, покрытой густыми зарослями травы, многовековых мифических деревьев – вечных безмолвных стражей этой странной обители заброшенного рая. Приходилось избегать активизировашейся под наступающий медленными шагами на шлейф дня вечер живности, явно проголодавшейся и ничего не имеющей против поужинать нежным и неимоверно мягким, слегка подслащённым кровью эльфийским мясом. Да и закусить душегубкой эти жадные до пищи создания вряд ли бы отказались. Увы, никто достоверно не знает, каково мясо душегубок на вкус. Действительно ли оно имеет привкус тлена или что-то другое – записей, наверное, к счастью, не осталось. А впрочем – это ничего не значило для, несоразмерно больших для своих собратьев из других локаций, лиловых грибов, любящих побаловать себя если не безоружным путником на поздний завтрак, так хотя бы котёнком, случайно забежавшим в лес из стана Лиги, куда эти прожорливые твари всё таки не осмеливались соваться, желая продолжать своё убогое голодное существование на краю джунглей. Сбор трав – процесс мало интересный для созданных убивать тварей, как могло бы показаться на первый взгляд. Однако Азия находила это занятие весьма приемлемым. И хотя конкретно она сама собирать травы не имела возможности в силу своих физических особенностей. Ведь чтобы собрать цветок, его нужно было аккуратно подхватить пальцами и срезать чуть выше лиственного основания, у Азии же, как и у любой душегубки, пальцев, как таковых, не было. Скорее это напоминало длинные и, несомненно, острые когти, впрочем, весьма неловкие (как печально, что никто не развивал у душегубок мелкую моторику). Вот почему она помогала хозяину другим образом, всего лишь, немного отдаляясь от него, заглядывая в заросли в поисках нужных трав и при обнаружении сигнализируя о находке некроманту. Который уже сам подходил, с трудом преодолевая хаотично холмистую местность и, надев тонкие белые шёлковые перчатки с причудливым узором, вышитым серебряными нитями, аккуратно срезал растение, после чего убирал его в просторную сумку из грубой кожи, висящую у него на плече. Через метеоритную копь, богатую на ростки колющегося алоэ, до паучьего склона, щедрого на населяющих его восьмиглазых громадных тварей, потом бочком-бочком, обходя поляну, усеянную ещё не обглоданными до основания трупами, попутно собирая жгучую крапиву, над которой Азии приходилось подниматься выше обычного, делая мощные взмахи крыльями, так как отдельные слишком высокие растения ожогами кусали грубоватую, но всё равно чувствующую неприятное резкое покалывание кожу трёхпалых птичьих конечностей с бесценными, устрашающими взор любого кролика, когтями, тщательно омытыми обильными дождями и бережно отполированными, поблескивающими на лунном иль солнечном свете, которых, однако, сейчас (ни одного, ни второго) не было. Хотя едва ли это умаляло дикую красоту укрощённой некромантами нежити. От склона до болота, более известного, как Болото Техио и редко кем посещаемого по причине его полной отчуждённости и бесполезности в качестве источника каких бы то ни было ресурсов, нужно было пройти всего какую-то сотню метров. Но путь алхимика не лежал туда целенаправленно. Он стремился добраться до изобилующего полынью сильно прореженного леса, что находится у самых окраин аллода со стороны Имперского стана, левее Мёртвого города Ускула, где иногда, а можно сказать, и довольно часто, прогуливались хорошо вооружённые имперские стражи. Вот почему некромант избегал главных дорог, а особенно – лагеря у самого золотого джунского портала. Слишком уж часто на той дороге появлялись представители вражеской фракции. Раззадоренные свободой и выпивкой, они легко могли подловить мирного лигийца и сделать из него эльфийскую отбивную. Затесавшись во влаге тумана и продавливающейся земляной грязи, низковатый для своих сородичей молодой эльф в светло-коричневой накидке, осторожно переступая с кочки на кочку, преодолевал болотную топь. Душегубка следовала за ним неприметным теневым пятном, размеренными взмахами горгулье-образных кроваво-алых крыльев, нарушая зловещую тишину Техио. Само место выглядело довольно зловеще, даже пугающе, особенно в постепенно надвигающихся сумерках пасмурного дня. От него веяло смертью. Она жила здесь. Царствовала. Вкушала плоды своей бесспорной и нерушимой власти над всем живым. От неё веяло тленом и сыростью, прелой, гниющей землёй и грязной бедно-салатовой илистой водой. Внезапно Азии показалось, что ещё одна тень, помимо её, проявилась где-то совсем в недалёком пространстве, и она тихо вдохнула тяжёлый гнетущий воздух и, ощутив