Пушинки

Знакомый, въевшийся до основания мозга, пейзаж опять встал перед задумчивыми серыми глазами, прикрытыми удивительно густыми для юноши ресницами. Рядом с ним сидела сокпшница, девчонка с ярко-малиновыми вьющимися волосами, едва достающими до плеч, и весело болтала ногами в длинных зелёных чулочках, в голове её метался пчелиный рой мыслей обо всём на свете. Ну или так только казалось сидящему с ней рядом меланхолически-задумчивому юноше с короткими чёрными волосами, отливающими синевой, как воронье перо.

— Знаешь, я всегда очень хотела с тобой поговорить, — вдруг на полном серьёзе произнесла девчушка, увлечённо разглядывающая большие серо-лиловые валуны, в честь которых, впрочем, помимо здешних элементалей, местечко так и прозвали – Большие валуны.

— О чд, что ли? Не беспокойся, до него ещё целых тридцать семь минут, Айо с Карапузами и Оссом уже у арены тусуются. Карр обещал подойти чутка позже, бегает по своим барыжникам, ищет хилок. По-моему, Айо имеет полное право обидеться на этого придурка. Он что, забыл, что она мало того, что хилит нас всех, а его в особенности, так ещё и алхимичит по полной. Что думаешь, Сон?

— Это да, — согласно покачала головой девочка, — Но это не то, о чём я хотела поговорить.

— А о чём же тогда? — чёрно-угольные брови приподнялись в немом вопросе, и парень бросил беглый взгляд на со-кпшницу, мистик даже не смотрела на него.

— Об этимологии, — легко и непринуждённо, но с явным энтузиазмом выдала она.

— Опять? — разочарованно вздохнул юноша, посмотрел на нежное лазурное небо, на котором не было ни облачка, и совсем шёпотом добавил. — Как же теперь, летом, темнеет поздно...

— Нет, не о той, о которой мы говорили в прошлый раз, — заметила Сон, — а о другой.

— М-да? — недоверчиво отозвался собеседник. — И о какой же?

— О той, которая заставляет меня сомневаться в том, что мы действительно существуем, — практически на одном духу выдала девчонка, на что бард лишь весело хмыкнул и вновь одарил подругу пропитанным любопытством и будто бы взрослой снисходительностью взглядом.

— И тебя это тревожит?

— Конечно, — воскликнула поражённая неуместностью вопроса девушка, — а тебя разве нет?

— Ничуть, — отрезал юноша

— Файт, ты что, серьёзно? — искренне поразилась собеседница и вперила свой пристальный взгляд в лицо со-кпшника, старательно разглядывая, не кроется ли в его глазах или приподнятых уголках губ скрытой насмешки, выдающей его с поличным.

— Серьёзно.

— Да ладно тебе... И как ты так живёшь?

— Да нормально, — Файт лениво пожал плечами и, нащупав рядом с собой на земле камушек, замахнулся и запустил его прямо в долину лиловых камней, грубых и необработанных, будто только-только до них дотронулась цивилизация.

— Нет! Как? — не поняла Сон, искренне возмущаясь, она даже взмахнула руками, из-за чего чуть не упала, к счастью, парень вовремя её придержал и девушка не получила внеочередную травму головы, которая перед чд была бы ох как не к месту.

— Да живу как-то. Хорошо же всё.

— Да нет же! — всё никак не успокаивалась Сон.

— Ай... Да говори ты, что ты там уже хотела сказать, — махнул рукой юноша и потёр виски, в голове немного гудело, что не предвещало явно ничего хорошего на этот вечер. — Не жужжи только, как пчёлка. А если хочешь жужжать, то вот тебе в компанию пчёлы - назад и направо. Найдёшь там.

— Ой, нет-нет, уже говорю, — испуганно затараторила девчушка, ёрзая по земле. — Значит, так, слушай, — она с величественным видом ткнула пальцем в небо, и, надо сказать, если бы она попала, то оно бы точно ойкнуло, так стремительно и резко было это движение. — Ты никогда не думал, что вокруг слишком много всего подозрительно мифологического?

— Не-а, — Файт безразлично пожал плечами и понял, что в преддверии скучного разговора у него не на шутку разыгрался аппетит. — У тебя есть что-нибудь перекусить? — обратился он к со-кпшнице.

— Иди найди себе жену, пусть бутерброды делает, — саркастически заметила Сон, поправляя разлетевшиеся от внезапного порыва ветра в разные стороны озорные малиновые кудряшки.

