Пушинки

«Таверна, или путешествие за сто рек ради сундука золота» Темноводье. Оказавшись в таверне, её владелец окинул серьёзным оценивающим взглядом суетящуюся у столика при входе официантку в засоленном зелёном переднике и с замасленными светло-блондинистыми волосами – напоминающими промокший стог сена, уже не такой влажный, как сразу после вдруг нагрянувшего ливня, но всё ещё недостаточно высохший, чтобы давать его на корм проголодавшимся лошадям. Девушка явно волновалась, что-то на её лице выдавало искренность вызванного беспокойства: то ли это были бегающие бедно-зелёные в золотистую крапинку миндалевидные глаза, окаймлённые редеющей чередой коротеньких иссиня-чёрных ресниц, то ли бледные, слегка зеленеющие то сильнее, то слабее припухшие щёки, то ли искусанные тонкие нежно-розовые потрескавшиеся высохшие губы... А может, нервно теребящие подол ситцевого пыльно-кремового платья до колена платья, в меру кружевного, длинные и очень худые пальцы, подрагивающие не то от холода, не то от той же непонятной тревожности. Владелец заведения ещё с несколько десятков секунд пристально смотрел на работницу, видно, гадая в голове, стоит ли официантку заменить прямо сейчас, дабы она не добавила горстку проблем в статично прелую жизнь по большей части всё же питейного заведения, которые сейчас были бы, честно признать, совсем не к месту. Но в конце концов решил всё оставить, как есть, и лишь кивнул в знак приветствия заведующей, тут же к нему подлетевшей и начавшей суетиться, вываливая изо рта несвязный поток каких-то мыслей и слов, скомканных и едва различимых, словно курица-наседка, от которой «упорхал» птенец за ближайший куст цветущего шиповка и где потерялся. Отмахнувшись от этой полной женщины в возрасте, хозяин махнул рукой замершему за его спиной барду, с любопытством оглядывающему внутреннее бедненькое убранство таверны, чтобы тот следовал за ним, нигде по пути не останавливаясь. Ар прибывал в лёгкой меланхолии и странной задумчивости, но всё так же крепко держал лютню, присутствие здесь которой придавало ему какой-то уверенности и относительного спокойствия. Он неплохо знал владельца таверны, и едва ли был хоть один повод ему не доверять. Но всё же жизненный опыт, пока, правда, не столь длительный, но достаточно насыщенный, подсказывал ему, что ко всем предложениям нужно относиться осторожно, дабы не втянуть себя в какую-либо мутную историю, чего, впрочем, барду крайне редко удавалось избежать. Так вот и сейчас, следуя за своим старым знакомым, он в голове вёл мало продуктивный диалог с самим собой. Наконец перед идущим возникла потёртая дубовая дверь с облепившейся и потрескавшиеся местами ярко-лимонной краской, из-за чего создавалось смутное впечатление, будто дверь кровоточит то ли мёдом, то ли золотом, то ли лимонной кислотой. Медный исколотый и исцарапанный ключ звякнула в замочной скважине, и дверь внушительно заскрипела, раскрываясь навстречу барду. – Проходи и присаживайся, – хозяин заведения говорил в привычной манере – медленно и будто бы лениво, но голос, несмотря на это, всё равно сильно басил – и указал рукой барду на протёртый красный диванчик у окна комнаты, которая, к слову, оказалась весьма просторной. Алые с изумрудными полосами обои придавали этому месту какую-то царственную величественность, разве что незначительно пострадавшую под влиянием всё изничтожающего времени. Мебели в комнатке было много, при этом по стилям она будто бы совсем не сочеталась и, казалось, была чисто наугад подобрана, хотя вся и была выдержан в одной рыжевато-карамельной цветовой гамме. – Так зачем ты меня позвал? И в чём суть того дела, ради исполнения которого тебе пришлось прибегнуть аж к услугам моей крайне скромной персоны, – Ар выдавил из себя улыбку и, впрочем, с явным наслаждением плюхнулся на жестковатую поверхность дивана. – Не так быстро, – мужчина нахмурился и устало прикрыл красноватые глаза; затем он потряс головой, как бы прогоняя лишние в настоящий момент крутившиеся там мысли, раскрыл какой-то из шкафов или столешниц и достал оттуда литровую бутылку сидра, открутил в пару движений крышку и сделал два-три жадных глотков исцеляющей, согласно поверьям всех постоянных и временных обитателей таверны, жидкости. Где-то за дверью шумели уже порядком подвыпившие посетители, слышен был слабый звон стекла кувшинов и громкие глухие удары громадных деревянных квасных кружек. Мужчина обвёл взглядом комнату и после внимательно уставился на Ара, который в свою очередь чувствовал себя слегка неловко под этим напористым взглядом серых тяжёлых глаз. – Мне нужно, чтобы ты нашёл для меня кое-кого, – начал он медленно, всё утяжеляя интонацию и сводя лохматые, почти седые, брови к переносице. – То есть кое-что, – поправился он, кашлянув в кулак. Ар сидел молча и ждал, пока хозяин продолжит говорить. Перебивать его сейчас было бы неразумно да и не имело бы под собой никакого смысла, это лишь сбило бы мужчину с мысли, а задумка такого серьёзного человека была крайне интересна для барда, ведь могла вылиться в весьма прибыльное дельце. – На Умойре в Обережном круге есть колодец, если пройти через него можно попасть в особую локацию, названную Умойрским Рунд-Ук'ом, там есть Чаща Мёртвых колокольчиков, на краю которой, насколько мне известно, растёт огромное дерево с голубыми листьями, которые всегда свёрнуты и раскрываются лишь когда небо чистое и глубоко-чёрное, а луна повисла в самой высокой точке небесной сферы. Так вот, там, в корнях этого дерева бежит маленький родничок со звёздной водой. Мне нужно, чтобы ты принёс мне фляжку этой воды. Большего об особенностях дороги я толком не знаю, к сожалению, но карту я тебе дам. – Хорошо, то, чего хочешь ты, я понял, а как насчёт меня? – Видишь сундук в углу? – Мужчина небрежно кивнул головой в сторону накрытого кружевной красной тряпицей сундука; Ар утвердительно кивнул, – он доверху набит золотом. Принесёшь воду, и всё золото твоё. Ну что, согласен? – Мужчина скрестил на груди руки и максимально серьёзно и даже в определённой мере угрюмо взглянул на шокированного барда, который аж приоткрыл рот от удивления. Задача, предстоявшая ему, конечно, казалась весьма затруднительной да и смутной, но перспектива обогащения была столь влекущей, столь заманчивой, что отказаться от неё не предоставлялось возможным. – Да, – Ар нервно сглотнул и поправил свисающую на ремне с плеча лютню. – Я согласен. – Отлично, – мужчина добродушно, но всё ещё слегка напряжённо улыбнулся и направился к одному из громадных шкафов. Порывшись, извлёк оттуда свиток карты. Вручив её барду, он крепко пожал тому руку и от души поблагодарил товарища, настолько ошеломлённого, что даже когда он покидал таверну, уже распрощавшись с владельцем, так и не поинтересовался, зачем же ему нужна эта вода и почему ради неё стоит переться за сто земель. А впрочем, едва ли ему бы это кто-то стал объяснять. Дано задание – выполнять, а думать что и зачем – это уже не дело работника. Часть 4 Просмотреть полную запись

«Всё, что вы знаете о счастье отдыха на природе» Светлолесье. Довольный, как домашний пушистый кот, которому чешут пузико или чешут за ушком, Ар лежал на мягкой светло-салатовой траве, в своём за всегдашнем, исшитом алыми нитками, кафтане, и щурился на улыбающееся ему солнце. Ветра почти не было, лишь слабые дуновения тёплых масс блуждали над малиновыми цветами на толстых стеблях с массивными мать-и-мачеха-образными листьями. Сладкий запах окутал развеселённое терпким настроением лета сознание барда и побудил звериный аппетит. Зашелестела упаковка булочки и тонкие длинные пальцы оторвали сытный кусочек мякоти, прохрустев запёкшейся золотистой корочкой. Блаженно просмаковав нежность простого лакомства, Ар закрыл глаза и практически промурлыкал в пряный августовский воздух: – О, прекрасное время, как хорошо, что я с тобой на ты, что мы с тобой друзья по крови и дыханию... В то время, что Ар, чавкая, наслаждался своим завтраком, лютня дремала в ожидании, пока эльф не возьмётся за её струны. Пели птицы, в траве шуршали жуки и редкие мыши искали зёрнышки да колоски, прорастающие из свежей, пахнущей чернозёмом, земли. Что есть счастье? Счастье – это радоваться каждому утру, как первому. Счастье – это когда тебе с чистого бездонно голубого неба дружелюбно улыбается огненный шар солнца. Счастье – это если есть деньги на плотный и разномастный завтрак. Счастье – это лежать на траве и глубоко, полной грудью вдыхать ароматы природы, живой, радужной, полной красок и настроений, вкусов, воодушевлений. – Ладно, лютенька, иди сюда, дорогая моя, — промурлыкал Ар, протягивая руку за своей пяти струнной полнобокой подругой, радостно поблескивая на лучезарном дневном солнышке своим отлакированным боком. Оказавшись в бледных, приятно нежно-оливкового оттенка руках, музыкальный инструмент слабо вздрогнул, когда пальцы скользнули по трём струнам, издав тем самым тонкий звенящей звук. Несколько ловких и привычных треньканий, и цветущая всеми красками юности и детского, наивного счастья лютня запела. Она пела долго: переливалась всеми возможными гранями весёлости, разражалась ежеминутной радостью, навевала лесным ветром сказочные истории, давно ушедшие в прошлые, далёкие, порой ужасающе тёмные, а порой – и невероятно светлые века. Она вещала, заливаясь светлолесским соловьем, о битве за Красоту – болезнь, поразившую всю прекрасную эльфийскую расу, стремившуюся уничтожить абсолютно всё, что хоть как-то отходило от их понимания слова «красота». (В какой-то момент эта самая «страшная сила» стала действительно, в прямом смысле, страшной, пугающей, но не своим внешним видом, а своей идеологией – стереть с земли всё то, что не имеет право на существование в таком восхитительном месте – Вселенной Сарнаут; а на существование не имеет право всё то, что не может в силу своих особых характеристик достичь идеального вида, хотя бы внешнего, если уж и не внутреннего, достичь который, надо признать, невероятно сложно, особенно если ты с рождения не привык к стремлению стать в чём-то лучшем или хотя бы просто стать лучше). Струны в компании пальцев, отплясав своё, замерли, а лютня, своё отпев, удовлетворённо тренькула последний раз, после чего и была аккуратно опущена на молоденькую мягкую салатовую травку, которую она так сильно любила и к которой имела неимоверную сердечную тягу. Ведь действительно, что может быть лучше, чем лежать на земле, изредка поворачиваясь с полноватого бочка на бок, и греться в солнечных лучах? Лучше может быть только лежать на земле, изредка поворачиваясь с полноватого бочка на бок, и греться в солнечных лучах, после того как ты только что тонким переливом струн спела прекрасную историю, пробивающую на слёзы. – Ну, что скажешь, Лю? – Эльф заинтересованно обратился к лютне, поворачиваясь на правый бок, от чего слегка помялся его кафтан, и устремляя взгляд на самое дорогое его сердцу сознание. — Понимаю, ты тоже немного устала. Как насчёт получасового сна? Что скажешь, а, милая? Лютня не могла ответить Ару и не столько потому что не хотела, сколько потому, что не имела такой физической возможности. Говорить она могла лишь только посредством струн, когда бард играл на ней, заставляя издавать приятные уху музыкальные переливы, но заговорить самой по себе лютне не предоставлялось возможным. Однако подремать на мирном августовском солнышке Ару и его пятиструнной подруге сегодня явно не предстояло. Внезапно густая тень перекрыла солнечные лучи и погрузила умиротворённое лицо эльфа в тёмно-серые краски, столь ему не идущие в сравнении с солнечным светом. Бард неохотно приоткрыл сначала правый глаз, затем левый, а потом и поднял недоумевающий изумрудно-золотистый взгляд на нависшее над ним нечто. В роли «нечто» оказался знакомый Ару хозяин небольшой уютной таверны с качающейся со скрипом на ветру вывеской при входе «Добро пожаловать» – к чему всегда хотелось добавить какое-то страшное наименование, мол, «Добро пожаловать в мир страданий и хаоса, где Вас ждёт одно несчастье; и сплошные неудачи готовы подлавливать Вас на каждом пути – окраине Темноводья». – Даров, Ару, – бородатый коренастый мужчина средних лет, скорее клонившихся к округлению в большую сторону, протянул эльфу свою огромную шершавую, грубоватую руку с крупными, немного кривыми пальцами. – И тебе не хворать, Койтер, – бард расцвёл всеми хризантемами в улыбке и, приняв протянутую ему навстречу руку, ловко поднялся, оставив лютенку дальше лежать на траве, но тут же спохватился и, нагнувшись, подцепил её за ремешок, после чего перекинул её через плечо. Музыкальный инструмент с шутливой обиды привычно больно стукнул эльфа по бедру своим твёрдым деревянным боком и, успокоившись, затихарился, прислушиваясь к речи двух знакомых. – Как поживает Лю? – Каниец бросил взгляд, который мог бы со стороны показаться суровым, если бы не вечная добрая улыбка в усы, столь идущая к лицу Хозяину питейного заведения. – Отлично, как видишь, – Ар весело легонько постучал костяшками пальцев по лютне, и та с радостью ему откликнулась. – Так зачем ты пришёл? Не просто же так, чтобы навестить одного из, наверное, тысячи твоих приятелей, как ты нас, завсегдатых посетителей, называешь. – Тебя не проймёшь, – озорно рассмеялся Койтер и по-дружески сильно похлопал барду по плечу, от чего тот покачнулся и только чудом остался стоять на ногах. – Есть одно деликатное дело, и честно сказать, за помощью обратится я хочу именно к тебе. – Так что случилось? Ты мне расскажешь? – Брови Ара медленно вопросительно приподнялись, тогда как насмешливый взгляд стал чуточку серьёзнее и теперь смотрел прямо, не отрываясь от сизых глаз Койтера. – Не здесь, – хозяин таверны неловко почесал затылок и кивнул головой куда-то в сторону, — пойдём в «Третий Фрактал» (а именно так называлось таверна, принадлежавшая этому плотного телосложения человеку с тёмной гривой упругих, наподобие конских, волос). Там как-то спокойнее, да и голодных ушей меньше. – Ты не доверяешь кабанам или медведям? – Усмехнувшись, полюбопытствовал Ар. – О том деле, о котором я собираюсь тебе рассказать, надо опасаться не только кабанов или медведей, но даже деревьев. Лишь люди столь глухи на уши, чтобы упускать важное. – Хорошо. – Соглашаясь, кивнул Ар, и двое знакомых: худенький эльф и массивный каниец – двинулись в путь. Глава 3 Просмотреть полную запись