животрепещущее зло, тут же затаила дыхание и, тут же неосознанно забыв о всякого рода осторожности, остановилась. Туман стал странно густым, где-то забулькала (задышала) вода. Зло. В этом месте явно обитало зло и не те обычные его представители, с которыми сталкивается сарнаутец ежедневно и еженощно. Это было другого уровня тёмная сила. Она имела права и привилегии; она имела могущество и, несомненно, знала об этом и умела этим пользоваться. Вопрос был лишь в том, что это за всепоглощающая нежить здесь захватила в свои мертвые объятия время и душевный покой... Тут Азия услышала чьё-то протяжное изнывающее дыхание за своей спиной и, резко рванув в сторону, растерянно обернулась на завораживающий, замораживающий кровь в жилах звук... Старая песенка ассэ-тэпхского барда о болоте Техио: Там в дали, в темноте, В глубине плотоядных болот, Тьма старинных оков Где о смерти поёт, Зла царица и тлена Мертвецов к себе ждёт. Не ходи, о, послушай, Ты милый мой друг, Не вступай на болота, Вечно сумерки тут. Не ходи и не спорь, Не ступай на траву; Коль те жизнь дорога, Избегай пустоту. Коль душа дорога, Убегай! Убегай! И дорогу в болота На века забывай. О, не слушай ты сказы От глупых людей, Будто тут ничего, Будто полон затей Этот странный оазис. Не слушай их, друг. Знай, что нынче их кости Мертвецы жадно жрут. Там в дали, в темноте, В глубине плотоядных болот, Тьма старинных оков Где о смерти поёт, Зла царица и тлена Всех глупцов к себе ждёт. примечание: душа* – душегубка. Продолжение следует... Просмотреть полную запись

Моё личное отношение к объединению серверов Молодой Гвардии и Рассвета может не совпадать с вашим, но оно не является поддерживаемым одной моей персоной. А так как это, вероятно, последняя работа (хотя в этом я ещё не до конца уверена) написанная до объединения, то я хочу от всей души выразить нашу (гильдии) любовь к Рассвету и уверенность, что, несмотря ни на что, мы всё равно останемся вместе. В памяти. Во времени. В матрице. В бесконечном ряду цифр. Рассвет, мы тебя любим. И я буду плакать на твоих поминках, можешь не сомневаться. Да я уже плачу. Ты – наша история. *** Группа из четырёх человек: некроманта, лучника, инженера и демонолога, собравшаяся в синем с продолгими серебряными полосками шатре в самом сердце Эльджуна, кто как разместившись в малоудобных условиях, обсуждала предстоящее им в среду сражение с гильдией «среднего уровня», но столь часто докучающей этим собравшимся товарищам, что те чувствовали уже спиной опасность, исходившую из одного звучания гильдии. Обе эти гильдии не то что бы сильно различались между собой по уровню, как военной подготовки, так и мастерства. Однако, число участников, желающих принимать участие в еженедельных баталиях, сильно разнилось, а выхода, соответственно, было два, но только один из них был состоятельным. Можно было попытаться уговорить атрофировавшую часть согильдийцев всё же побороть свой страх перед неизведанным и ступить на тропу вечной войны за реальгар. Вторым же и самым разумным, по мнению, как минимум, четырёх из четырёх собравшихся существ, вариантом было проклятие. Старый магический ритуал, по нелепой случайности возникший одним тёплым мартовский днём и укрепившийся в своей истории, и давненько не исполнялся в групповом составе. Обычно этим занимались инженеры, такова уж была их судьба. И прошлый инж кп тоже промышлял этим крайне благодарным в своих плодах промыслом, но теперь на место старого пришёл новый, с более сильным желанием проклинать и уничтожать. С начала основания гильдии сколько голов полегло от этих проклятий, до самых корней своих пропитанных чёрной эльфийской магией крови с примесями редких природных заклятий. И вот сейчас, неудобно разместившись в мало кем из пробегающих мимо героев и проползающих мимо слизняков замечаемом невысоком лазурном шатре в Хмельной Чаще, собравшиеся, набрав в лёгкие максимально возможное количество воздуха, нервно выдохнули и взялись за руки. Ладони некроманта были холодные и влажные, а лицо казалось смертельно бледным (она впервые принимала участие в подобной ритуале и переживала до такой степени, что не могла сдержать очевидного волнения). Натянутая улыбка казалась болезненной и неестественной. Члены гильдии закрыли глаза, и ветер в чаще затих, предпочтя переждать приближающуюся бурю в редкой, синевато-лилового оттенка, траве. Безымянная душегубка, ничего не понимающая, но явно обладающая в какой-то определённой степени интеллектом, опустилась на землю, впервые в своей жизни сев, сложила истёртые за годы службы крылья