— Выходи за меня, а? — не поведя и бровью предложил ей парень.

— Не шути так, а, — девчушка шмыгнула носом и бросила полный негодования взгляд на со-кпшника.

— А я и не шучу, — так же спокойно продолжил он. В безэмоционально-серых глазах не промелькнуло и тени ухмылки или уловки.

Сон напряглась. Она несколько секунд молчала, что было для неё невероятной редкостью, затем перевела растерянный взгляд на друга. Тот молчал и выглядел так, как выглядел абсолютно всегда, что всё-таки и натолкнуло в итоге девчонку на мысль, что сказанное ранее было всего лишь неудачной шуткой.

— Не люблю я твой юмор, — недовольно пробурчала под свой маленький курносый носик мистик.

— Не понимаешь просто, — попросту отразил нападку юноша и сладко зевнул, прикрыв бледной, как смерть, ладонью рот. Он и сам был всегда бледный до ужаса. Словно кто-то высосал из него всю кровь, осталась лишь какая-то пыльная (ведь пыль, по сути, есть та же кожа) оболочка.

— Не понимаю и не люблю, — охотно согласилась она, надувая покрасневшие от обиды щёки. — Да и вообще, не особо смешные у тебя шутки. Лучше послушай, что я тебе скажу. Сразу забудешь весь тот бред, который ютится в твоей голове.

— И что же ты мне такого дельного скажешь?

— Я заметила, что в Сарнауте как-то подозрительно много мифической информации. Тебе никогда не казалось это странным?

— Это волшебный мир, чего ещё ты хотела.

— Да, но это немного другое. Он будто бы заколдован, что ли, — задумчиво протянула Сон, подпирая ладонью подбородок. — Я встречалась с одним мужчиной, он говорил, что всё, что мы здесь и сейчас видим – это лишь строки то ли прамного... То ли прорамного... Про... Грамного! Программного... Не помню чего. Короче, летописи. Будто есть какой-то свиток с летоисчислением и какими-то ещё цифрами и там зашифровано всё. И наше будущее. И наше прошлое. И наше настоящее.

— Вечно ты ввязываешься в какие-то вызывающие мало доверия компании, — пробурчал Файт, вновь разнежено зевая.

— Да нет же! Это точно был какой-то важный человек! Может даже учёный! — возмутилась девчушка, — Он носит ожерелье из шести тринадцатых рун, а подле него бегает длинная такая... Шерстяная. На бобра похожая. Выдра!

— Подумаешь, и чем тебе наши десятки не угодили?

— Ну, понимаешь... В конце концов, тринадцатые руны — это огогошеньки уровень.

— В конце концов, — пискляво начал парень, передразнивая со-кпшницу, — это только огогошеньки кошелёк.

Сон обиженно фыркнула и, подтянув к себе колени, плотно обхватила их руками и задумчиво-печально протянула:

— Вот у нас таких никогда не будет...

— Да нам и не надо, собственно, — безразлично пожал плечами Файт, начинающий ощущать, что ещё чуть-чуть и его начнёт с неимоверной силой клонить в сон.

— Вот всегда ты так, — пробурчала малинововласая девчонка. — Говоришь сразу, будто нам не нужно то, чего у нас нет. Не проще ли просто признать, что, мол, да! Ну, нет у нас этого! И чего? Будет. Всё будет. Мы всего сможем достичь.

— С твоей-то позитивной логикой мы и всех демонов уничтожим да вновь сошьём сплошную кору из отдельно парящих в Астрале аллодов.

— А что? Может, так и будет!

— Да никогда такого не будет.

— Вот же и вредный ты, Файт.

— Я просто реалист.

— Кто-кто? — Сон подозрительно посмотрела на Файта, в её глазах было отчётливо видно недоверие, смешанное с чем-то большим. И этим чем-то большим было наивное, детское, самое яркое на свете из когда-либо увиденных Файтом любопытство.

— Ты сама сейчас похожа на выдру. Знаешь об этом? — усмехнулся парень и тоже обхватил руками свои колени, прижимая их ближе к груди. Его начинало клонить в глубокий и непробудный сон, что было очень некстати, учитывая неумолимо надвигающийся Чемпионский Доминион. — Глазки так же сверкают, чисто зверушка.

— Сам ты зверушка! Вот ещё посмотрим, кто кого переДПСит в сражении! — она смотрела на со-кпшинка уже с вызовом.