«О пользе плотного завтрака» Новоград. Лютня, висящая на широком поясе через плечо, безжалостно болталась, взъерошивая тёплый августовский воздух, который пахнул городской пылью, покоящейся на вымощенных большими круглыми камнями улицах, и поднимаемой до уровня головы только шаркающими в бесконечной спешке шагами новоградцев. Бард шёл к аукциону через главную площадь, огибая широкий круг башни Айденуса, и тихо мычал себе под нос заезженную мелодию городской шутовской интерпретации гимна. Улыбка цвела на его лице, а в глазах отражалась лазурное, голубое небо, играющее по таким воскресеньям, как это, в шахматы кудрявыми белоснежными облаками, похожими где на коней, а где и на слонов или важно напялившую себе на чрезмерно маленькую голову непропорционально огромный атрибут власти королеву. Площадь играла солнечными бликами, купол венчальной церкви отливал серебром, весело светясь на солнце. Барду хотелось петь, но мешала ему не угрюмость проходящих мимо служак, а голодный желудок. Прекрасный голос требует не только такого же восхитительного настроения, но и сытости, а потому Ар, порхая по контурам брусчатки, будучи явно в приподнятом настроении, напоминал светлолесскую бабочку, часто-часто размахивающую своими тонюсенькими, но очень изящными крылышками, на которых был вышит из тончайших бусинок материи цветочный орнамент. Размышляя о том, как прекрасны бабочки да и вообще все насекомые, ведь большинство из них как-никак имело близкое родство с эльфом (а бард был именно им) и не только за счёт наличия крыльев. Сближала барда с жуками тяга к музыкальности. Эти зачастую маленькие, а иногда и довольно крупные, откормленные создания, любящие дремать на солнышке в пригожий день, были теми ещё музыкантами и давали концерты по всему Сарнауту едва ли не каждый день, выступая как соло, так и группами, правда, обычно собранными абсолютно хаотично, но всё же. И когда жужжание наполняло леса, а цветы поднимали свои удивлённые головки посмотреть на шумящих непосед, вот тогда... Тогда было лучшее время, чтобы гулять. Вот и сегодня, дабы вдоволь нагуляться часа через два, ему нужно было плотно подкрепиться. Припорхав к аукциону, Ар приветливо бросил пару слов негоцианту, своему старому не столько приятелю, сколько знакомому (друзей, ровным счётом как и приятелей, эльф не держал; связано это в общих чертах было с его кочующим образом жизни, перенести который мало кто мог, а в долгие перерывы между встречами вся так называемая дружба как-то испарялась на удивление быстро, что приводило к лишним проблем и потраченным нервами – а потому смысла в этом не было) и принялся быстро пробегать глазами свежие лоты. Вообще закупаться на аукционе было старой и не особо вредной, но скорее затратной и, как могло кому-то показаться, мало удобной привычкой барда, ведь ассортимент там день ото дня дичает и разнится, так же как и цены на разного товары, которые в вечной неравной и неразумно хватке мечутся то вверх, то вниз, то прибавляя, то отсчитывая в обратную сторону лишние нули. Так, решив, что для завтрака просто идеально подойдёт аэдский виноградный сок, умойрский хлеб и парочка спелых тропических бананов, бард ловко выложил на прилавок горстку золотых, считать которые он давно ещё научился, вываливая на стол, а потому никогда лишний раз не пересчитывал, и, забрав накупленное, чем, собственно, до отвала планировал наесться, направился вовсе не к порталу – там его мало любил хранитель и, обычно, с горой еды в руках отказывался телепортировать. Ар прошмыгнул через щедро отделанный камнем (просто везде, где только можно и нельзя) торговый ряд прямиком в Светлолесье, к вырубке. Там рядом был очаровательный холм, где росли большие, с полтора гибберлинга в рост, пурпурные цветы с жёлтыми сердцевинами, источавшие приятный пряный аромат летней сладости, а рядом паслись мирные бурые медведи, блуждающие меж сосен в поисках столь яро любимых ими кустов малины, и кабаны, обычно приходящие сюда целыми семействами, дабы понежится в мягкой молоденькой травке на солнышке. Ар же приходил сюда, дабы насладиться мелодичным жужжанием пчёл, дурманящим запахов гигантских цветов и обычных сорняков да трав, а ещё, что было самым важным в списке его повседневных дел – хорошо подкрепиться. Когда бард выходил из Новограда, по-дружески кивая крашеному в седой «нищему», он чуть не запнулся на ровном месте, но всё же, покачнувшись, смог удержать столь драгоценное равновесие и, конечно же, еду. Разве что его лютня недовольно ударила по бедру за невнимательность и, возможно, чисто из своей женской вредности, ведь сейчас эльфа заботила только мысль о еде, а о ней, о его прекрасной, утончённой, имеющей удивительно тонкий и чарующий «голос» лютне, он и совсем забыл. Несостоявшееся падение, впрочем, ничего не изменило, Ар даже не задумался о том, что, вероятно, стоит быть чуть осторожнее, когда идёшь с полными руками вещей, придерживая их верхушку подбородком, и совсем не смотришь под ноги. Хотя смотреть туда смысла особого не было – всё равно из-за продуктов обзор барда был сильно ограничен, хотя, конечно, и смотреть на еду было куда приятнее и интереснее, нежели смотреть на свои ноги или на булыжник под ними. Завернув после арки налево, Ар не смог удержать клокочущий в нём восторг и попытался подпрыгнуть, что у него, конечно же, получилось довольно коряво, но надо заметить, что он не упал и даже остался доволен своим маленьким выступлением перед вылупившей на него свои одичалые глаза крохотной ящеркой, маячившей между насыпью из маленьких округлых камушков. Почему эльф принципиально отказывался летать – никто толком и не знал, а говорить об этом он не любил, потому такое, для кого-то кажущееся странным, поведение закрепилось за ним в обществе. Знало о причине сего не самого привычного для эльфов поведения существа три-четыре во всём Сарнауте, но все они были сейчас очень и очень далеко от Ара, где именно – он даже не знал и не мог догадываться. Плюхнувшись на подушку из мягкой травы и аккуратно кучкой свалив рядом весь свой провиант, бард сладко потянулся и лёг, раскинув наподобие звезды руки и ноги. Солнце щекотало ему подбородок, очень слабый ветерок заносил сюда аромат распиленной древесины, который, смешавшись с диковатым запахом цветов, опьянял творческое сознание Ара. Душа пела и изливалась маленькой сказочной канарейкой, которых, впрочем, в жизни своей бард так ни разу и не увидел, хотя однажды была такая возможность, но рассказывать о ней долго да и смысла как такового нет. Не пела только лютня. А впрочем... Сейчас она была весьма довольна. Лёжа на своём покатом деревянном боку в полутени цветка, она сладко вздыхала, по-особенному восхищаясь летом. Да, лето – это пир всего сущего. Вот о чём подумал эльф перед тем, как потянуться за пышной румяной булочкой, испечённой умелыми умойрскими пекарями. Глава 2 Просмотреть полную запись

Глава 1 Повесть о маленькой гибби, которая по наивности своей мечтала спасти мир Яркие лучи весеннего солнца, словно сотканные из тонкой золотой паутины, лениво скользнули по траве, играя с цветами, вспыхивающие яркими красками под их напором и тянущие к свету свои тонкие полупрозрачные лепестки, будто желая насытиться этим солнцем, сохранить в себе эту божественную энергию, дающую жизнь и тепло. Где-то над головой шелестела листва береговой рощи, неподалёку жужжали пчёлы, а в воздухе ощущался сладкий аромат дикого мёда... Над большим пышным жёлтым цветком пропорхала бабочка, едва слышно прошелестев своими бархатными крылышками, в траве застрекотал кузнечик. Послышалась мелодичная трель горихвостки. Агата медленно следовала за дедушкой, аккуратно ступая маленькими лапками по тёплой земле и внимательно прислушиваясь к волшебный лесной музыке; казалось, вместе с птицами пел весь мир: под дуновением ветра шелестела трава, слабо звенел колокольчик, затерявшийся в зарослях бесконечной зелени, скрипели стволы старых деревьев, шуршали крыльями стрекозы... А где-то в траве забавно то похрюкивал, то посапывал маленький ёж. Вдруг до слуха девочки долетел отчётливый лязг металла с продолговатым скрипом. Агата замерла, навострив маленькие ушки, не послышалось ли. В воздухе повисла тишина, даже жужжание пчёл отодвинулось на задний план. Девочка сделала несколько осторожных шагов вперёд, откуда, как ей казалось, впервые послышался волнующий звук. Он повторился, но теперь к звону добавился ещё и топот ног, свистящий шелест буйного ветра, воинственный клич дикого зверя. Чём ближе подходила Агата к зарослям шиповника, тем отчётливее слышались звуки схватки, тем громче свистели стрелы, тем громче разрезали воздух раскаты грома, тем быстрее билось её сердце, тем гулче журчала в теле кровь, а в ушах приглушенными ударами отдавался пульс. Под напором маленьких, но крепких лапок колючие кусты раздвинулись, оставив на плече лёгкую царапину, почти не заметную под густым слоем шерсти, и девочка проскользнула вперёд, оказавшись прямо перед ареной, огражденной высоким деревянным частоколом. Каждый, ступивший за черту этой ограды, открыто бросает вызов каждому игроку арены, заявляя о своих правах на звание победителя. Раньше, это место было ужасным местом, где могли безнаказанно убить даже случайно попавшего на поле новичка. Но теперь, благодаря чистилищу, умершие здесь легко могут вернуться к жизни. В самом центре площадки стоял пожилой воин в тяжёлых доспехах, светящихся на солнце, будто он сам небесное светило. Его рука крепко сжимала увесистый меч, а другая прижимала к груди щит с выгравированным на нем гербом золотого орла. Неожиданно, из правого угла арены на него ринулась канийка с длинными волосами цвета вороньего крыла, сверкнувшими синевой на солнце, у неё не было столь внушительного оружия, лишь небольшой кинжал с рукояткой из чёрной драконьей кожи покоился в чехле на поясе. Но, будучи буквально в нескольких шагах от воина, девушка предприняла неожиданный приём; оттолкнувшись ногами от земли, она подлетела вверх на несколько метров, оказавшись за спиной противника, непонятно откуда, в её руках возник чёрный массивный лук, размером чуть ли не превышающий саму лучницу, звякнула тетива, и стрела со свистом сорвалась с места, целясь в открытую шею, не защищенную бронёй. Но воин будто предугадал действия молодой соперницы, в мгновение ока развернулся и подставил щит. Стрела со звоном отлетела от металлической поверхности, неприятно скрипнув по ней алюминиевым наконечником, и вонзилась в землю по самые лопасти. В несколько шагов воин сократил до минимума расстояние от него до лучницы, уже приземлившейся на землю, в луче солнца сверкнуло острие меча и, чиркнув по щеке девушку, вошло в землю. – Ты проиграла, – спокойно констатировал факт победитель, убирая меч в ножны, и направился прочь с арены, даже не оглянувшись на свою противницу. Боясь пошевелиться, будто все это способно испариться в мгновение ока, Агата завороженно наблюдала за поединком, и даже когда он закончился, всё равно продолжала смотреть на утоптанную землю, а в голове всё ещё всплывали отрывки недавнего поединка. В груди гудков билось сердце, девочка прижала к нему маленькие лапки, опасаясь, как бы не выпрыгнуло. Ей до ужаса понравилось увиденное, захотелось самой ощутить чарующий холод металла, дотронуться до кожаной рукоятки, почувствовать эту невероятную лёгкость, как ей казалось, испытываемую, когда держишь в руках оружие. Чёрные глазки возбужденно сверкали на маленькой мордочке, словно две искры, почему-то решившие зажечься средь бела дня. В тот день Агата наконец-то поняла, к чему так стремилась её душа, но о чём не догадывался разум. В тени склонившей свои ветви старой берёзы стоял пожилой гибберлинг, с мягкой улыбкой смотря на свою притаившуюся внучку и с печалью осознавая, что, видимо, уже пришло время, когда Агата повзрослела где-то в глубине души. Офицер усмехнулся в седые усы и, поправив сползшую с плеча походную сумку, запрокинул голову. Средь тонкого кружева листвы проглядывало чистое голубое небо. Шёл месяц май. *** В тени большого шкафа на полу сидела притихшая Агата, перебирая пальцами большие янтарные бусины; Атмосфера всё сильнее начинала давить ей на слух, отчего у девочки начинала болеть голова, а взгляд отказывался фокусироваться на отдельных предметах. Сконцентрировав всё своё внимание на дверной ручке, она постаралась разобрать негромкие отрывистые фразы, доносившиеся из соседней комнаты. Звонкий голос тёти Сары был полон негодования, когда спокойный хрипловатый баритон наполнял пространство, сливаясь со стенами так, что внучка могла догадываться о его репликах лишь по реакции своей родственницы. Голос матери был совсем тих, она старалась молчать; стояла рядом с сестрой, опустив голову и нервно теребя в руках кружевной край фартука. – Тебе-то должно быть известно, что девочка с рождения обладает очень слабым здоровьем! Как тебе вообще могло придти такое в голову? Она же ещё ребёнок, слабый и абсолютно беззащитный. Хлопнула дверь, и на пороге комнаты появилась раскрасневшаяся и явно недовольная родственница. Её взгляд буквально метал молнии, а грудь высоко вздымалась от частого дыхания. Заприметив в углу малютку, она слегка смягчилась, но что-то показалось ей неправдоподобным в расслабленной привалившейся к стене хрупкой фигурке. Приблизившись на несколько шагов к Агате, гибберлинг ахнула. Девочка тяжело дышала ртом, заглатывая воздух, глаза были полуприкрыты, а тело трясло мелкой дрожью, как при лихорадке. Лицо приняло болезненно-зеленоватый оттенок, шерсть на лбу слиплась от пота, превратившись в серые космы. В гостиной царило молчание. И хотя там находилось всё семейство, никто не издал ни звука. Минутная стрелка медленно отсчитывала деления, нарушая тишину негромкими щелчками. Офицер сидел в большом кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза; Ноя, так звали матерь Агаты, периодически бросала на него краткие взгляды; её лицо выражало крайнюю степень волнения с примесью горькой боли. Потрёпанное сердце болело от неопределённости и страха; страха за свою единственную дочурку, ещё совсем маленькую и неспособную самостоятельно бороться за себя, столь хрупкое существо было дороже ей собственной жизни. Она была готова её отдать, лишь бы Агату оставила эта врождённая болезнь, медленно забирающая её жизненные силы; но никто не мог помочь малютке, оставалось лишь жить в вечном страхе смерти и надеяться на чудо. А дверь тихо постучали. Со скамьи встала измученная тётя Сара и, приподняв полы домашнего платья, поспешила в прихожую. Шаркая ботинками по деревянному полу, в комнату вошёл врач в