и насторожённо посмотрела на свою хозяйку. Мир на дозу минут затих. Затихло дыхание жизни, затих шёпот Астрала, затихли мысли всего рода человеческого, и Слуга Тенсеса, обречённо вздохнув, закатил глаза к никогда не внимающим его зову небесам и помрачнел буквально на долю секунды. Но его задача состояла не в этом и потому никто не должен был знать о душе, что жила, существовала в этом эфритовом теле, сотканном из желаний закона и справедливости. Каждому в Сарнауте отведена своя роль, и каждый имеет своё место. И как в Древнем Египте Анубис, величайший и старейший их богов – бог смерти, Слуга должен был внимательно следить за попавшими к нему умершими, чтобы те добросовестно отбыли своё наказание за слабость, а не пытались развести на бесплатный выход из чистилища облачённого в истёртый тряпичный наряд гоблина, за свои грехи в прошлой жизни поставленный на этот пост вечным стражем в компанию к Слуге. Ветер завыл глубинным гортанным воем, смешанным с хрипом покачнувшихся лесных вечных старцев, чьи дряхлые тела с трудом уже могли сопротивляться Зефиру, а головы были лишь слегка покрыты бедным слоем сухих листочков, посиневших и почерневших от вечных заморозков, свернувшихся и скукоженных, но пока ещё не опавшим. Ведь когда полумёртвая листва опадёт и накроет землю своей колючей и очень тонкой простынёй, Эльджуну придёт конец. Но об этом знали лишь деревья и никто больше. А потому они молчали, вечно молчали и из последних сил раз за разом находили в себе крупицы жизненной энергии, дабы выстоять. Словно попытка выиграть в карты у времени. И благородная, в своём роде, и навевающая такую мертвенно-гнилостную тоску, что сам становишься похожим на ветер, блуждающий в этих чащах и ищущий покоя, который никогда не будет обретён. Первым шатёр покинул демон, утомлённый тяжёлым днём и прочно уверенный в том, что к скоро предстоящей всем битве ему, далеко не в последнюю очередь, понадобятся силы. Какой толк от тебя, если мозг в отключке, а всё тело ломит от переутомления и поселившейся бессрочно усталости. А потому он должен выспаться, как и все, впрочем. Сон как путь, только неизвестно, куда. Ядовито-зелёный сгусток кислоты смачным шлепком встретился с крупным плотоядным слизнем, тут же шотнутым обезображенным трупиком отлетевшим к ближайшем дереву, стукнувшись о которое, он неуклюже плюхнулся на уродливо изогнувшиеся от демонической боли, впитанной за многие дни наблюдаемых и ощущаемых страданий, корни. — Как странно... — разминая затекшие ноги, задумчиво протянула инженер и нахмурила седые брови. — Кажется, будто бы потеплело... — Да ладно, тебе кажется, — добродушно усмехнулась лучница, удовлетворённо подмечая для себя, что колчан полнёхонек стрел, которые готовы разить новые и новые цели. — Будем надеяться... Надо отдохнуть. — Устало пробормотала девушка, качая головой, что, впрочем, едва ли сдвинуло хоть один белый волосок её навечно уложенной причёски. — Увидимся на днях, я разлогиниваюсь, — она сделала лёгкое движение правой рукой, прочертив по воздуху ровную горизонтальную линию, и в выскочившем коричневом окошке, пролистав прочие пункты, выбрала «выйти из игры» – и растаяла в пространстве, будто и никогда в нём не существовала. Некромант, слегка качнувшись на подкашивающихся ногах, медленно вышла из шатра и рвано вдохнула промёрзлый и влажный эльджунский воздух. Редкая сухая трава запуганно пригнулась к припорошённой снегом земле. Душегубка, подёрнув плечами от внезапно почувствованного холода надвигающихся перемен, показалась из-за алой мантии хозяйки и вперила пустой взгляд светло-золотистых глаз в угрюмое небо оттенка берлинской лазури, казавшееся сегодня ещё более мрачным, чем обычно. Возможно, дело было в том, что весь Сарнаут грустил о своём скором конце. Грустили об этом и четверо собравшихся согильдийцев, на своём веку успевшие застать, как бы абсурдно это не звучало, Рассвет на рассвете своего образования. Это были те люди, которые продержались полгода, пережив многое и успев уже привязаться к родным местам. Всем было понятно, что новый мир будет внешне полностью аналогичен старому: то же Светлолесье, тот же Новоград, те же самые знакомые места, Олег Шпилёв, Почтальон, Айденус – все они останутся теми же, да и сами игроки, за редким исключением откочевавших, останутся. И часть сарнаутцев, пусть даже с нетерпением, ждёт декабрьского объединения, всё же не является полноценной, хоть и является преобладающей. Вот почему тоска прозрачной вуалью накрыла Вселенную, такую одинокую и такую прекрасную. У мира болела душа, а у всех, кто истинно любит Аллоды Онлайн, она болела ещё сильнее. Рассвет так и остался несбыточной утопией, потерянной мечтой, детским желанием, в которое так хотелось верить... — Зима близко... — Тихо выдохнула некромант в остывший сумрак, и солнце в бесконечный раз отказалось показываться из-за туч. «Выйти из игры?» Просмотреть полную запись