— Так я в сапе, какой ДПС, — довольно хмыкнул парень. — Это ты у нас главный дамагер.

— Не главный... — обиженно протянула Сон.

— Не главный, потому что безответственный и до ужаса невнимательный, — поучающе заметил юноша. — Ты как только увидишь интересующую тебя жертву, так сразу забываешь про всё: и про время, и про точку, и про кп... И несешься туда как угорелая. А пока эти овольни водят тебя за нос, мы тут умираем.

— Так ты же сап, вот ты и поддерживай всех.

— Я-то сап, — согласился Файт, — вот только тут не то, что сап, тут хил даже не спасёт. Айо, конечно, умница, тащит нас всех, пока ты прохлаждаешься, Нихаз пойми где. Но без дамага, знаешь ли, много очков не соберёшь.

— Да знаю я... — недовольно, совсем тихо, пробурчала девчушка, стыдливо пряча глаза за кудрями волос, теперь обнажившими ярким алым пламенем горящие уши. — Просто я... Так получается... Не могу сконцентрироваться... Они меня провоцируют...

— Ты сама себя провоцируешь.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Да ну тебя к Яскеру! Я вообще тут важные вещи всякие говорю! А ты опять о чд и о чд. Скучный ты, — Сон показала парню язык и уткнулась недовольной моськой в колени. — Ничего больше тебе не буду говорить.

— Да ладно тебе... Говори, что ты там хотела, — сонно проговорил Файт и качнул головой, отчего на лоб ему упали короткие воронье-чёрные прядки, от которых его тут же

защекотало. Сон молчала и только что-то возмущённо посапывала себе под нос. — Сон... Ну Сон... Чего ты, право слово. Как маленькая.

— А я и есть маленькая.

— Да я не в том смысле.

— Иди ты к Яскеру, — сердито огрызнулась девчушка. — Ничего тебе больше не скажу. Сам себе думай, раз такой большой и серьёзный человек.

Несколько минут они вдвоём сидели в тишине, слышно было только, как таскают камни, как спорят рабочие, нередко угрожая друг другу кровной расправой, да как грохочут элементали, рассыпающиеся на такие же лилово-синие, как и всё здесь вокруг, валуны, огромные камни, потёртые и местами побитые, с неровными шероховатостями, словно вся их тяжёлая жизнь запечатлена в этих грубоватых и массивных глыбах. Где-то недалеко гудели в траве жуки. Солнце бросало испепеляющие яркие лучи ангельски-белого света на лес, на траву, на валуны... Барда неумолимо клонило в сон... Его серые, абсолютно странные и непривычные для эльфийской расы, а потому, можно сказать, уникальные глаза слипались за густым слоем ресниц.

— Сон, я хочу спать... — он с трудом лепетал слова, которые ещё и приходилось связывать между собой.

— Хоти, — без всякой злобы, но и без сочувствия парировала ему девочка, поднимающая взгляд на небо: оно постепенно золотилось, удалялось в пряный жёлтый цвет. Надвигался прекрасный, как практически и всё воскресное предзакатье, вечер.

— Можно я вздремну пока тут недолго, а? — жалостливо обратился к подруге Файт. — А ты пока можешь рассказывать всё, что хочешь. Все эти истории про параллельные миры и отсутствие нашего существования... Что угодно, честное слово.

— Да спи, кто тебе мешает-то, — беззаботно пожала плечами Сон и тоже сладко зевнула. Бард замолчал.

— Сон? — наконец раздалось где-то то через минуту, голос звучал очень жалостливо и устало.

— Ну чего тебе, Файт? — лениво протянула девчонка, чувствуя, что хочет сейчас максимально соответствовать своему имени и тоже улечься где-нибудь тут на мягкую молодую травку и сладко заснуть в окружении цветов.

— Дай поспать на твоих коленях.

— Зачем тебе? — малиновый брови в недоумении приподнялись, а на лбу канийской гармошкой сложились морщинки.

— Мне нужна подушка, я не смогу хорошо выспаться просто так. А если я не смогу выспаться, я буду плохо сапить... А если я буду плохо сапить, мы будем ещё чаще умирать. И ты тоже. Без Айо и меня ты долго не проживёшь же...

— Хорошо, ложись, — быстро сдалась Сон, так как в сонном состоянии сама спорить особо желанием не горела, да и сил на это уже толком не было...