белом халате; приблизившись к лежащей на диване Агате, друид опустился на колени, чтобы быть с ней на одном уровне, и внимательно всмотрелся в бледное лицо. Затем достал из своей сумки связку каких-то трав и, оторвав от одного цветка стебель, из которого тут же брызнуло несколько крупных белых капель сока, поднёс его к мордочке больной. Почувствовав едкий запах, девочка, нахмурившись, с трудом открыла глаза и часто заморгала от яркого света, ударившего ей в лицо из-за отдернутой доктором занавески, обычно смягчающей освещение в квартире, создавая приятный полумрак. – Как ты себя чувствуешь, Аги? – Взволнованно спросила тётя Сара, приподнимаясь с кресла, стремясь поскорее подойти к племяннице. – Уже лучше, – слегка охрипшим голосом уверила девочка. – Всё в полном порядке, за меня не стоит волноваться. – Как же тут не волноваться... – Тихо вздохнула родительница и, неопределённо покачав головой, покинула комнату, подхватив под руку доктора, чьё лицо изображало глубочайшую задумчивость. Прошло около минуты, и тётя Сара тоже поспешила покинуть комнату. Агата осталась одна. Ей была неприятна мысль о том, как она слаба физически, но ещё хуже было то, что из-за этой слабости никто её никогда не напрягал, не просил помощи и вообще не воспринимал как полноценного человека, который может быть полезным. Нет, её все очень любили и потому оберегали, за что девочка была безумно благодарна своей семье, но ей не хотелось быть тяжкой ношей на чьих-то плечах, не хотелось создавать лишние проблемы, а хотелось лишь быть как все и жить самой обычной жизнью. Не нужно ни богатств, ни талантов, лишь бы не ощущать на себе этих сочувствующих взглядов, от которых каждый раз так хочется провалиться под землю, чтобы больше никто не видел, не слышал, не знал. Лишь по прошествии недели Агате разрешили вновь выйти на улицу с условием, что та заодно прогуляется с кузиной, маленькой забавной девочкой со светло-песочной шёрсткой, а также проверит почту. До почтальона на главной площади было идти минут пять-десять, но, решив воспользоваться данной свободой, Агата повела двоюродную сестру долгой дорогой, сделав целый круг вокруг башни Айденуса, впрочем, малышка и не была против, наоборот, радовалась возможности понежиться под лучами полуденного солнца, поглядеть на торговые лавки под фиолетовой завесой, послушать громкие голова акционеров, объявляющих ставки – всё это приводило её в неописуемый восторг, а сестру просто радовала возможность наконец-то вдохнуть свежий воздух после длительного лечения. Тягучий запах древесины и ещё чего-то пряного, вероятно, выпечки щекотал ноздри, заставляя то и дело чихать, потирая заслезившиеся от слепящего солнца глаза. Проходя мимо Доброго Быкова и группки седовласых воинов, Агата ненадолго остановилась у каменной арки, так ей хотелось ненароком послушать речи наставника, о котором так много слышала; который, как выражался дедушка, из тех, что и тебя воспитает да ещё твоих внуков учить будет. Но будто бы совсем не меняется он с годами. Та же густая тёмная борода, скрытая за кольчужной повязкой, довольно странно на нем смотревшейся, усы и строгие глаза, смотревшие прямо, уже, казалось, совсем выцветшие и имеющие цвет пыльного стекла. Он спокойно наблюдал за своими уже не молодыми учениками, периодически делая им какие-то замечания. Заслушавшись, Агата не сразу поняла, что далеко отстала и очнулась, только когда услышала восторженный голос сестры, оказавшейся уже далеко впереди, рядом с почтовой повозкой, привстав на носочки, пытающейся дотянуться до лошадиной морды. Печально вздохнув, девочка в последний раз посмотрела на воинов и поспешила к своей кузине, пока та не натворила никаких дел, за которые потом им бы пришлось отвечать перед старейшиной, страшно не любившим озорство и всякие шалости среди малышей. Почему-то старшим всегда приходится так или иначе отчитываться за младших, при этом почему-то никогда не берётся в расчёт то, что младшие могут порой ослушаться старших, вообще не воспринял слова тех всерьёз. А отчитываться потом кому? Правильно, тем, кто старше, тем, кто в ответе за всё и вся – за весь тот бред, что натворили малолетки, зачастую не понимающие, что для них хорошо, а что плохо, что важно, а что нет, что можно делать, а чего нельзя. Никто из так называемых старших не знает, как, где и откуда взялась, появилась, возникла эта проблема. Полное отсутствие какой бы то ни было справедливости в разрешении дел между детьми разного возраста, но принадлежащих к одной семье – та ещё неприятность. Агате не нравился этот порядок вещей, но поделать с ним она ничего не могла, как бы ей не хотелось. В её силах было только добровольно соглашаться присматривать за своей непоседливой родственницей, вечно прибывающей на волне детского энтузиазма, а потом выслушивать комментарии и претензии, которых, к её счастью, было не так уж и много. Она была гибберлингом, и ей хотелось быть достойной этого звания, путь даже все большинство и считает, что гибберлинг – простое название расы и в этом нет ничего особенного, ничего величественного, для Агаты олицетворением понятия собственной расы был дедушка, которого она без памяти любила и которому без устали хотела и мечтала подражать. Говорил он когда-то своей любимой младшенькой внучке с очаровательными глазками-бусинками и крохотным носиком, который она постоянно морщила, когда ей что-то такое не нравилось: «Тот, кто мудрее, должен вести позади себя того, кто ещё умом юн и неопытен». У аукциона, чуть сбоку, привычно одиноко стояла статная высокая худощавая фигура почтальона со своей извечной сумкой, полной посылок и писем. И как только туда у него всё умещается? Загадка, вероятно, эльфийских портных. Эти голубокрылые мастера на все руки с никогда не блекнущей тягой к творчеству. Подтянув поближе к себе кузину, крепко схватив её за руку, Агата чуть прибавила шагу и направилась прямиком к хранителю посылок и писем, явно не ожидая, что там её ждёт одно то, что перевернёт её мир с головы на ноги, и даже не подозревая, что сегодняшний день она потом долго ещё будет вспоминать как настоящее чудо, внезапно её посетившее. Продолжение следует... Просмотреть полную запись

Небольшое применение от автора: начала я эту историю ещё в далёком 2018-м году (страшно поверить, прошло уже целых три года), когда пыталась неудачно вернуться в игру, однако, одной играть не хотелось, а компанию составить мне никто не хотел. Тогда же я так и не смогла закончить эту небольшую, по планам, повесть, ибо вдохновение упорхнуло в форточку, пожертвовав свой драгоценный золотой песок на две неполных главы. К счастью для меня, все черновики сохранились, а всю структуру истории я помню наизусть, так как думала я о ней тогда долго и много. Сейчас же, спустя достаточно времени, чтобы всё переварить и обдумать, мне захотелось вернуться к этой недописанной работе и, что самое главное, продолжить её. А имея в своём распоряжении все необходимые мне для продления работы ресурсы, сделать это кажется мне теперь не такой уж и сложной затеей. Ведь в конце концов – что может быть плохого в ещё одной милой, ламповой истории об Аллодах Онлайн, с очаровательной, как мне когда-то казалось, главной героиней? Сейчас, впрочем, я отношусь к ней скорее снисходительно, нежели с каким бы то ни было восхищением. Нет, восхищения не осталась, но любовь к игре и гибберлингам никуда не исчезла, а историю я всё ещё вижу увлекательной, но требующей значительной доработки и редакции. Впрочем, кто сказал, что нам нельзя совершенствоваться? И это будет повесть об очень маленькой гибби, которая мечтала спасти мир Эпиграф к рассказу: Все отдельные персонажи и действия выдуманы лично мною, любые совпадения случайны. История повествует нам о жизни и приключениях юной девочки-гибберлинга в мире, полном опасностей, где ей предстоит столкнуться лицом к лицу со страхом и сыграть в прятки со смертью, так и дышащей ей в затылок. Найдёт ли она друзей, способных помочь ей в поиске пропавших братьев, захваченных в плен злобными орками, или встретит предателя? Что ждёт её впереди, какие препятствия готовит судьба нашей маленькой героине, и ценой каких жертв она добьётся желаемого или же просто прогнётся под давлением смертельной опасности? Пролог По пухлым щёчкам нескончаемым потоком текли слёзы, прокладывая две мокрые дорожки на мохнатой мордочке. Маленькие лапки крепко сжимали старую потёртую фотографию с обгоревшим уголком. Комнату заполняли тихие всхлипы и шмыганье. Чернёнький носик неравномерными обрывками втягивал в себя воздух, изредка подергиваясь, глаза щипало от слёз, а плечи сотрясались от беззвучных рыданий. За окном сияла полная луна, освещая пустынные дорожки Новограда. Она была единственной немой свидетельницей происходящего. Серебристый луч скользнул по подоконнику, прошёлся по полкам с книгами и остановился на заплаканной мордочке гибберлинга. Малышка бросила короткий взгляд на небесное светило, отразившееся в её стеклянных глазках-бусинках, и постаралась прикрыть лапкой рот. Никто не должен слышать всхлипов, никто не должен видеть слёз, но её всё-таки услышали. На худенькие плечи аккуратно легли две большие теплые ладони, и застигнутая врасплох маленькая гостья испуганно вздрогнула. В глазах на пару секунд застыли слёзы, и она вновь расплакалась, оказавшись заключенной в уютных объятиях, уткнувшись носом в шершавую тёмно-синюю ткань домашнего халата – от него исходил слабый аромат кофе и, кажется, почти выветрившийся запах восковой свечи. Маленькое создание вжалось в утешительные объятия, желая вдохнуть ещё этого успокаивающего аромата, тепла, от которого веяло спокойствием и умиротворенностью. – Ну, маленькая, не плачь, – большая ладонь ласково взъерошила волосы на белобрысой макушке, послышался очередной всхлип и приглушенное шмыганье носом. – Настоящие гибберлинги не плачут, а ты моя внучка, ты не должна плакать. Внучка офицера не должна плакать, она должна быть сильной. Агата? – Старый гибберлинг слегка отстранился от маленькой девочки и заглянул в её блестящие, словно два отполированных драгоценных камня, при свете луны глаза. – Обещай мне это... Малышка лишь кратко кивнула вместо ответа и, отняв от груди фотографию, аккуратно вернула её на комод со старинными футлярами и кожаными чехлами. – Так-то будет лучше, – мягко улыбнулся старик, отчего в углах глаз появились забавные морщинки. – Пойдём, я почитаю тебе на ночь. Большая ладонь крепко сжала маленькую лапку и двое ночных посетителей, тихо ступая лапками в мягких тапках по холодному деревянному полу, направились в сторону детской спальни, где было непривычно тихо – две кровати стояли совсем нетронутые. Малышка печально на них взглянула, в глазах снова встали слёзы, но она сильно сжала губы, до посинения, и, больно ущипнув себя за запястье, всё-таки заставила их вернуться обратно, туда, откуда они и выкатились. «Ты должна быть сильной. Агата? Обещай мне это...» – Обещаю, – безмолвно прошептала девочка одними губами в темноту и, глубоко вздохнув, закрыла уставшие от слёз глаза, быстро провалившись в крепкий сон. На комоде в дедушкином кабинете стояла фотография, где было изображено всё семейство, а в самом центре внизу на траве сидело трое маленьких гибберлингов, весело играющих друг с другом: девочка с двумя забавными хвостиками на макушке, смеясь, повалилась на землю, а двое её братьев, пытаясь поднять свою озорную сестрицу, не удержав равновесия, тоже покатились по траве, хохоча и хватаясь руками за только что распустившиеся нежно-сиреневые колокольчики и первые цветки акации. Серебристый луч вновь скользнул по кабинету и скрылся за окном, оставив всё вокруг погружаться в приятный полумрак. Холодные струи ветра развивали белоснежную занавеску на круглом окне. С улицы тянуло ароматом ночной темноты – тихой и безмятежной. Глава 1 Знакомство с главной героиней и её тараканами С тех пор Агату никогда не видели грустной или в слезах, она искала успокоение в работе, а потому дни напролёт помогала по дому, а ведь было, чем помочь. Как известно, все гибберлинги очень тесно связаны в рамках своей общины, не говоря уже о семье и ближайших родственниках, чуть ли не каждый месяц пополнявшаяся новыми малютками. Это была огромная дружная семья, части которой разбросаны по всему миру Сарнаута, не отказывающиеся лишний раз наведаться и в семейство, проживающее в самой столице Лиги, Новограде. Именно по этой причине дом редко пустовал без гостей, а если и выдавался такой промежуток, то потом хитрые мохнатые мордашки нагоняли упущенное с удивительным энтузиазмом. Бывало, приезжало до двенадцати гостей, и всех их нужно было разместить в трёхтомной квартире, а меньше пяти гостей вообще никогда не приезжало. Семейству, состоявшему «всего» из шести членов, было, мягко говоря, тесновато проживать в таких условиях. Но что удивляло – так это их доброжелательное гостеприимство к каждому, желающему остановиться в их скромном жилище. При этом – их восхитительное смирение (или уже привычке) в вечной переполненности жилища – все они жили в любви и взаимопонимании. Бывает побранит мать ребёнка за какую-то шалость да отпустит дальше бегать. Ещё молодой, успеется всему научиться, а сейчас что с него станется? Потупит виновато взгляд и, бросив на воздух извинение да воровать сверкнув глазками, засеменит, быстро перебирая лапками, дальше по коридорам с низким деревянным потолком, казавшимся для малыша выше самого неба. Что уж тут поделаешь? Так что работы хватало, чему офицерская внучка была только рада, хотя виду не подавала. С тех пор, как её братьев похитили орки, чудом не заметив притаившуюся в углу малютку, она почти не выказывала никаких эмоций, кроме одного единственного случая, о котором знал только её дедушка и больше никто. Девочка помнила обещание, данное дедушке, а себе дала клятву, что отыщет братьев, даже если это будет стоить ей жизни. Пусть даже со стороны это и походило на глупую детскую выдумку, Агата твёрдо настояла на своём, на что её отец лишь обескураженно развёл руками, а мать вызвала врача и ещё долгое время заставляла пить горькие лекарства, врач же посоветовал проводить больше времени на улице, играть с друзьями и есть больше продуктов, содержащих витамины, списав всё на сильный стресс, а также посоветовал родителям чаще проводить беседы с дочкой, обсуждать её проблемы. Но единственным, с кем Агата могла поделиться – был её дедушка, с ним она чувствовала спокойно и умиротворенно, могла часами