Неумолкающие грозные крики... Задорное бряцанье и звон холодного металла... Рассекающий воздух, словно призывающий, свист выпущенных стрел, наконечники коих тщательно пропитаны ядом... «Ой-канье» шотнутой семейки гибберлингов, превращающейся в нежно-голубую, парящую в паре метров над землёй, искру... Простонавшая «Вот твари» рыжевласая эльфийка, чьи колени подкосились – и красивая статная фигура, слегка пошатнувшись в правую сторону, упала навзничь... Поле битвы за сокровища и громадный шипастый ящер, напоминающий помесь анкилозавра со стегозавром, который, возможно, существовал и вымер в каких-то параллельных, далёких вселенных. С той лишь разницей, что на конце хвоста у этого монстра были не шипы и не булава, а большая огненная сфера, плавящаяся в источаемом собой же жаре и жадно облизываемая языками адского пламени, накладывающимися друг на друга в экзотической пляске оранжевых лент. Лава, заменяющая кровь этому величественному созданию, просвечивала сквозь маленькие трещинки между большими роговыми пластинами броневой чешуи и шипов. Его маленькие глаза, напоминающие янтарный омут бездны, сияли святой яркостью и гневом. А массивные, бронированные толстыми пластинами, как и всё туловище этого удивительного и могущественного, но, увы, так недолго наслаждающегося своим существованием создания, лапы время от времени отрывались от земли, цепляя за собой всклокоченный чернозём и верхний слой дёрна, не успевающий зарастать плотной и колющей травой из-за еженедельных рейдов, а лишь слегка покрытый проростками свежей молоденькой прозрачно-салатовой травки. Бесконечная, казалось бы, череда лиц то хаотично появлялась, то безвозвратно исчезала в этом чёрном круговороте такой притягательной пламенноликой смерти. Граждане Яскеровой Империи и Айденусовой Лиги смешались в кучу разгорячённых тел, жаждущих только одного итога – когда пошатнётся массивное туловище огненного ящера и он, издав гортанный рык побеждённого, но гордого «зверя», нескладно завалится на бок, некрасиво ударившись о грубую землю. Но пока он ещё был жив, что нельзя было сказать о большинстве участников этой битвы, исключая, конечно, с увлечением наблюдающие за всем происходящим действом деревья, возбуждённо шуршащие изумрудно-салатовой листовой. Последовала очередная агрессивная волна атаки, когда паладин, перекрикнувшись со своим товарищем, устремился к Огнеяру, медленно, с постепенным ускорением, начиная одними губами шептать заклинание, накладывающее магию на тяжёлый, впечатляющих размеров, меч, вспахивающий остриём землю в направлении, в коем двигался юноша. В его движениях была заметна устоявшаяся за долгие недели и месяцы тренировок точность и резкость, доступная только тем, кто по-настоящему разбирается в своём деле. Руки в обитых благородным металлом перчатках крепко сжимали рукоять оружия, а клинок тем временем всё сильнее накалялся, источая из себя всё более чистый, небесно-ангельский свет, стремящийся разрушить любое олицетворение мглы на своём пути. Град ударов, выпущенных стрел, насланных молний и огневых шаров сыпался на пламенного ящера, но стоило ему отряхнуться, как наконечники, казалось бы, слегка вонзившиеся в эти, выглядящие неприступными, пластины, словно по легчайшему дуновению ветра смывало до основания. И они отлетали, усыпая землю своими худенькими вытянутыми трупиками. Десятки помощников воинов: медведей, белок, ехидн, рысей, в компании душегубок и стражей с жадным рвением кидались на затравленного гиганта. Одиночки, группы и целые отряды бойцов из обеих фракций, воодушевлённые собственной отвагой, захлёбывались в стремлении и собственных амбициях, зачастую забывая об осторожности и тем самым постоянно пополняя ряды голубых икр. Паладина это забавляло и раздражало одновременно, он не знал, стоит ли ему из-за этого беситься или надо просто забить на бесперспективных, поглощённых битвой, товарищей. Внезапно среди всей этой разноликой и разномастной толпы сосредоточенный взгляд серых серьёзных глаз выхватил почти светящееся бледное округлое лицо канийки и... опешив, остановился. Шаг внезапно оборвался, а плотно сжатые пальцы ослабили хватку – таким образом, оружие скорее просто осталось лежать на земле, облокочённое о фигуру в сияющих латных доспехах. Мир будто притих, в забвении зачарованных картиной: смолк вечный лязг и грохот, замолкли прайденовские крики, стихло грозящее всему свету скорым концом непрерывное прицокивание диких белок, натравленных на громадного каменно-алого монстра дружными семейками язычников в длинных кожаных одеяниях. Слышно было лишь, как шелестит трава, как мнутся цветы и вспахивается чернозём, и как странно глубоко и спокойно дышится в груди. Юноша потерялся во времени и, пожалуй, впервые в своей жизни по-настоящему остолбенел, полностью забыв и отринув всё его окружающее: и пространство, и жаждущих крови существ, коим и сам несколько недолгих мгновений назад являлся. Почти перед ним, буквально в десяти-одиннадцати шагах было это магически чарующее лицо с крупными охристыми глазами, с задором поглядывающими на вновь «распоясовавшегося» Огнеяра, и усыпанное пышным звездопадом крохотных солнышек-веснушек. Светло-русые волосы были откинуты за спину и казались спутанными, но они мало занимали внимание молодого паладина. Его взгляд был намертво прикован к такому странно-необычному и одновременно столь естественному проявлению симпатичных нежно-коричневых полупрозрачных пигментных пятнышек. Они напоминали красочное скопление звёзд, призрачную, сияющую всеми оттенками драгоценных камней, туманность, да целую Вселенную, бесконечную и прекрасную, в одном лице, таком светлом и таком нежном, будто небесном. «Неужели такие прекрасные создания всё же существуют?» — прокатилось кубарем в голове юноши, когда его затуманенный взор всё ещё висел в воздухе, будто тот был очень тяжёл, словно перед летней грозой, и стелился по земле пуховой периной из туманов. Какое странное и непонятное чувство, когда забываешь о дыхании, о том, что лёгким нужен кислород и в достаточном количестве, и в причине замирания на последнем вдохе начинаешь подозревать злосчастную «корону», но понимаешь, что нет; причиной такому не может служить какой-то обычный или не очень вирус, здесь есть что-то более глубинное, более подлинное, более чистое и светлое – это истинное восхищение и очарование. Возможно ли влюбиться в канийку, прайденку, эльфийку с первого взгляда? Не понятно. А влюбиться в веснушки..? Можно. – Сейчас волна! Не спи! – Глухо прокричал со-кпшник совсем рядом, отскакивая назад и выставляя перед собой тяжёлый металлический щит. Ящер яростно сверкнул пламенными, сияющие адом, глазами и, раздув ноздри, привстал на задние лапы, ведя тяжёлым шипованным хвостом по всклокоченной земле, задевая и подминая под себя незабудки-перводнёвки и маленькие охристые головки-солнышки мать-и-мачехи. – Вот же ж... – тихо пробормотал паладин, поняв, что сообразил слишком поздно, и, под весёлый смех товарищей, отлетел, неуклюже грохнувшись тяжёлой тушей в латных доспехах на салатово-изумрудную, и такую мягкую, четырёхдневную траву. Голубая искорка души, глубоко и печально вздохнув, неспешно выскользнула из-под поблёскивающего при жарком солнце Сарнаута мифического нагрудника и, сделав замысловатую петлю, повисла в воздухе, опустив задумчивый взгляд синих полупрозрачных глаз без зрачков на щедро усыпанную трупами землю. И снова лязг и бряцанье наполнили воздух своей заразительной мелодией боя. Просмотреть полную запись

Лотанариэ (эльф.) – Солнечный цветок Воздух с утра стоял прелый, душный, пахнущий цветущими сорными сочными и сладкими травами, и немногочисленными цветами. Однако, мало их было только в этой, слегка сумбурной и такой умиротворённой, части берёзовой рощи. Стоило пройти чуть дальше вглубь и там, на залитых, словно подсолнечным маслом, пряно-жёлтым светом полянах золотился зверобой, нежным оранжевым куполом раскрывалась календула... А чуть левее, ближе к Озёрному урочищу, начинались густые заросли изумрудной крапивы, на вершинах которой маленькими белыми черпачками царствовали, источающие слабый аромат лесной влаги, цветы. По тому лесу часто прогуливалась девушка в длинном, болотного цвета, балахоне, петляя узкими тропами. Накинув на голову грубый мешковатый капюшон и прилежно затянув чуть туже вышитый серебряными нитями узорчатый опоясок на бледно-травянистом, доходящим до щиколотки, амфималь, Лотанариэ блуждала среди сияющих золотом берёзок. В предзакатную пору, без определённой цели, но с каким-то огромным стремлением – будто это было заложено богами в её природу; девушка касалась нежными бархатными ладонями бересты, перебирала между пальцами «серёжки», свисающие с низко растущих ветвей, и уже под самые сумерки заводила долгую, тянучую песнь времён