сидеть на коленях, пока тот, нацепив на нос очки в тонкой оправе, внимательно изучает содержимое каких-то бумаг, изредка поглядывая на внучку и поглаживая её рукой по макушке. Молчаливая гостья изучила кабинет вдоль и поперёк, здесь она проводила всё своё свободное время, бродила вдоль дубовых книжных шкафов, упирающихся в самый потолок, проходила мимо портретов каких-то совершенно неизвестных ей командиров и полководцев внушительного вида с пышными густыми бородами, у каждого убранными на свой манер. Особенное внимание у неё привлёк портрет Пожилого командира с длинной седой бородой и такими же густыми бровями, сердито сведёнными к переносице. Что-то необычное было в этом портрете, с одной стороны, он казался суровым, но стоило присмотреться внимательнее, и взгляду открывались совершенно незаметные раньше детали: сложенные на груди руки придавали картине скорее умиротворённый вид, нежели строгий, а небольшие карие глаза светились материнской заботой. Создавалось ощущение, будто командир отчитывает в чем-то провинившегося солдата, но по-своему, с любовью, из лучших побуждений. Старинный кабинет можно было бы описывать бесконечно долго, столько в нём таинственного хранится, да и маленькие секретики не переставали радовать глаз маленькой Агаты. – Дедушка, а чей это кинжал? – На пожилого гибберлинга уставились любопытные чёрные глазки, поблескивая в полумраке комнаты озорные искорками. – Этот... – Лицо старого офицера озарила мягкая улыбка, а в уголках глаз собрались морщинки; он подошёл к стене и, аккуратно сняв трофей со стены, протянул его внучке. - Мне его подарил командир нашего полка, помнится, тогда я был ещё в младшем чине... Мы тогда впервые отправились на серьёзное задание, армия орков захватила наш базовый лагерь на Асээ-Тэпх и удерживала на протяжении уже двух недель. Обычный патруль не мог справиться с такой ордой, им едва удалось эвакуировать часть местного поселения. Однако, большая часть наших осталась на острове, кто поодиночке, кто группами... Разумеется, неоднократно были совершены набеги на центры имперцев, но всё было бесполезно, а в то время, пока орки расправлялись с нашими, Зэм смогли блокировать телепортацию. Таким образом, более тысячи лигийцев попали в западню... – Здесь гибберлинг замолчал, провёл лапой по длинной седой бороде, печально вздохнул и вновь перевёл взгляд на Агату. Девочка всё это время очень внимательно слушала рассказ, она никогда не упускала возможность услышать военные истории дедушки о его заданиях, о вражеских стычках, страшных орках и таинственных Зэм, об астральных кораблях, новых землях и злобных пиратах, демонах, нападавших на судна небольших военных отрядов или патрулирующие группы. Но сейчас, когда рассказ был прервал, девочка вновь перевела взгляд на кинжал с кожаной ручкой. Он был небольшого размера, со стальным лезвием, от которого веяло лёгким холодком, рукоятка из чёрной драконьей кожи, поблескивающей чешуйками на свету. Маленькая лапка трепетно прошлась заманчиво притягательной твёрдой чешуе огромного ящера. В глазах вспыхнул неподдельный восторг и восхищение. В маленькой белобрысой головке тут же появились картины дедушкиных битв, когда он был ещё совсем молодым... Ей представилось, как жадно на солнце сияет сталь, как крепко лапа сжимает рукоятку ножа, занося его над головой ужасного монстра, и... В комнату, пыхтя и переваливаясь с лапы на лапу, вбежала тётя Сара, комкая и нервно растягивая полотенце. Быстро окинув взглядом комнату, она остановилась на дедушке и маленькой Агате с кинжалом в руках. – Хватит рассказывать ей всякие байки, – недовольно заметила женщина. – И забери у неё это оружие! Не хватало ещё, чтобы ребёнок поранился. Она топнула ножкой и сердито взглянула на пожилого офицера. Тот в свою очередь печально вздохнул, разгладил усы и, аккуратно взяв кинжал из маленьких лапок Агаты, вернул его обратно на стену. – Целый день сидишь тут, как крот в норе, да ещё и внучку туда же забрал. Помог бы чем по хозяйству, – возмутилась тётя Сара, а потом, взглянув на притихшую девочку, печально вздохнула. – Да какая от тебя польза... А вот ты, Агата, – обратилась она к девочке. – Лучше сходи, помоги матери на кухне, скоро приедет семейство Горбунков, а это шесть голодных ртов, так что нужно поторопиться, дабы всё успеть. Ну, ступай... Малышка, внимательно выслушав тётю, утвердительно кивнула головкой и удалилась в сторону столовой, почти неслышно ступая маленькими лапками по бревенчатому полу. На кухне у плиты хлопотала мать в красном с белой каёмкой переднике; в старинной печи, сложенном из больших сточенных по краям камней, готовится черничный пирог, подставляя под потоки тепла свой румяный бок, и наполняя всю относительно небольшую комнатку небесным ароматом сладких ягод и тянучего теста. – Агата, хорошо, что ты пришла, может сходишь за ягодами в Светолесье? У нас ежевика закончилась, – вымучено улыбнулась домохозяйка, проводя по лбу ладонью и оставляя на лбу белые мучные полосы. – И дедушку с собой прихвати, – поучительно добавила появившаяся в дверях тётя Сара, чьего прихода никто не заметил. – А то засиделся, только и делает, что чистоту в своём кабинете наводит да сказками нашей девочке голову морочит, да, Агата? – Тётя выжидательно посмотрела на свою племянницу, а затем печально вздохнула и, махнув рукой, скрылась в лабиринте комнат. – Сходи, Аги, – ласково попросила матерь, с грустной улыбкой посмотрев на девочку. – И дедушку с собой возьми, здесь я соглашусь с тётей Сарой, пусть подышит свежим воздухом. Глава 2 Просмотреть полную запись

Душегубка подлетела к самому краю аллода, на вымощенный каменной плиткой выступ, и настороженно, слегка перегнувшись через край, посмотрела в затягивающий смертельный мрак со щупальцами, тянущий к её ногам свои длинные жадные лапы, и испуганно отпрянула. В голове крутились какие-то неразборчивые голоса, говорившие на разных, абсолютно не сочетаемых наречиях, ни одно из которых не было знакомо душегубке – и это сводило её с ума, лишало крупиц логики и разумности, заполняя все уголки и завитки сознания странной вездесущей идеей слиться с мирозданием, погрязнув, разложившись и растворившись в нём без какого бы то ни было остатка. Бесшумно скользя по невозмутимой глади Астрала, лигийское деревянное судно с синими в этот день (или ночь) парусами плавно приостановилось напротив широким кругом раскинувшегося прыжкового устройства, которое тут же засветилась золотистыми лучами и искорками, крутящимися по кругу, подчёркивая своим золотистым свечение начертанные на портале руны и слова древних эльфийских заклинаний. Азия подлетела к кругу, встала в центре его и сильный поток энергии тут же аккуратно пихнул её в спину, плавно переместив на прыжковое устройство корабля. В такие моменты Азия всегда любила закрывать глаза, напуская тьму, и даже сейчас, когда кругом и так было хоть глаз выколи, за исключением редких на пристани фонарей, она всё равно блаженно прикрыла глаза, опустила крылья и в полной мере ощутила, как чьи-то нежные мягкие руки подхватили её и, словно младенца, плавно перенесли на судно, очень осторожно опустив на землю. Впрочем, здесь же Азия резко очнулась и, широко распахнув золотистый пламенем горящие глаза, сделала мощный взмах крыльями, чтобы не соприкоснуться лапами с прыжком, после чего перешла на статичное лёгкое взмахивание, дабы держаться примерно на одном уровне над поверхностью. Палуба пустела. Корабль отчалил. Лишь шумел где-то в своих важных внутренних органах разражающийся многовековой мощью реактор и тихий свист лился с капитанского мостика, едва различимый, но всё же слышимый душегубкой с врождённо тонким, чутким слухом. До асээ-тэпхских джунглей дорога предстояла не особо долгая. Где-то минут двенадцать. Пожалуй, кто-то в такой ситуации предпочёл бы провести свободное время, подремав на одном из немногочисленных пассажирских, обделанных красной змеиной кожей, диванчиках на корме. Но Азию не устраивало такое положение дел и потому, не отходя лишний раз никуда дальше прыжкового устройства, лишь немного продвинулись вперёд, к носу корабля, душа снова вперила в Астрал зачарованный золотистый взгляд небольших глазок. Непонятное вещество, непонятная материя. Все слишком мутно, не точно, обрисовано в пару ярких цветных штрихов наброском. Никто не давал Азии общее образование, особенно в сфере истории, а потому ей не были известны даже максимально обобщённые моменты истории Сарнаута. Сарнаутцы делятся на два общих типажа: те, кто считает происходившие когда-то и происходящие сейчас в мире вещи легко объяснимыми (ведь этому учат в школах и академии), и те, кто, даже не смотря на объёмные познания в исторической сфере, затрудняются утверждать истинную достоверность всем известных данных и фактов. Азии было далеко до этого. Астрал влёк её, зачаровывал, опутывал и утягивал за собой. Порой, она боялась даже думать о нём, так как это могло вызвать смутный шёпот голосов в её голове. Эти голоса всегда спорили и это доводило до изнеможения. Абсолютная неспособность понять о чём они говорят и чего хотят от душегубки морально выматывали её. Но она раз за разом возвращалась к мысли о них, вспоминала их перед сном, когда чего-то ждала, когда летела на встречу с новоиспечённым клиентом. Не думать обо всём этом было к крайней степени не то чтобы глупо, но бесполезно. От таких мыслей так просто не избавиться. Приходилось мириться. И Азия со временем уже практически начала привыкать к этому странному астральному магнетизму. Судно остановилось, прервав неравномерный поток обрывков мыслей, смеженных и переплетённых между собой. Прыжковое устройство сработало, как всегда, точно и аккуратно. Теперь душегубка оказалась в лигийском стане перед большой дорогой мелкой песочной насыпи. Несколько взмахов слегка потрёпанных и малость подуставших крыльев – и душегубка уже плавно скользила вдоль самой каймы аллода, не заходя вглубь джунглей и стараясь лишний раз избегать активной, особенно ночью, живности. Асээ-Тэпх, надо сказать, не засыпал так же глухо, как это делало Светлолесье. Здесь всегда нужно быть начеку. Всегда есть кто-то, кто хочет найти себе добычу и полакомиться ею за ближайшими руинами очередного «наследия предков». И дабы на лигийский склад провианта не покушались по ночам лесные твари, охрана здесь была выставлена по всему периметру и сменяется каждые восемь часов. Не только часовые и дозорные, но и сама по себе стража, довольно многочисленная, тщательно распределена по всем лигийским закоулкам. Освещение тоже было весьма обильным, а фонари и редкие факелы напоминали магические горящие сферы, чем здесь, впрочем, не баловали. Асээ-Тэпх, он хоть и аллод магических джунглей, всё равно, так уж закрепилось, что здесь сыздавна расположены военные ресурсы ближнего боя: в основном воины, чуть реже паладины. Единственным, что разбавляло эти щитово-мечевые формирования, были ищущие приключений неопытные некроманты, которых почему-то сюда с неизмеримой силой тянуло, как вот и Азию к Астралу. Они слонялись по лесам, уничтожали агрессивных животных и порождения тьмы, не обходили стороной и огров, симпатиию к которым, честно сказать, вообще во всём Сарнауте мало кто испытывал. Едва слышно шелестя ночным тяжёлым воздухом, полным резких запахов алоэ и очень сильной влаги, Азия незаметно скользила по краю земли, пристально вглядываясь во тьму перед собой. И через Пепельный берег, по жёлто-фиолетовому песку рисуясь тенью, осторожно обойдя сторонкой место силы, мирно дремлящего под надёжной охраной солдат, вдоль границы затянутого паутиной снов Эльджуна – к Болотам Техно, в клубящийся туман... – Сшшшш? – душегубка издала чистый шипящий звук, насквозь пронзающий белёсую пелену, скопившуюся над даже ночью странно тёплой мутной булькающей водой, и слабое эхо ответило ей в тональность, отразив вопросительные интонации угрозой, возникшей откуда-то из глубины души это заколдованного места. – Проявисссш... Я пришшлассс... Ты жжшше этого хотсссела? – Настороженно произнесла Азия в мёртвую мглу и нервно замотала головой в поисках пугающе простого, смертного и непропорционально вытянутого силуэта баньши, укутанного в рваное тряпьё, обрывками свисающего с почти проглядывающих сквозь излишне тонкую бледную мертвенную кожу худых и полых костей. – Ты ссссама меня посссвала! Я хочшшу ссснать, ззачем? Отсссветь же мне. Туман всё клубился, ни одной тенью больше не стало. Как были шарообразные крупные фигурки плотоядных слизней, еженочно и ежеденно здесь пасшихся, так только они здесь и остались. Внезапно подул западный ветер, и белесовость немного просветлела на общем фоне. Азия растерянно тряхнула головой и, в этот раз уже испуганно-нервно, огляделась. Только сейчас она поняла, что не знала, зачем и как шла сюда, что побудило её это сделать, ведь никакой причины, как таковой, в ее появлении здесь не было. Особенно нелепым оно было на фоне кромешной ночной тьмы, окутавшей душегубку и весь призрачный Асээ-Тэпх. «Что я здесь забыла... Я же должна была идти прямиком к дому, как и сказала мне Белояра. Так каким же образом я вообще могла здесь очутиться...» Голова кружилась и наливалась, словно спелое яблока, до крайней своей степени тупой ноющей болью, тянущейся через все нервы, каждую клеточку, каждый кусочек вещества, каждый атом. Азии хотелось кричать и плакать. Глаза непонятно горели, от чего дико хотелось их прикрыть, но вариант оказаться посреди странного болота Техио практически в полночь, абсолютно одной и стоять здесь с закрытыми глазами, когда ты и так почти полностью лишён зрения из-за густой и влажной тьмы – это было бы явным безумием. Хотя им же и было уже одно здесь пребывание. Душа поняла, что в какой-то момент что-то определённо пошло не так и она действовала, не задумываясь над тем, в чём нужда определённых поступков – зачем ей нужно было являться на это водное кладбище нечисти? Потому ли, что её саму можно было считать нечистью? Но разве эти стереотипы не в прошлом? Разве кто-то ещё обвиняет душегубок в их происхождении от тёмной магической материи? Неужели хоть кого-то до сих пор ещё смущает этот фактор? А если нет? Что, если это действительно так? Что, если внутри каждой души живёт и теплится полу-затухший, но не погасший до конца огонёк зла, который зовёт и призывает их отказаться от своего относительно мирного существования и положить свою жизнь на служение Великому Вселенскому Хаосу? Азия передёрнула плечами от такой мысли и неловко поёжилась. Несмотря на вечно поддерживаемую в её теле достаточно высокую температуру, душегубка явно ощутила покалывающий меж лопаток холодок, скользящий по бледной горячей коже, и мурашки, пробежавшие по рукам. Да, душа не понимала причину, по которой тут оказалась, но сейчас ей нужно было явно ломать голову не над этим, что она, к счастью, понимала. Надо было сматываться отсюда. И как можно скорее. Пока то, что привело её сюда, не дало о себе знать в какой-то страшной и непредсказуемой форме. Искренне стараясь не создавать крыльями лишнего шума, душегубка быстро вынырнула из серо-белого, неприятно отсвечивающего жемчугом при слабом лунном свете, тумана и ринулась прямиком в джунгли, забив на то, что это далеко не самый безопасный маршрут, который можно выбирать, а особенно ночью. Но тешила её только одна мысль – это был самый короткий путь до места силы. Там точно есть лигийцы, разумные или относительно разумные существа, у которых есть оружие помощнее длинных когтей, сейчас казавшихся абсолютно бесполезными и неспособными отразить практически ни одно нападение. До точки было не так далеко, но и туда нужно было долететь. Возможно, канийцы там посмеются над перепугавшейся душой, но всё же едва ли они откажут ей в телепорте. В конце концов они граждане одного государства, одной фракции. И у них точно есть сердце, в отличие от некоторых слоняющихся по лиановым зарослям порождений чёрной магии, воплотившихся в обликах животных. Как же жалела сейчас душа, что их расе не положено иметь камень перемещения. Простая руна, которая может легко поместиться в кармане поясной сумки, могла бы сейчас в мгновение ока вернуть её в Новоград, прямо в башню Айденуса, где двери оставляют открытыми и на ночь. Пусть там и есть пара стражников, едва ли они что-то сказали бы Азии, появись она там пролётом, но, согласно повелению Избора, ближайшего соратника Великого мага, всем существам, не принадлежащим к четырём основным расам, населяющим Кватох, не положено иметь в прямом доступе никаких магических атрибутов, помимо вручённых им их хозяевами или нанимателями. Кто же мог предположить, что именно сейчас Азии будет так сильно хотеться иметь рядом с собой своего нынешнего работодателя – невысокого эльфа с призрачно-голубыми волосами, вечно задумчивыми глазами и редко промелькивающей на его лице снисходительной улыбкой, которая на деле же означала искреннюю благодарность к душе, его оберегающей. Вам знакомо это параноидальное ощущение, что кто-то смотрит вам в спину? Даже не так... Словно кто-то не просто глядит вам вслед, но ещё и идёт за вами шаг в шаг, постепенно нагоняя. И как бы тебе в такой момент не хотелось убежать от этого странного ощущения, от этой незримой тени, это никак не получится. Над таким ощущением в мирное время можно посмеяться дома, забравшись с головой под одеяло и уверив себя, что находишься в полной безопасности, но когда ты на открытой местности, а вокруг тебя ещё и активно ищущая крови и плоти в качестве финального блюда на ужин агрессивная живность. И пусть в обычное, дневное время эти твари не казались Азии такими уж опасными, она не видела в них особой угрозы и привычно относительно легко с ними справлялась, но сейчас... Ночью... Она не знала, что её ждёт за тем, и тем, и даже вот этим, ближайшим, деревом. Она не знала, прячется ли кто-то в траве в засаде, чтобы тут же выпрыгнуть на неё. Крылья – это, конечно, преимущество, но только если ты можешь ими воспользоваться. Будучи застигнутой врасплох, в шоковом состоянии, душа может просто зависнуть в воздухе, лишённая возможности шевелиться в какую-либо сторону. Мерзкий липкий страх полз по коже, шкрябал её, царапал, оставлял за собой продолговатые полосы, истекающие невидимой кровью, он душил душу, взявшись своими семью руками за горло и крепко его сдавив. Впервые в жизни Азии хотелось кричать. Кричать от накатившей на неё глухоты. Кричать, чтобы просто не молчать. Кричать, чтобы хоть что-то слышать. Чтобы ощущать себя живой, существующей в этом диком и невнятном мире. Сердце бешено билось в груди, в висках пульсировало, а в глазах немного плыло, но душа специально старалась сфокусировать своё внимание на безумных чёрных силуэтах деревьев с мощной корневой системой, вырывающихся из-под земли, словно лес когда-то был живой, такой же живой, как сейчас Азия. И тоже хотел сбежать из этого жуткого места концентрации энергии неконтролируемого, льющегося бурным потокам по извилистым дорожкам и буйным кронам, шепчущим проклятья зла, но кто-то остановил их страшной силы заклятием. Так они и остались не по своей воле стоять в вечности, перекорёженные, извивающиеся, искажённые испугом, храня самые и самые жуткие тайны этого места, никого ближе к ним не подпуская, пряча происходящие страшные вещи за перешёптывающейся листве. Просмотреть полную запись

Душегубка нервно ошивалась у одной из дверей канийского общежития, пока ещё злобно молчащего, но обещающего в скором времени, с возвращением в него студентов, разразиться привычным шумом обсуждений, перестановок шкафов, стульев и музыкой какого-то явно мало ещё поднаторевшего в своём ремесле барда, что, судя по голосу, складно выпевающему нескладные запевы, был девушкой и довольно молоденькой. Но пока здесь было так тихо, что хоть завози сюда отряд баньши, чтобы как-то оживить обстановку их потусторонними воплями. Подруга обещала Азии вернуться часам к трём, но так как часов душа не имела, ей только и оставалось – смотреть на виднеющееся через дворовое окошко сарнаутское солнце, которое пока ещё только неуклюже перевалилось с правой половины небесной кровати на левую, ярко сверкнув в полдень своей довольной физиономией и тут же снова жадно уткнувшись физиономией в мимо проплывающее белое кудрявое облачко, похожее на жемчужно-колечного пернатого крикуна. Часы шли, тянулись, вытягивались, напрягаясь до предела, и с громким коцанием стягивались, обращаясь в минуты, а после – и в секунды. Вечер постепенно накатывал большим снежным шаром на Новоград. В общежитии начинали суетиться какие-то студенты и люди постарше. – Бел-лояр-рас-ш..? Азия взволнованно оглянулась по сторонам и нервно сцепила когтистые лапы. Хвост её елозил по земле из стороны в сторону, наматывая петли и поднимая густой слой пыли в воздух. Мелкие частички, прокружив наподобие ночной бабочки, попали в ноздри, заставляя душегубку сморщить от щекотки носик. Рваные несколько вдохов вошли в грудную клетку, и душа разразилась смачным чихом, да так, что пошатнулась и чуть не ударилась головой о стену. – Азия, ты уже пришла? Давно ждёшь? — Канийка незаметно для душегубки появилась перед её огненным жёлтым взглядом. Белояра выглядела слегка растерянно, но тщательно старалась скрыть это за неестественной, нервной улыбкой. Её затухшие блекло-бирюзовые глаза бегали. – Иззвинии-шш, я... – За что ты извиняется? – Брови девушки подскочили в удивлении, и она, пошарив в карманах юбки, извлекла оттуда ключ и вставила его в замочную скважину. Сделав два оборота по часовой стрелке, потёртый медный ключ был вынут и спрятан назад в один из бездонных карманов, специально таким образом зачарованных при производстве. — Заходи, не стоит здесь долго оставаться. Чувствуй себя как дома. Тяжёлая липовая дверь, вся в маленьких трещинках, скрипнула и нешироко растворилась, как бы приглашая войти внутрь одну лишь душегубку, чтобы никто больше не проник в жилище и не потревожил его мертвенный покой. Азия несколько раз взмахнула крыльями, не слишком сильно, чтобы не задеть ими дверь и стены, и осторожно проникла в комнату. Там сильно пахло воском, мёдом и, кажется, завядшими пару дней назад цветами, о которых Белояра никогда толком не заботилась, изредка поливая остатками чая, но и выкинуть которые никак не могла себя заставить. Единственным живым растением в помещении был суслангерский кактус, мало того, что гордо зеленеющий круглый год, питаясь исключительно редко, но ещё и умудряющийся каждый февраль расцветать крупным лиловым соцветием, источающий слабый аромат патоки. – Я заварю чай. Белояра направилась в сторону раковины, рядом с которой на единственной в помещении столешнице стояло хранилище капель огня. Капнув в специальное отверстие каплю особенной жидкости неизвестной природы, Белояра набрала из бочонка полную керамическую чашку пресной воды и поставила её на этот аналог, доступных лишь исключительно богатым семействам, плитки. Жидкий огонь слабо затрещал внутри, рьяно выбрасывая отдельные лучи света через покоящуюся в центре самого механизма легко нагревающуюся клеть из сложного сплава какого-то из металлов, добываемого исключительно в пещерах Гипата. Вскоре вода раскалилась и начала бурлить, взрываясь полными воздуха крохотными шариками. – Садись на кровать, – девушка махнула рукой в сторону кушетки, выглядящей, впрочем, довольно устойчиво и даже комфортно. Азия молчаливо повиновалась, спорить с подругой не хотелось да и ей самой хотелось уже присесть на что-то помягче, чем стёртые и убитые ковры, застелившие пол коридоров погружающегося в смутный шум, с привкусом металлический тишины, общежития. Кровать действительно оказалась довольно удобной, не слишком твёрдой и не чересчур мягкой, до такой степени, когда сидящий просто проваливается до уровня пружин, утопая в, видимо, пуховом матрасе. – Ой, — девушка покачнулась, чудом не выпустив из дрожащих рук чашку и не разлив напиток по всему полу. Выглядела она нервно, и это не на шутку тревожило по сути своей довольно сентиментальную душегубку. Обычно румяные пухловатые щёки были бледны и бесцветны, губы поджаты, да и сам оттенок кожи казался отчего-то приглушённо земельным. Азия знала, что правильным будет ждать, пока Белояра сама захочет рассказать, что произошло, и объяснит всё в деталях, но тревога заполонила обливающееся чёрной кровью сердце, спрятанное в груди души, и она позволила себе такое излишество, как наполненный волнением, произнесённый в привычной шепящей манере, скромный вопрос. – Что-тоссс... Сслучилосссь? – золотисто-жёлтые глаза внимательно и тревожно смотрели на канийку. Крылья наконец успокоились и теперь зловещим шлейфом лежали на покрывале. Почему-то, многие находят ужасающими обнажённые кожаные красноватые крылья душегубок. Особенно, всех почему-то волнуют наличие на них редких шипов и когтей – будто бы это хоть когда-то кому-то создало каких бы то ни было проблем. По сути своей, душегубки довольно... Не то чтобы дружелюбные существа, но они явно не стремятся к излишне частому выражению агрессии даже по отношению к своим врагам. Так можно сравнить душ с рысями или белками друидов, знахарей и шаманов – те, пусть тоже и не наносят столь большого ущерба своим целям, но являются крайне нервными и агрессивными особями. Единственный способ приструнить этих существ – так это, пожалуй, посадить их на короткий поводок, что, впрочем, многие хозяева своих эмоционально несдержанных питомцев делают крайне редко, зачастую просто-напросто даже забывая о такой возможности. – Да... Нет... – Белояра поднесла к губам чашку и сделала нервный жадный глоток. Пересохшее от жажды горло с трепетом приняло целебную жидкость. – Просто... Кхе. Кх... Кхем! Канийка закашлялась, подавившись водой. Откашляться ей удалось только когда она, согнувшись практически пополам, похлопала себя по спине. Просить Азию о такой услуге было неразумно в силу её огромных острых когтей, довольно изящных, но пугающих, венчающих кисти рук. В попытке похлопать по спине была угроза оставить продолгие царапины, которые бы ещё долго не зажили. Поэтому ни Азия, ни Белояра даже не подумали о том, чтобы хоть как-то пожаловаться на сложившуюся ситуацию: душегубка просто ждала, затихорившись на кровати, сложив на коленях свои устрашающие когтистые лапы; а Белояра с трудом справлялась с внезапно накатившим на неё штормовой лазурно-индиговой волной кашля. – Я наткнулась на главную заведующую в архиве Тёмных и ужасных сил, – прохрипела девушка осипшим голосом. — Я не знала, что туда пускают только по допуску, как оказалось. А допуск этот, насколько я поняла по недоверчивому лицу заведующей и подозрительным взглядам коллег, как-то не слишком просто достаётся. Видимо, допуск к конкретно этому архиву ограничен, и, как мне показалось, как-то даже слишком ограничен. Мне не нравится такое. Я привыкла, что любой раздел открыт для работников, мало ли что и где может понадобиться человеку, а тут... Нет. Честное слово. Ты понимаешь. Они бы ещё повесили предупредительную табличку «Осторожно. Книги кусаются. Держите от них подальше свои нежные ручки и пустенькие головушки». Я не понимаю. И я возмущена. Мне ещё и выговор потом эта параноик-заведующая устроила. Я вообще-то не первый год здесь работаю. Каким образом, по их мнению, я могу навредить документам. Пусть спросит... Да кого угодно в нашем отделе. Они все утвердят, что я добропорядочный и ответственный человек. – Ссстраннно... – задумчиво прошипела Азия и посмотрела себе под лапы, на цветастый узорчатый красно-зелёно-золотой ковёр с цветочным орнаментом и большими грациозными Жар-птицами с огромными, завивающимися на концах перьями и короной из маленьких пёрышек на голове. Они жили в этом ковровом саду своей вечно неделимой стаей, питаясь сочными яблоками бессмертия, выпивая утром из родника живой воды и засыпая в тени витиеватых вьющихся растений неизвестного происхождения. – И ты, как ни странно, права, – согласилась с подругой Белояра, наконец обратив внимание на то, что уже добрые минут семь ходит петлёй вечности по комнатушке, словно пчела, и даже жужжит схоже. Разве что... Девушке-то абсолютно точно известно, что за мёдом лететь никуда не надо. Во-первых, в буфете в левом углу второй снизу полки ещё стоит одна, почти доверху наполненная душистым светлолесским мёдом полуторалитровая баночка. Во-вторых, этот прекрасный мёд всегда можно купить в заведении под оригинальным названием «Лавчонка вредного друида». Хозяин этой так называемой лавки – доброй души человек с крупными зелёными глазами, короткостриженой рыжей курчавой бородой и густыми, почти сходящимися на переносице бровями, всегда, даже, как поговаривают, дома, носящий соломенную шляпу на голове. На вопрос, почему он никогда её не снимает, Всеволод Зареченский, а именно так именовали этого мужчину средних лет без исключения все его клиенты, в ответ лишь очень пристально смотрел прямо в глаза вопрошающему, после чего важно извлекал, что с его шляпой связана таинственная, даже мистическая