той, ошеломляющей память любого сарнаутского создания, Битвы за Красоту. Белые, слегка вьющиеся на концах пряди, неловко выбивающиеся из-под капюшона, гладило мягкими лучами, сонно зевая на всё Светлолесье, оранжевое, как апельсин, громадное светило. А старинная мелодия всё лилась и переливалась в тишине вечера, журчала, как ручей, светилась, как сияние астрала, и затухала, как лазурные искры джунов и эльфов, погибших при первых встречах с Драконами. Слова песни были печальные и, казалось бы, странно звучали – они будто сливались с окружающей средой, подхватывали единичные дуновения хрустящего прохладой ветра; растекались озером перекличек нот по траве и, настоявшись, уходили под землю, смешиваясь с прогретой за день чёрной землёй, кое где усыпанной алмазной крошкой песка. Светловолосая эльфийка, тщательно закутанная в плотную болотную ткань плаща, никогда не казалась себе одинокой; она не имела семьи и фамилии, да и имя своё находила весьма странным – как проблеск света среди заполонённой густым туманом из Гибельной Чащи зияющей дыры имеющихся знаний. В её понимании не было такого понятия, как прошлое или будущее, а потому и настоящее таковым назвать было трудно – это было постоянство, длительное, неопределённое, но кристально-чистое, как свежий и терпкий запах вербены. Одиночество было чуждо Лотанариэ, как и она была ему чужда. От этой девушки всегда веяло мягкой, как листья сирени, тоской, светлой печалью и хризантемами. А от её фигурки, казалось, особенно ясно, вечером исходило завораживающее солнечное свечение, рассекающее, словно пласт подсолнечного масла, разогретый воздух, и наполняло пространство золотыми крохотными крупицами, обликая эльфийку в сверкающие дневными звёздами шелковистые одеяния. Слабое шуршание ткани о нежно-бирюзовые крылья, сотканные из цветущих ароматов пожеланий добра и счастья на ночь, и красок предзакатного небосклона, слоями натекающее, перекрывающее то далёкое и непостижимое, что таит в своих безграничных просторах лилово-червлёный Астрал, не нарушало гармонию песни, не прерывало её и не выходило на передний план, а сливалось с ним, стекалось, поглощалось, не истощаясь, но сохраняя свою сущность. Сорняковые травы зашептались. Девушка слегка покачнулась в такт плачу хрустального неба и оперлась спиной о худенький, изогнутый ствол старенькой берёзы с сильно разросшейся кроной, скрытой за звенящей салатовой листвой. Журчащий степной рекой девичий голос плавно перешёл на убаюкивающее шептание. Лотанариэ тихо, почти беззвучно сползла на шелковистое изумрудное одеяло из травы, покрывающее сырую аллодскую землю, и сняла капюшон. Холодная тень ушла с полуприкрытых глаз и теперь они восстали во всём своём янтарном великолепии споря с громадной сферой, обливающейся изо дня в день, словно большое колесо водяной мельницы – стылой водой, драконьим пламенем. Эльфийка замолкла, поджав тонкие, полупрозрачные розоватые губы, и теперь только смотрела на Солнце, прямо, уверенно, но без какой-либо дерзости или насмешки. Она смотрела на него так, как порой дети смотрят на старого отца, вдумчиво раскладывая по полочкам сарая накопившийся ворох сена мыслей, стараясь в чём-то подражать великому светилу, вызывавшему в юной душе столь близкой родственности чувства. Длинные пальцы с аккуратно подпиленными коралловыми ноготками жадно утопали в траве, перебирали между собой мягкие молодые травинки, так легко гнущиеся и приминаемые, не обещающие вскоре вырасти во взрослую и жёсткую траву, которая всегда цепляется за одежду, а если замечает проблески кожи – то обязательно царапает, оставляя за собой тоненькую цепочку браслета из крохотных капелек крови, насаженных на полоску нежно-оливковой кожи. В этой части Светлолесья она [трава] всегда была такой и никогда не менялась да и вряд ли бы хоть что-то смогло её изменить. Законы природы, сопровождаемые законами странного, никогда не будут до конца поняты; но зачем понимать, если можно любоваться? Размышления девушки постепенно растворялись в тёплых красках неба, как и она сама. Но, будто становясь бледнее, Лотанариэ, не замечая того и не могучи заметить, излучала всё больший свет. Он играл, переливался, узорами вплетал в белое золото охру и пряную желтизну дорого металла, не окутывал, но разрезал воздух, будто проникая в каждую его частицу и выдворяя оттуда всё лишнее лишь для того, чтобы полностью туда залиться. Небо горело, как когда-то пылало живым пламенем сердце Канаана, так омрачительно поглощённое заразой вампиризма, крупными пятнами, хаотично разбросанными по холсту небосклона