история, которую он когда-то давно поклялся никому-никому не рассказывать. И когда запуганный покупатель выпячивал на продавца испуганные и удивлённые, округлившиеся до размеров сиверских яблок глаза, хозяин прыскал в кулак, после чего ещё долго добродушно потешался над доверчивым слушателем, в конце концов признаваясь, что купил эту шляпу три года на умойрской ярмарке и просто очень сильно привязался к ней за всё это время, поэтому и не снимает. – Ссссшшто такого важшшного можшшет быть в этих книгах? – Непонимающе прошипела Азия, раздосадовано покачивая головой из стороны в сторону, впрочем, ответ уже ютился где-то у неё в рогатой голове, правда, нужно было копнуть чуть глубже, чтобы его обнаружить. Ну, или оставалось просто подождать, пока он сам, подобно буйку, насильственно утопленному на какой-то короткий промежуток времени, не взойдёт на поверхность, издав отчётливый булькающий звук. – И всё же, как странно... – Белояра стояла посреди комнаты, тупо уставившись на стену, занавешенную очередным ковром, коих в этом общежитии была тьма, видимо, в следствие ярого фанатизма восточных дизайнеров жилой площадки. Небо за маленьким, слегка покосившимся оконцем, было цвета берлинской лазури и светлеть явно не собиралось, наоборот, с каждыми десятью прошедшими минутами лишь увеличивая градус своей напускной мрачности на ноль-ноль-один. Вечерело. Студенты возвращались в общежитие, плыли туда рыбным косяком, избегая острых углов, привычно скапливаясь на общем входе. Кто-то из них возвращался с работы, кто-то с поздних занятий в Астральной академии, кто-то ездил навещать своих близких, обязав себя видеться с ними каждый сарнаутский день, а кто-то... Кто-то сидел на накрытой бледно-светло-изумрудной в крупный белый ромб простынёй кушетке и думал, как всё странно в этом мире. А сидела это Белояра – Азия уже ушла минут с пятнадцать назад, к себе домой, в маленькую уютную комнатушку за Торговым рядом, вероятно, заваривать чай с шалфеем и долго-долго лежать на мягкой кровати и смотреть на деревянный, исполосованный группой маленьких продолговатых трещинок потолок, как казалось канийке. День всё быстрее и навязчивее клонился к своему концу, гнул свою спину, с трудом удерживая край солнца над ядрёно-чёрной жирной линией горизонта. *** Но Азии было ещё далеко до дома. Можно сказать, теперь ей до него было даже дальше, чем когда она была в гостях у Белояры. Несмотря на строгие наставления подруги идти прямиком к дому, душегубка отвернула от общежития налево и через минут двадцать блуждания по, к счастью, достаточно ярко освещённым улицам, она вышла, или если быть точнее, вылетела (ибо хождение душегубки находят крайне трудным и неприятным физическим упражнением) в порт Светлолесья, тонущий в спешно накатившем на весь Кватох зачаровывающе-пугаюшем мраке, разрезаемом лишь пряно-жёлтым светом фонарных сфер. Здание астральной академии дремало в тишине уснувшего Сарнаута, неуклюже переворачиваясь с бока на бок, позволяя наконец себе отдых от изматывающего груза из лигийских туш. Величавый государственный астральный корабль должен был отойти с ежечасным рейсом на Асээ-Тэпх через три с половиной минуты. Пассажиров быть не обещалась, и Азия, оставленная в полном одиночестве, скучая, маячила у прыжкового устройства, тихим шуршанием красноватых кожаных крыльев едва ли нарушая полный покой, захвативший здесь, в этом мире и этой ночью, абсолютно всё в свою неоспоримую и деспотичную власть. Нежно-голубым статичным сиянием мягко светили в глухой тьме магические кристаллы, поддерживающие острова в разъедающем сотни лет всё и вся Астрале. И это создавало приятную ламповую, и даже по-своему домашнюю атмосферу Новограда. Но всё же тут не хватало чего-то далёкого-далёкого, затерянного в бесконечных просторах мира, как и родные гибберлингские земли с Великим древом... Азия не знала и не могла знать, как, где и когда появился её (народ ли?), но чувствовала, что если они и имели место возникнуть, то непременно были связаны с этой тёмной, неконтролируемой мощью магии Вечного Хаоса. Вот почему душегубку так тянуло к Астралу... Вот почему она его так опасалась, боясь попасть под его нерушимые чары и лишиться тем самым какой-никакой свободы, которой Азия действительно дорожила и которую ценила. Глава 4 Просмотреть полную запись

Умойр – странное место, и даже когда во всём Сарнауте зима и идут приготовления к новому году, в этом краю по-прежнему греет солнце, свищут птицы и жужжат большие чёрные жуки, выползающие подремать на прогретые пологие камни у прозрачной кромки воды удивительно чистого озера. ©Из записок путешественника по Сарнауту — А ну, мелкая, быстро вернулась и убрала за собой! Мелкая! Я тебе что, на орочьем говорю? По деревянному полу раздалось весёлое шлёпанье босых маленьких ножек, проскальзывающих на поворотах и оставляющих за собой дорожку из размазанных жёлтых следов. Звонкий смех, глушащийся прифыркиванием, равными обрывками вырвался из груди развесёлой девчонки с рыжими всклокоченными волосами, спутанными, как утреннее облачко, резво проплывающее каждый день по криволинейной, спутанной траектории над умойрской деревушкой. — Дитятко! А ну вернись! — Громом раздалось из глубины дома, когда крохотные лапки уже сменили по просторной кухне в сторону веранды. — Быстро вернулась, а то сейчас получишь нанашки! Девочка мгновенно остановилась, немного пригнувшись, как в засаде; её глаза, округлявшиеся до небольшого размера антоновских яблок, испугано сверкнув, смеялись, а улыбка на лице ничуть не угасла с услышанной отеческой угрозой, а лишь засияла с новой силой. Крохотное сердечко в детской груди забилось быстро-быстро, к голове прилила оглушающая пелена крови – всё казалось какой-то сказкой, похожей на затуманенный, но очень радостный сон. Послышалось недовольное ворчание, шуршание какой-то ткани, хлестнувшей по стене и постепенно нарастающие шаги, блуждающие по лабиринтам комнат, но явно движущиеся в направлении кухни. И, только когда в дверном проёме кухни сверкнуло желтовато-белым пятном вафельное полотенце, а мужская фигура теперь казалась в опасной близости, как и грозящее девочке наказание за разлитую ей по случайным стечениям обстоятельств внезапного счастья краску, канийка, маленькой ладошкой прихватив краешек жёлтого ситцевого платьица, пустилась наутёк, всполошив мирно спящего у печки ящера. — Марго! Ты куда пошлёпала своими голыми лапами? Ну-ка быстро надела носки! Разбуженный красный зверь устало поднял рогатую голову на шипастой шее и вопросительно посмотрел на изляпанного жёлтой краской хозяина жилища, который неспешным шагом двигался по так неразумно ведущим прямо к маленькой рыжей негоднице следам. Ящер устало вздохнул, слегка потянулся, проскребя по деревянному полу своими острыми металлическими когтями, подвернув шипастый хвост с раздвоенным наконечником и поудобнее устроившись, вновь улёгся спать (до завтрака оставалось ещё полтора часа, можно было спокойно выспаться, ведь рейд предстоял ему только в семнадцать часов, а уж что-что – время этот домашний дракон считать умел с завидным искусством и проворностью). — Папа! Папа! Не догонишь! — Заливисто смеясь, голосило на всю округу маленькое чудо так, что соседские петухи, ещё пока мирно дремавшие на своих суховатых изгородях, встревоженно вздрагивали, распушив перья и начинали растерянно мяться на месте, не зная – стоит ли будить всю округу и не лишат ли их за столь ранее пробуждение пропитания на ближайшие сутки. Но будить кого-то, на деле же, не было нужды. Девочка голосила так, что звенело в ушах даже у неё. Вылетев, как растрёпанный птенец, на веранду, она сначала притормозила, ошеломлённая и словно ослеплённая дикой гармонией ароматов сборных трав и кустарников, но раздавшийся за её спиной смех явно таил в себе какую-то угрозу. Поняв это, она вновь было ринулась вперёд, вдоль деревянных поручней к крыльцу и оттуда – куда-нибудь ещё, где также солнечно, легко, тепло и радостно, как дома, только нет хитрого вафельного полотенца, призраком маячившего по воздуху в поисках чьей-то филейной части, прикрытой платьицем – но была подло схвачена и обездвижена. Поняв всю плачевность своего положения и неудавшийся побег, девочка насупилась и, обиженно всхлипнув и выпятив вперёд нижнюю губу, вперила взгляд в свои босые ноги в ожидании неизбежного. Но страшное вафельное полотенце мягко упало на пол, совсем рядом с рыжеволосой, и чьи-то руки быстро подхватили девочку под мышки и подняли в воздух. Заверещав от неожиданности, маленькое существо резво задёргало ручками и задрыгало ногами с целью высвободиться. Поняв же, что находится вне зоны досягания земли, девочка поникла и неохотно повернула голову, но, не рассчитав расстояния, упёрлась щекой в отцовскую бороду. – Отпусти... — Тихое невнятное бормотание неохотно вышло из детских пухлых розовых губок, сложенных бантиком. Её никто не отпустил, но опустил на землю и, сев на пол, развернул раскрасневшейся смущённой и недовольной физиономией к себе. Маленькие пальчики нервно мяли кружевной край платьица, а серые глазки виновато прятались за густыми ресницами, будто бы не хотели замечать сидящего в полуметре от них отца. — Марго, — мужчина выдержал паузу. — Что мы хотим сказать? — Ничего, — обиженно прошептала одними губами заложница чьего-то пристального показушно-серьёзного взгляда. — Что-что? — Краешки губ слегка приподнялись; ему стоило больших усилий сдерживать улыбку, но иначе все старания полетели бы прахом над семью морями и девочку было бы уже никак не уломать на извинения. Марго отняла пальцы от терзаемой ей ткани и запустила ладонь в пушащиеся медного оттенка гнездо у себя на голове. — Мне очень жаль... — За что же ты извиняешься? Ты же ничего не сделала, не так ли? — Я... На девочке не было лица, казалось, она сейчас просто сгорит, но на деле ей просто хотелось разреветься от обиды, желательно, предварительно заперевшись в детской и забравшись под кровать, где можно часами просто лежать, обняв плюшевого панду и грустить, рассматривая трещинки в полу. — Мне очень стыдно, что я отвлекла тебя от работы и пролила краску. Я очень извиняюсь. — А чего глазки на мокром месте? — С весельем поинтересовался каниец, внимательно следя за поведением дочки. — Соринка в глаз попала... — Мрачно произнесла девочка, кулачком пытаясь утереть выступившие слёзы. Её уши горели алым, и оттого было стыдно и неприятно. — А не вринка ли это была случаем? — Мягко поинтересовался мужчина, понимая, что больше уже просто не способен злиться на это очаровательное создание. — Нет, — хлюпнуло «создание» и наконец подняло взгляд насквозь (и в прямом смысле) пропитанных виной серебристых из-за бликов ещё не высохших слёз глаз. — Ну, иди сюда, маленькая. Отец раскрыл руки, приглашая девочку плюхнуться в его успокаивающие объятия, что она и не преминула тут же сделать. Уткнувшись носиком в тепло родного человека, девочка хаотично начала шептать, поочерёдно всхлипывая и утирая ладошками слёзы: — Папа, я очень-очень тебя люблю! Правда-правда! И я не хотела различать краску! Папа, хочешь я... Мужчина снисходительно улыбнулся и тихонько погладил дочь по голове, которая продолжала что-то несвязно бормотать ему в плечо. Единственное, что забыл он учесть, пойдя на поводу эмоций, так это обещанную им дочери поездку в Новоград на новогодние праздники, если та будет себя хорошо вести в предновогоднюю неделю. И вот сейчас, продолжая своё невнятное лепетание, девочке явно представлялись большие сугробы из холодного снега, нарядная высокая ёлка с пушистыми ветками и длинный ряд лавок с сувенирами. Оставалось лишь подождать, пока отец увлечётся чем-нибудь, забыв о свершившемся, и тогда она сможет ненароком напомнить ему об обещании им данном, и он, конечно, же вспомнит и скажет, что они обязательно поедут. А пока – она продолжала тихо всхлипывать виноватое «папа» в отцовское плечо. Просмотреть полную запись

Сборник, представленный здесь, состоит из семи писем, написанных разными существами отличного мышления и возраста. Содержание по письмам: Письмо Колокольчика Письмо орка Валерия Письмо Луи Великолепного Письмо Богослава и семейства Страннолесовых Письмо мечтающего об образовании Первомая Письмо Велеоки Письмо детдомовской зэм Прим. автора: письма целенаправленно содержат разного рода орфографические, пунктуационные и речевые ошибки. P. S. надеюсь, кровь из глаз ни у кого не пойдёт. Я постаралась сделать текст более-менее читаемым. P. P. S. С новым две тысячи двадцать первым годом, Сарнаут! Письмо от 29 декабря 2020: Здраствуй дорагой Айденушка Мороз! Я пешу тебе письмо патому что мама сказала, што на Новый Год все мечты сбываюца. Дорагой Айденушка Мороз, я был хо-ро-шим гиберлингом весь этот год! Я старался вести себя хо-ро-шо. Слушался маму и не ел многа слаткого. Я сорился с братьями, но специальна померился с ними. Патому што мама сказала што надо быть семьйой или ты не принисьош подарки. Дорагой Айденушка, я очень люблю сваю симью. Паэтому я надеюсь ты подариш мне самый крутой лук из лавки тёти Ромашки. А ещё купи маме новую скаваротку и мяхкое палатенце штобы она меня им шлёпала помяхче когда я плохо сибя виду. Но я обищаю висти сибя хо-ро-шо. Так что прихади, мы угастим тибя жареной рыбкой и дамашним квассом. Твой очень хароший Колакольчик Письмо от 28 декабря, 2020: Глубоко уважаемый Мороз Яскерович, Пишет Вам орк Валерий с Ассэ-Тэпха. Уже третий год я занимаю пост верного стража Имперского стана. Возможно, Вам докладывали обо мне в рапортах. В этом году я как никогда верно служил своему Отечеству. Я нещадно убивал врагов Империи и не позволял никому одержать над собой верх. Я был примерным солдатом и хорошо следил за порядком и чистотой. Мой меч всегда был омыт свежей кровью. Я жертвовал средства на благие дела во имя нашей Великой Родины. И потому прошу подарить мне большие благовония и с десяток драконьих зелий восстановления. Дабы я и дальше с гордостью мог защищать наши территории, неся дозор на Святой Земле и будучи бесконечно верным нашей могучей нации. Да здравствует вечно наше Отечество! Да льётся кровь наших врагов! Письмо от 30 декабря, 2020: Дорогой Айденус Мороз, Как защитник всей Лиги, ты прекрасно понимаешь, что и красота нуждается ни в меньшей защите, чем аллод от падения; вот почему так необходимо поддерживать эльфийскую расу, ведь мы столь же прекрасны, как и чистейший солнечный свет. Я считаю, что в этом году был достаточно красив, уделял несметное количество часов наведению красоты и уничтожению всего омерзительного: жаб, например. Я был превосходным эльфом, пил вино и сладостно пел при королевском дворе на Айрине. Считаю необходимым подарить мне новый облик святого оружия, так как старый уже совсем износился и вышел из моды, а денег у меня на такую покупку нет, ведь я все их потратил на покупку карнавальные масок, дабы посетить цирюльника, ибо негоже эльфу ходить неухоженным. Твой наипрекраснейший из слуг, Луи Великолепный Письмо от 31.12.2020 Честь имею писать к вам сударь из глубинки Умойрской, почтенный Айденус Морозович. Живём мы здесь хорошо: я, да жена моя, да три дочурки-красавицы подрастают, кудрявые, как аммровский барашек, с чёрными, как перо премудрого ворона, большими глазами. Смотрю на них, не нарадуюсь. Уважаемый господин, прошу Вас от всей семьи прислать нам подарки на новый год могучего золоторогого тельца, так как единственный обучен грамоте в нашем семействе. Ниже прикладываю список того, что нужно отправить по адресу, указанному на конверте. Будьте здоровы и да светит Вам всегда фортуна. А если занеможете, можете написать по адресу, моя кузина варит прекрасный настой из пустырника, успокаивающий нервы и придающий жизненных сил. Ваш Богослав и семья Страннолесовых Список подарков: Меч деревянный – 1 шт Щит деревянный – 1 шт Котёнок белый с чёрными пятнами на пузике – 1 шт Одуванчик целебный – 8 шт Апельсины к праздничному столу – 1 корзинка Шлем металлический с двуглавым орлом – 1 шт Ответное письмо детям от Айденуса Морозовича – 1 шт 27.12.2020 Яскир Маросовичь, Мне сорок адин гот и я трактарист Первомай с самово сваего раштения я мичтал абучица гхрамоте. Но атец не хочил штобы я в школу шол паэтаму шта трактаристу ни нушна гхрамота. В этам готу он скозал што ты уше всрослый и пара бы абучица грамате. Паэтаму в этам гхаду я вьол сибя харашо штобы ты падарил мне пиро и чирнила штобы я мог пайти в школу и выучица гхрамоте. Но йа снаю што ты добрый и паэтаму от душши парашу тибя падари мне шину. Красивую и высокаю. Иначе атец будит злица што я плоха искал. Я очень надейусь што ты прачитаеш мойо письмо и подариш мне всьо што я попрасил. Не диржи на миня зла. Я никагда бы ни пасмел папрасить тибя так фривольно о помощи. Но мне просто не к кому абратица... Атец очинь надеяца на меня а мне не хочеца портить иму прасник. Пожалуйста, Яскир, саздай и в нашем доме прасник. 29.12.2020 Айденус Морозович, здравствуй! Пишет тебе дочь твоя (прим. автора – переносный смысл) Велеока. Дорогой Мороз, в этом году я была хорошей девочкой, много помогала матери с шитьём и хорошо дружила с ребятами. Я хорошо вела хозяйство, следила за порядком и хорошо училась в школе. Я почти не врала и ничего не брала без спроса. Поэтому подари нам с мамой Мираж. Она тоже была очень хорошей девочкой, только большой. Я знаю, что она очень сильно устаёт, а Мираж её очень обрадует. Очень жду твоего появления в новогоднюю ночь! Заходи к нам на пряники и ромашковый чай! Любящая тебя Велеока 30.12.2020 Зздрасствуй. Сслава Ясскер тебе, о ссолнце. В этот непросстой год, предшесствующий моему ссовершеннолетию, я потеряла вссю ссвою ссемью. Ззэмовсская лихорадка убила моего отцца и ссесстру – вссё, что у меня было. Сславный Ясскер Морозз, я ззнаю, что вссе осстальные детдомовсские ссчитают это нессораззмерной наглосстью проссить у тебя хоть что-то на праззднование нового года. Но мне проссто не к кому больше обратитьсся. Ты ззнаешь, как ссильно сстрадает наш народ в посследние годы. Газзеты об этом не пишут, но мы вссе на грани вымирания. Я верю, что только ты ссможешь насс сспассти, Вссемогущий Ясскер Морозз. Пожалуйсста, пуссть насступающий год принессёт нам покой. Сславьсся Ясскер, да прибудет сс тобой ссердццем Ссарнаут. Просмотреть полную запись

Заметочки по этимологии упомянутых в зарисовке имён: Куэль (эльф) – эльфийский рубин; Аманаэ (эльфийка) — прекрасный шёпот; Ньорд (гибберлинг) — энергичный; Велеока (канийка) — от «большие глаза», имеющая большую душу; Виленор (хадаганка) — Владимир Ильич Ленин — отец революции; Динэр (орк) — дитя новой эры; Савитар (прайден) — солнечный. Новый год на снежном курорте, Или кратко о том, почему эльфы не любят бегать — Сколько уже можно... — простонала эльфийка, находящая для себя крайне странным ходить по заснеженной земле ногами. — Мы когда-нибудь закончим наконец это глупое задание на светочи? Я, блин, не могу уже. Пятый раз! В гору! И только девять фонарных столбов! Да чтоб они взорвались на месте! Весёлый смех товарищей прозвучал где-то в паре шагов за спиной, когда Аманаэ, запнувшись о покрытый тонкой коркой льда сугроб, повалилась на белую и холодную скатерть земли. — Какого Баламута?! Ох... Моя нога... Кажется, я повернула ногу. Кто-нибудь, вызовите медиков или сразу похоронное бюро... И нотариуса! Я хочу составить завещание прежде, чем я умру. Эльфийка жалостно простонала и перевернулась на спину. Теперь мороз через лисью шубку холодил скрытые под слоем одежды лазурные хрупкие крылья. — Аманаэ, поднимайся, — над девушкой, добродушно улыбаясь, склонился прайден, и протянул ей руку. — Давай, вставай. Тебе одной осталось пройти этот квест. — Только не говорите ей, — заговорщицки зашептал эльф веселящейся разношёрстной компании. — Что достаточно собрать всего лишь пять светочей. — Пф, — кутающаяся в плотный плащ с густой меховой подкладкой хадаганка бросила в сторону подруги снисходительный взгляд. — Бедняжка, — заметил попивающий горячий чаёк из термоса пожилой гибберлинг. — Она ведь дошла только до седьмой точки, а уже так устала. — Вообще-то, ходить не так уж и сложно, — важно заявил Куэль, сменив свой заговорщицкий тон на учёно-пафосный. Но ему тут же под ноги бросился свернувшийся клубочком гибби, отчего эльф закачался и, нелепо размахивая руками, не удержав равновесие, повалился на снег. — Кхе. Ньорд, ты чего? — Смеясь, закашлялся в снег Куэль. Белая манка липла к лицу, из-за чего его обжигало волной покалывающего жара. — Как мне теперь встать? Эй. Я же не могу взлететь. Вот какого Яскера! Да помогите же мне, дай руку, огр ты ал-риатский, Динэр. Велеока, солнышко моё, помоги мне! Рыжеволосая канийка виновато взглянула сначала на Куэля, а потом – на спокойно прикуривающего рядом с ней Динэра. Орк был максимально тих и задумчив. Он смотрел не на Куэля, а будто сквозь него. А в его тёмно-болотных глазах плыли, величественно и неспешно, мысли о чём-то далёком и тёплом, как пляжи Жемчужного кольца. Велеока неловко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать. Эльф барахтался на земле, словно птенец, выпавший из гнезда. Тем временем уже поднявшаяся Аманаэ, отряхивая от снега новую меховую шубку, ухмыляясь, наблюдала за своим нелепо барахтающимся другом, чуть ранее утверждавшим, что он прекрасно управляется и без крыльев. Это зрелище вселяло в душу эльфийки такую чистую и детскую, подловатую радость чужому «горю». — Виле..нор..? — Канийка, слегка подрагивающим голосом, обратилась к рыжеволосой хадаганке. Та всё это время уверенно и гордо, по примеру своего товарища Динэра, задумчиво курила в холодный декабрьский воздух. Но, поймав жалостливый взгляд Велеоки, хадаганка, тряхнув густой копной медных волос, затушила о близстоящую, покрытую ледяной коркой, скалу сигарету и, сделав несколько шагов к Куэлю, нагнулась и, подхватив его под мышки, резким рывком потянула на себя и вверх. Тот, оказавшись наконец на ногах, неуклюже покачнулся и чуть снова не грохнулся лицом в снег, но его вовремя подхватил за руку Савитар, прибывающий сегодня в явно хорошем настроении и не находящий ничего сложного как в помощи Аманаэ, так и поддержке Куэля. Сегодняшний день явно можно было объявить днём защиты эльфов от деяний вечно мёрзлой жемчужно-белёсой зимы. А было, между прочим, тридцатое декабря. — Ну что, понравилось летать, птичка? — Очень, — съязвил Куэль, аккуратно кончиками пальцев притрагиваясь к лопаткам, где под слоем одежды должны были располагаться крылья, и с удовольствием заметил, что не испытывает боли, — Ну, что? — Наконец полностью успокоившись, поинтересовался эльф, поворачиваясь к Аманаэ. — Ещё по кругу? — Да какой там круг, это расприн многогранник, — недовольно проворчала та, но всё же медленно и неохотно направилась к месту старта. — По сигналу? — Конечно, как же ещё. — Куэль, а ты что ли тоже бежишь? — Изумлённо охнула Велеока, прикрывая выходящий изо рта белёсый клубящийся пар ладонями в тёплых вязаных варежках. — Ну разумеется, будто что-то может мне помешать это сделать, — он добродушно рассмеялся. — А вот ты, заядлый курильщик — эльф, подозрительно щуря переливающиеся золотом глаза, ткнул пальцем в сторону Динэра, не расстающегося со своей сигаретой и задумчиво смотрящего на то, как красиво и плавно вихрь снежинок неторопливо оседает на землю. — Скоро совсем убьёшь свои лёгкие, и уже тогда... Ты точно не будешь составлять мне конкуренцию. — Пф, — фыркнул орк и, кинув быстрый взгляд на Куэля, от которого у того ледяным страхом сковало сердце, затушил о скалу сигарету, поступая по примеру Виленор, которая в данный момент со слабо скрываемым интересом наблюдала за картиной всего происходящего и мягко улыбалась. — Эй, ты куда? — Глаза эльфа буквально полезли на лоб, когда он увидел, как орк направляется к месту начала забега. — Хотел побегать, ну так мы побегаем, — глубоким хриплым голосом утвердил Динэр, разминая руки и похрустывая зеленоватыми костяшками пальцев. — Посмотрим, у кого тут более убитые лёгкие. — Велинор, не хочешь с нами? — Глядя в глубокий омут чернильно-шоколадных глаз, поинтересовалась Аманаэ, склоняя голову чуть набок; но хадаганка лишь негромко хмыкнула в ответ и запустила руку в карман шубы в поисках новой сигареты. — Шафитах, хне дашф прикурить? — Уже с сигаретой во рту обратилась к прайдену Велинор, пряча околевшие пальцы назад в тепло лисьего меха. — Извини, Вел, ты же знаешь, что я не курю с прошлой весны. — Грустно пожал плечами Савитар. — А магией этим делом заниматься опасно, подпалишь ещё себе что-нибудь. Тут уж надо либо детей просить, хотя даже в них сила заклятий время от времени штормит по шкале, либо... — Держи, — маленькая красная зажигалка буквально с неба опустилась на бледную ладонь. — Динэр опять, как всегда, — весело фыркая, проверещал Ньорд, хмыкая в густые усы, припорошённые жемчужной ордой снежинок. — Ну, что, на счёт три? — Задиристо поинтересовался Куэль. Орк устрашающе хрустнул суставами шеи, разминая её, и приготовился к старту. — Аманаэ, пусть у тебя на этот раз всё получится, — искренне взмолилась Велеока, складывая ладони и смотря на нежное голубоватое небо. — Три! Друзья ринулись вперёд. Велинор выдохнула в декабрьскую прохладу сизое облачко, дрожащей рукой отводя от губ сигарету. «Уже совсем скоро» — подумала она. Просмотреть полную запись

Глава 1 Эпиграф: Тихо пой ввечеру, навевая тоску, Погляди, как прекрасен туман, Как чарующий смерти обман, Я тебя на тот свет заберу, А захочешь — придёшь ко мне сам. ©Бау, властительница болота Техио, повелительница не усопших душ, царица запутанного сознания Глава 2 Тихий шёпот в гремучих сумерках Асээ-Тэпхской прохлады В застланном голубовато-нефритовым (душащем и очень холодном) туманном сознании Азии промелькнула нелепая и глупая мысль: задать самый банальный в своей шестидевятилетней, довольно унылой и статически спокойной, жизни. Кто здесь; здесь кто-то есть? Но, вероятность услышать ответ на этот довольно абсурдный вопрос казалась ещё более пугающей, чем сама перспектива спрашивания у тихо шипящей на змеиный лад пустоты (а пустоты ли?). Взмахи крыльев слишком контрастировали с окружающей средой, и, как казалось самой Азии, сейчас она напоминала себе маленькую, лазурную с чёрным витиеватым узором, бабочку из Межевой рощи, растерянно часто взмахивая тоненькими, словно шаль, крылышками, которая попала по случайному и невероятно нелепому стечению обстоятельств в паучье логово; и сейчас странно громкий шелест крыльев эхом от огромного, обтянутого тысячами плотных, липких и белых простыней паутин предостерегающе напоминал ей о сулящей смерть и страдания опасности. На по-змеиному раздвоенном алом языке крутился очередной, ошеломляющий своей бессмысленностью, вопрос, который всё же, не удержавшись на кончике, соскользнул – слишком резко и напряжённо, единственной каплей воды об идеально гладкую поверхность океана глубочайшего страха смерти. — Кто ты-сссш..? — Непривычное звучание даже для собственного уха голоса, очень напоминающего говор древних магических ящеров. — Ответь-ссс... Наниматель уже с минуту назад растворился в гуще ужасающего тумана, и теперь Азия была здесь абсолютно... Одна? Уж лучше бы действительно одна, как подумалось ей сейчас. Годы не влияют толком ни на внешний вид душегубки, ни на её здоровье или общее самочувствие, а вот стресс мог в значительной мере повлиять на неустойчивое состояние мозга. Всем, конечно же, известно, что душегубки являются той сущностью распространённой нежити, которые, в конечном итоге, всё же были приручены двумя известными эльфийскими домами. Однако мало кто знает, например, что эти существа тьмы имеют слабую психику, слишком легко поддающуюся воздействию и находящуюся в состоянии покоя до тех пор, пока они не улицезрят что-то необычное – то, что чуждо было обычно наблюдать. Вообще состояние страха у них, можно сказать, отсутствовало, – здесь в его роли выступало, скорее, шоковое состояние. К сожалению, науке известно так много случаев, когда после пары сотен лет служения душ* приходилось изолировать от общества – ведь выбрасывать в мир потерявшее рассудок и не знавшее понятия «самоконтроль», да и вообще любые виды контроля, создание могло, при определённых обстоятельствах, выжить. Это понимала и Лига, и, также знакомая с ними по встречам со враждебной стороной, Империя. Где-то далеко-далеко, если двигаться на астральном корабле от Асээ-Тэпх на север, как говорят в народе, есть «остров, откуда разносятся крики». Да, такой весьма типичный, например, для Империи, образ общественной лечебницы или тюрьмы для умалишённых. Но по сути, это, скорее, действительно напоминало тюрьму, нежели лечебницу. Туда никогда не свозили неугодных власти, там не было пыточных камер, но и трёхразовым питанием тамошних обитателей не радовали по одной простой причине – излишней агрессивности последних. Там жили душегубки (какая интересная словесная коллаборация), потерявшие то подобие души, которое доселе имели. А впрочем – всё