каким-то неизвестным волшебником ещё времён до Великого Катаклизма. Эльфийка отняла правую руку от травы и осторожно, полупрозрачными подушечками пальцев, притронулась к кулону в форме цветущего солнца, висевшему у неё на шее. Золото сияло так, что можно было бы ослепнуть на оба глаза, если бы не странная возможность Лотанариэ смотреть даже на самую яркую звезду во Вселенной безо всякого на то усилия. Взгляд её огненно-янтарных глаз, разбавленных щедрыми вкраплениями золотой пыли, был умиротворён и ясен, как само небо, куполом накрывшее Сарнаут. Если дальше неба есть что-то ещё, то оно должно быть невообразимо прекрасно, как сама жизнь? Если вокруг гигантской звезды роятся маленькие искорки, не станут ли и они когда-то могучими жаркими сферами; или это просто пыль, просто искорки, маленькие частицы, отлетевшие от вечного светила – стража этого мира? Плащ скрывал от света прекрасную картину: как мирным потоком струилось золото по венам, просвечивая чистейшим светом через кожу, завивалось, расцветало узорами, покрывало лопатки и плечи цветочным орнаментом. Солнце садилось, впитываясь во всё существо Лотанариэ: её запястье опутала тонюсенькая золотистая лоза, она двинулась дальше, по кисти, переплелась с пальцами, венками и, дойдя до кончиков пальцев, скопилась золотыми искрами, от которых веяло теплом и тем самым запахом солнца, который невозможно описать тому человеку, который никогда его не ощущал, не слышал, не терялся в нём. Стебель цветка опутал хрупкую бледную вытянутую шею и плавно перетёк в омут орнаментов, в необычайной грации изящно тянущихся по скулам, вискам и сходящихся у бесконечно карамельных глаз. Небосклон уже почти лишился живых красок, а цветок тем временем всё пышнее расцветал, становясь прекраснее наипрекраснейшего, стремясь достичь конечной стадии – апогея. И вот, наконец, он достиг его, загорелся, как сама звезда – языки пламени мягко заскользили по лепесткам, сливаясь в огненную бурю, заключённую в маленьком солнечном цветке; цветке, каждую ночь хранящем в себе крупицы солнечного света, дабы утром снова воссиял восход. Лотанариэ спала и видела сны о далёкой битве за Красоту, сама не зная, что являлась тем самым прекрасным каноном, чище и выше которого ничего нет в Сарнауте и за его пределами. Оранжевый гигант горел на краю одной эльфийской Вселенной. Просмотреть полную запись

Жизнь кипит, как обычно, со своими нелепостями и несуразностями, люди в окружении проходят свой "круговорот верности" и раз за разом проваливают тест на постоянство. В такие моменты, когда мир кажется серым, а люди злыми, сам становишься олицетворением угрюмости. И вот, огородившись от всего невыносимого, бывает, запрёшься в своей квартире, заблокировав дверь на все возможные замки, заваришь ядрёный чаёк (на двухсотмиллилитровую чашку: два щедрых лимонных круга и семь кусочков горчащего имбиря) и уныло погружаешься в собственные мысли. Каждое такое уединение со своим внутренним гибберлинговым и одиноким "я" пробуждало в моей памяти воспоминания о старом увлечении, перед глазами буквально всплывал громоздким аллодом далёкий и туманный мир Сарнаута, с его прелестными пейзажами, родными и уже давно полюбившимися персонажами, заученными наизусть текстами квестов и вечно царящей чарующей атмосферой музыки и жизни в, казалось бы, вымышленном графическом мире. В те секунды, когда взгляд падает на эмблему Аллодов, сердце сжимает неимоверная ностальгическая тоска. Пчелиным рое в голове в хаотичном порядке сталкиваются вопросы: зачем, почему, а если... Но решение всегда неизменно – закрываешь страничку, хлопаешь крышкой ноутбука и погружаешься в домашнюю рутину с целью хоть как-то отвлечься от гнетущего чувства. В чём смысл ограничивать себя? В чрезмерной любви к себе и заботе? Именно. Но раз за разом, год за годом понятия меняют свои определения, а вместе в ними меняется и личность или пусть даже её подобие. Говорят, человек не меняется. Глупости. А перемены ведут к переменам. Никогда бы не подумала, что снова займусь таким неблагодарным делом, как загрузка контента Аллодов Онлайн. Сколько помню об опыте с этой игрой, а прошло ведь уже семь лет с момента её покидания – самым ярким воспоминанием является скачивание. Однако же шесть часов тянутся всё так же мучительно долго. Занимаешь себя любым делом и пытаешься выдавить из своих сил максимум полезности, ведь потом придётся извиняться не перед кем-то, а перед самим собой, что намного сложнее. И как, интересно, я себя уговорила вернуться... Не знаю. Вопросы внутренних диалогов редко остаются в