это слухи придворных бардов, не проверенные ими же на практике. Пусть даже они и яростно отрицают собственную смутную осведомлённость, якобы непростительную для певцов свободы. Мутное теневое пятно вновь замаячило на практически непроглядном белёсом фоне, и Азия тихо отпрянула в сторону. Перед ней с постепенно вырисовывающимися контурами возникла парящая в паре метров над болотистой землёй уродливо худощавая фигура в сером оборванном тряпье, со спрятанным в глубокой тени капюшона лицом и косой, зажатой в одной из отвратительно костлявых рук. Металлическое сияние лезвия, древнего, но удивительно хорошо сохранившегося, зловеще поблёскивало в дурмане Техио. — Кто ты? И снова глупый вопрос так одиноко звучащий в ужасающей Тьме. Баньши медленно, будто лениво, повернула голову в сторону Азии, от чего последнюю прошиб пот, и тихим, странно нежно звучащим, ласкающим материнским голосом прошептала пару фраз на непонятном наречии. Конечно, языкам душегубок никто не обучал, и, зачастую, многие из них с трудом понимали слова собственных владельцев, время от времени нападая на монстров без отданного на то приказа. Собственно, это было не так страшно до тех пор, пока этим самой разозлённой тварью не становился высокоуровневый босс, за пару-тройку ударов выбивающий из двух неудачливых путников (некроманта и его спутницы – душегубки) слабо горящий тёплым голубым пламенем огонёк души. Азия в удивлении и с трепетом уставилась на возникшую перед ней неизвестного рода особь. Понятно было только одно. И Азия в этом «одном» ни капли не сомневалась. От фигуры, находящейся прямо перед ней, исходила сильная негативная энергия – это была многолетняя, очень-очень старая и невероятно мощная концентрация грязнейшей, как болотная вода, зла. От неё веяло чёрной магией, истинными проклятиями и неоспоримой властью. Взирая на это величественное и странно непривлекательное создание, у Азии внезапно промелькнула мысль, что она неосознанно медленно склоняет голову будто перед царицей, и тут же одёрнула себя. Дышать было почему-то тяжело, а думать – ещё сложнее. В сознании словно поселились какие-то духи, голоса, они метались по черепной коробке, полностью спутывая любой мыслительный процесс. Душегубка с трудом тряхнула головой, глаза необъяснимо сильно болели. Хотелось их закрыть, выколоть, да что угодно, лишь бы избавиться от ощущения, будто тебя живьём сжигают на праведном костре. Посредством невероятных усилий стабилизировав зрение, Азия отвела взгляд от магнетически притягивающей к себе всё существо нежити непропорциональной фигуры и, с удивлением для себя, обнаружила, что у самой грязи, играющей роль воды, Техио проявляются опутанные илом и полуразложившейся растительностью существа, имеющие смутно знакомые контуры. Поняв, что она видит, Азия ощутила яркое желание ахнуть. Ах, если бы только душегубки знали, как это делается. *** (по прошествии нескольких дней) Азия чувствовала себя разбитой, как и её графин с подслащённой водой из источника воды в Белозёрья, разбившийся об пол. Теперь глиняные черепки разлетелись, разбрелись по всем углам небольшой комнатки в Торговом ряду, снимаемой душой, спрятались за ножки кровати и комода, запутались между четырьмя берёзовыми ножками единственного в жилище стула. В голове было слишком много мыслей – и оттого она дико болела с непривычки. Увы, душегубок не устраивают в школы, даже сельские, не говоря уже о магических университетах. Вот почему эта прижившаяся к лигийским условиям нежить, уже почти потерявшая этот свой статус, редко вообще задумывалась на тему чего бы то ни было и просто занималась своей работой. Обычно это так происходило и в жизни Азии, но здесь... Здесь у неё впервые за шестьдесят девять лет возникла проблема, требующая разрешения. В чём же крылась эта проблема? Дело здесь, пожалуй, в не совсем корректной закладке жизненной программы в головы душегубок. Известно, что основным правилом каждой души было всячески препятствовать распространению зла в Сарнауте. Под понятие «зла» загонялось практически всё, что угодно: граждане Империи, всё, без исключения, монстры и дикие звери, способные нанести какой-либо ущерб хозяину или хозяйке душегубки. В этот же список входили и максимально опасные, так называемые в просторечии, боссы. И это было едва ли верным, разумным решением. Из-за этого последнего пункта погибло слишком много эльфов, да и душегубок не меньше. И вот сейчас, столкнувшись со злом, Азия понимала, что мозг беспрерывно гласит ей о необходимости разобраться каким бы то ни было образом с обнаруженным могущественным источником зла. Но, по неизвестной для магической науки причине, у душегубки было развито чувство самосохранения и предчувствие опасности, обычно её сородичам не присущее. — Азия! Азия! — Во входную деревянную дверь кто-то усиленно стучал. — Азия, открой! Женский, даже девичий, голос казался до крайней степени возмущённым. Душегубка в очередной раз мотнула головой. Странно, но это помогало. — Азия! Какой крапивы ты делаешь? Открой дверь или... Или я не знаю. Я не знаю, что будет, но ты, определённо, об этом пожалеешь! Азия поднялась с кровати и в несколько взмахов крыльев, полетела к двери, чтобы, вставив коготь в замочную скважину, открыть её. — Вот объясни мне, Айденус тебя прокляни, что ты тут делаешь? Стройная, довольно высокая блондинка в лёгком льняном лиловом платьице, исшитом золотыми нитями, украшенным изображениями огненных птиц, подающих ягоды дикого крыжовника, стояла в дверном проходе, сложив руки на груди и сердито нахмурив светлые, слегка подведённые брови. Жёлтые лаковые туфельки рассерженно отбивали дробь о плотную деревянную поверхность пола. — Проходи-сссш... Шшшалфея? — Нет, спасибо, я чая уже выпила в обеденный перерыв, — строго заявила вошедшая Белояра и уже чуть мягче добавила, примечая почивший с полчаса назад кувшин. — У тебя тут всемирный потоп прямо, как в древней земельной мифологии. От девушки веяло непонятным окутывающим теплом и ароматом одуванчиков. Выбравшись на перерыв к подруге, она рассчитывала обсудить последние новости, расклеенные только сегодня утром на доске объявлений, а может, и вздремнуть минуток десять только для того, чтобы потом снова бежать в архивы, на работу, где она разбирала новые недавно пришедшие материалы, заносила их в протоколы и после рассылала по разделам. — Короче, слушай. Говорят, Вероника и её группа исследователей обнаружили какую-то незнакомую мрачную материю в пещерах Гипата. Вестник говорит, что если экспедиции удастся вычленить эту материю, то это поможет нашим инженерам добыть из неё энергию, на которой смогут работать сложные механизмы, необходимые нам в следующей Великой войне с Империей, которая, кстати, согласно недавним подсчётам Умойрских учёных, начнётся через каких-то пятьдесят лет. Нет, ну, ты представляешь? Каких-то пятьдесят лет! Даже я до этого доживу! Только подумать... Мне будет семьдесят семь лет... Ты меня слушаешь? Эй, Азия. Азия! Душегубка растерянно смотрела в пространство перед собой, статично взмахивая крыльями. Её сияющие охристые глаза выражали полную отрешённость. Она была полностью погружена в размышления и, к своему стыду, совсем не слушала Белояру. С этой амбициозной и удивительно жизнерадостной девушкой Азия познакомилась относительно недавно. Десять лет назад, когда она (Белояра) была ещё некромантом и пользовалась услугами Азии. Девушка и научила её заваривать чай, плести венки из ромашек, которые получались, правда, довольно неаккуратными и грубыми, но всё равно радовали глаз. Однако жизнь добытчицы крысиных хвостиков и крыльев летучих мышей мало нравилась Белояре и, в конце концов, она ушла из некромантов. Пришлось приложить, конечно, немало усилий, но в итоге девушка подалась в маги и теперь вела спокойную жизнь, работая в главном Новоградском архиве. — О чём ты думаешь? — Белояра бросила подозрительный взгляд в сторону подруги и слегка отклонилась назад, чтобы полностью наблюдать душегубку. — Тыссс когда-нибудь вссстречалась сссошш злом..? — Что? — Стушёвано переспросила Белояра и часто-часто захлопала ресницами. Пусть даже со стороны это могло казаться комичным, она действительно не контролировала часть выражаемых довольно неуклюже эмоций. И надо сказать, в этом они с Азией были весьма схожи. — Тыссс вссстречала нассстоящее зло? — Шипяще вытягивая звуки, так же спокойно и уверенно повторила свой вопрос душегубка. — Я? Зло? — Удивилась девушка, тем временем накручивая прядь кудрявых блондинистых волос на пальцы. — Ну... Если помнишь... Мы много чего злого даже с тобой встречали. Помнишь гоблинов? Этих мелких крепких старичков с очень старыми, покоцанными мечами и полуразбитыми в сияющие слёзы щитами. А кобольдов? У, жуткие твари. Мерзкие. Грязные. И такие же злые. — Нетсссш, я про другсссшое. Белояра на минуту серьёзно задумалась. Её болотисто-салатовые глаза замерли и смотрели теперь только в одну точку на полу, где была узенькая продолговатая трещинка перетянутая там, с другой стороны, в подполье, тонким слоем паутины, словно заплатой, перекрывающей дыру. — Нет, — наконец медленно выдохнула Белояра, и на щеках её появился лёгкий румянец, говорящий о том, что она крайне довольна собой. — К счастью, с истинным злом встретиться не так просто. В этом наше с тобой везение. Ведь кто знает, что будет, если ты наткнёшься на чистой тёмной материи зло. А впрочем, это далеко не наши с тобой проблемы. — Не ннашшшши, — задумчиво повторила Азия, сосредоточенно припоминая все детали той странной встречи, казавшейся теперь вымыслом или просто ночным кошмаром, но никак не реальностью. — Не нннашшшши... — У тебя что-то случилось? — Да... нет, ничшшшего серьёсссного. «Действительно» подумала Азия. «Это не наше дело... Это дело моё.» — Мошшшет, всёш-таки Шшшалфею? — Мягко переводя тему и стараясь всячески сбить настроившуюся на лад обсуждений сарнаутских тёмных божеств атмосферу, поинтересовалась Азия. — Нет, действительно странно... Как мало мы знаем о зле? Почему так мало? Неужели, всё, что нам известно – так это только то, что зло противоестественно и противоположно добру. Я думаю, можно посмотреть об этом что-нибудь в архивах. Вдруг наткнусь на что интересное. Что ты так смотришь на меня? Думаешь, не надо? Опасно? Да не глупи, Азия, какое опасно. Это же просто книги, просто манускрипты, документы. Чего им будет-то от лишнего прочтения. Будто они не для того созданы и были. Правда. Ты такая забавная. *** Весёлая гибберлингская песенка об их невероятной тяге к смертельно опасным приключениям: Если думаешь загадку ты найти, Разрешить и что-то починить, То тропою ужаса ты дальше в лес иди, Чтобы стыла в жилах, умирая, кровь. ©Гибберлингский народный фольклор душа* – душегубка Продолжение следует... Просмотреть полную запись

Рассвет – это раннее утреннее время, предшествующее началу восхода солнца, а также постепенное изменение красочной картины неба перед и во время восхода. Вряд ли я выражу да и вряд ли смогла бы, даже если бы очень захотела, что значит Рассвет для каждого из нас (его, пока ещё, обитателей), но единственное, что я могу сделать – это высказать собственное ощущение от игры на этом сервере и сложившееся о нём впечатление. Что же такое Рассвет? Рассвет – это старые пейзажи и музыка родных локаций; Рассвет – это пустой Асээ-Тэпх; Рассвет – это бесконечное ожидание, пока тебя затянет на бг; Рассвет – это неблагодарный сбор пачек в 51+ астру; Рассвет – это отдельная вселенная, населённая токсиками, внутри которых живут нормальные, адекватные люди; Рассвет – это один зелёный орден на весь сервер; Рассвет – это хаотически меняющаяся активность: от одного человека до целой толпы; Рассвет – это бросающие игру на начальных уровнях ученики; Рассвет – это ромашки (поймут только просвящённые); Рассвет – это новые треки From Ashes to New. Рассвет – это больная голова и чай с лимоном; Рассвет – это температура под 38; Рассвет – это небольшая группа людей, которая всегда в курсе всего; Рассвет – это тьма историй, о которых можно написать отдельную книгу; Рассвет – это вечная смерть в 3 на 3; Рассвет – это безраздумное неприятие слабости; Рассвет – это глупые поступки, как травля ЕО; Рассвет – это забитая сумка и заблокированная лотерея; Рассвет – это люди, ослеплённые своей правотой; Рассвет – это одни и те же пачки на чд по три раза подряд; Рассвет – это неадекват на каждом шагу, который тебя заражает в мгновение ока, и вот ты уже сам становишься таким же; Рассвет – это вечные ссоры в мир-чате; Рассвет – это сумасшедшие цены на аукционе; Рассвет – это донат, за который можно продать почку друга; Рассвет – это непрерывные разборки "топовых" ги; Рассвет – это вечная неопределённость; Рассвет – это очень милые девушки; Рассвет – это десять кругов ада; Рассвет – это очень много личной грязи, вылёскивающейся на тебя со всех сторон; Рассвет – это развал гильдий по третьему кругу, когда всё равно остаётся 1 какой-то человек, регающий чд каждое воскресенье; Рассвет – это взрыв корабля в Астре, когда что твой сокпшник, стоящий на лучах, опять забыл о реакторе и возможности его перегрева и лупанул со всех сил по 2; Рассвет – это прямой билет в аптеку за канистрой валерьянки; Рассвет – это любимая Ностальгия; Рассвет – это отлетающий интернет и постоянные вылеты; Рассвет – это контузия мозга; Рассвет – это люди, которые выжили; Рассвет – это невыполненные обещания; Рассвет – это опоздавшие ставки (да и вообще сплошные опоздания); Рассвет – это сплошной кошмар на рчд; Рассвет – это вольнодумные прогулы активности части основной кп; Рассвет – это двуличие во всей своей красе; Рассвет – это понятие о дружбе предателей; Рассвет – это бесперспективная попытка собрать группу ради только тебе одной нужной активности; Рассвет – это болтливые твари, чьи имена я называть не буду, потому что они и так знают, как сильно я их люблю; Рассвет – это вечно съедающие лаги; Рассвет – это один сплошной оксюморон; Рассвет – это одно большое недопонимание; Рассвет – это очень много боли; Скажи я, что не буду по всему этому скучать, то буду неправа, потому что к этому всему я уже привыкла и даже самые неприятные физиономии не вызывают ничего большего, чем тошнотворность, а вот ещё большего количества недорослей, боюсь, мой бедный мозг уже не переживёт. Рассвет, ты был прекрасным домом и сервером и навсегда останешься в моём сердце. Прости нас за всё. Твоей вины нет ни в чём, это просто мы такие... люди') Просмотреть полную запись