памяти, зачастую же стираясь оттуда за пару дней, порой и часов. Как поразительно. Как странно и как безумно соблазнительно. Заставка сменилась, сменился даже процесс входа, уже не нужно каждый раз вбивать свои данные в двух нижних зелёных строках. Да и строк-то больше нет. Другая музыка, а другая ли? Слишком сложно разделить ностальгию со смутным ощущением дежа-вю. Зато какое разнообразие классов. Инженеры? Демонологи? Что за странное подобие звероподобного Маугли – прайдены? И почему они не принадлежат ни одной из фракций, мол, третья сторона? Может мне кто-нибудь объяснить, в чём прикол аэдов? Греческие статуи обрели жизнь? Или что это за мифология? Откуда столько помпезности? И как вообще во всём этом разобраться? Благо, что процесс создания персонажа остался тот же. Только вот все сервера кажутся какими-то совсем уж чужими... А какими они были семь лет назад, когда мой персонаж исчез с очередной обновой? Тогда как раз уже ввели названия новых серверов, которые я совсем не помню. Сколько же имён сменили мирки Сарнаута? Наверное, мне никогда бы не пришлось вернуться и даже зарегистрироваться в первый раз, если бы не близкие мне люди, благодаря которым одиночество время от времени кажется каким-то нелепым вымыслом, а отсутствие знакомых физиономий в игре – это совсем уж крайняя степень безысходности. Так что спасибо моей бесценной подруге и по совместительству теперь – очаровательной эльфийке. Начальный остров, как, впрочем, и всегда, начался с пары падений в астрал (да здравствует моя прекрасная координация движений), а закончился таким до безысходности и физической боли знакомым кораблём и портом в Светолесье. Новоград, Торговый ряд. Открываешь карту, а ощущение, будто ничего не изменилось. Но нет, нынче максимальный лвл подскочил на несколько десятков уровней – выглядит умилительно. Интересно... его ещё апнут же – где граница стремления к небесам? А впрочем, разве это важно? Крайне странные нововведения – искра(?), безвременье(?), а что произошло с астрой... И почему теперь каждое существо может просто встать в очередь туда? Почему мирра больше не продаётся в чистилище, а время воскрешения теперь зависит только от уровня? На курс кри вообще страшно смотреть, помнится, как я вредничала из-за нежелания покупать кристаллы за тридцать с чем-то голд, потому что привыкла делать это за двадцать пять. Что произошло вообще с игрой за всё это время – вот единственная мысль, постоянно крутившаяся в моей голове, но за неимением ответа никогда её не покидающая. Товарищи, что такое аспект? Зачем вы это придумали? А как же мой гибридный язычник, в равной мере и хилящий, и дамажащий, вечно вытаскивающий из всяких передряг своего компаньона – лучника. Хвала Айденусу, хоть локации остались прежними (только почему все теперь на каких-то мистических скакунах? куда делись кони? перестали плодиться что ли?). Первые дни игры казалось, я просто захлебнусь в этом океане светлой ностальгии. Без дела и квестов, просто так слоняясь по окраинам Светлолесья, утопать в знакомых берёзовых чащах – тонуть в безмерно любимых мелодиях, которые вряд ли возможно забыть и за куда больший срок, нежели мой. Наверное, сложно описать, как же сносит крышу от вида врат в Сиверии – это неописуемое чувство восторга, торжественном и холодного преклонения. Нет, всё же ни одна локация не сможет заменить мне эту снежную вселённую. Не отсюда ли любовь к зиме? А чёрт его знает. Темноводье – ничего не могу с собой поделать, всегда невольно усмехаюсь, когда вижу любое о нём упоминание. А нахождение в нём – это вообще одно сплошное олицетворение слова «ностальгия». Помнится, как переодически импы залетали в Светлолесье, где за ними гонялись абсолютно все и с большим азартом. Собственно, в первом убийстве мне пришлось поучаствовать именно в Темноводье (какая же толпа людей гнала этого несчастного орка). О Плато Коба можно вообще писать целые книги – это как отдельная жизнь. Та жизнь, которую я всегда буду помнить. Только вот удивительно притих Ассе-Тэпх. Где стычки, баталии? Историю всех гонок за имперцами и от них, наверное, просто невозможно описать – не хватит слов. Да и вряд ли такой искренний детский восторг поддаётся описанию. Теперь почти все тропы пусты, ощущение, что фракции вымерли. Может, у Лиги и Империи сменили часовые пояса – непонятно. Как странно вновь ходить по знакомым дорогам, видеть знакомые детали городов, поросших травой долин, гор... Как странно до сих пор видеть сквозь экран то, что видел когда-то давно, будто бы в прошлой жизни... Просмотреть полную запись