Раздвигая колючие кусты никогда здесь не зацветающего шиповника, Карапузы вывалились на маленькую поляну перед обрывом к долине валунов. Три гибберлинга много шумели, переговаривались, шутили, смеялись и изредка огрызались, пока главный из них не закричал так, чтобы его услышали ещё далеко находящиеся, следующие за Карапузами, со-кпшники.

— Мы нашли их! Они здесь! Спят!

— Тише ты! — шикнул на главного младший гибберлинг. — Не мешай людям.

— А чего им мешать-то? — возмутился тот. — Дрыхнут. У нас через 6 минут Доминион! Время закидываться тониками да рыбкой подкрепиться, а то совсем силёнок-то на драку не будет.

— Пусть поспят ещё минуты три, — предложил средний.

— Ой, да ну вас, — закатил глаза старших из трёх братьев и, развернувшись, зашагал прочь, раздвигая густые колючие заросли своими мохнатыми лапками.

Недолго подумав, за ним устремился и младший. Только средний остался, сел на траву, достал из сумки копчёную рыбку и тихо захрустел, её уплетая. На полянке, у самого обрыва, мирно дремали мистик и положивший голову на её колени бард. Лица их выражали детскую безмятежность и умиротворение. Солнце клонилось к линии горизонта. Золотой луч жадно тянул свои пальцы к лицу девочки, тихо посапывающей и надувающей во сне щёки, словно она совсем ещё невинный младенец.

Просмотреть полную запись

Надвигался вечер, неоспоримо и быстро. Краски сгущались, становясь всё темнее и темнее... Раз за разом, стоило только моргнуть, картинка мира тут же представала перед тобой уже в ином освещении. И вот теперь из тёмно-синих тонов она постепенно начала уплывать в тёмно-фиолетовые, а потом уже и в чёрные. Всё погружалось во тьму.

Лют сидела в самых корнях древа и, по настоянию Ара, пыталась задремать, но сна не было ни в одном глазу час, два, три. А впрочем, точного времени здесь никто не знал и точно сказать не мог, однако, по ощущениям девушки, прошло не меньше четырёх часов, прежде чем она наконец ощутила какую-то томительную усталость в придачу к больной спине и до онемения затёкшим ногам. Золотистые глаза начали слипаться, а дыхание выравниваться, становиться статично спокойным, умиротворённым. Наконец, она полностью погрузилась во тьму без снов и мечтаний, именуемую бездной разума.

— Лют... — где-то рядом словно эхом прозвучал голос Ара. Лютня недовольно поморщилась, не открывая глаза и не желая покидать уже полюбившуюся ей тьму, и перевернулась на другой бок. В голове гудело, словно там поселился рой ал-риатских пчёл.

— Лют, — снова повторил голос уже более настойчиво.

— Мм... Ну чего... Мм... Тебе... — практически бессвязно пролепетала до сих пор ещё не проснувшаяся девушка.

— Лют! — уже откровенно настойчиво позвал девушку Ар. Казалось, он почти выкрикивает её имя.

— Мм... Да... Дай поспать... — всё так же не желая подниматься, пробубнила Лют и постаралась прикрыть свои уши ладонями, но тут ей почти в самое ухо отчётливо и ясно сказали:

— Лют, подъём. Пора работать.

— А? — Лютня наконец разлепила сонные глаза, вид у неё был заспанный и полностью растерянный, яблоки глаз слегка покраснели, и даже местами выступали кровавые трещинки – вздувшиеся капилляры.

— Вставай, — с сочувствием призвал Ар и, немного замешкавшись, чуть не забыл предложить помощь, протянув навстречу подруге руку. — Помочь подняться?

— Да нет... — как-то грустно и всё ещё подтормаживая, вежливо отказалась девушка, благодарно улыбаясь. По крайней мере, только это она и могла изобразить на своём лице. — Я посижу... Нам же не надо никуда идти?.. — бард раздосадовано покачал головой, но всё же согласился. — Так зачем ты меня разбудил? — поинтересовалась Лютня, внимательно заглядывая в глаза спутника и товарища по несчастью.

— А, точно, — он хлопнул себя ладонью по лбу, будто забыл что-то очень важное; затем его лицо приняло озабоченный и даже слегка встревоженный вид. — Лют, дерево, оно расцвело...

— Да? — искренне удивилась Лютня и часто-часто заморгала глазами, желая прогнать остатки дремоты. — Оно же не каждый день цветёт. Ты хочешь сказать, что мы настолько удачливы, что нам повезло оказаться именно здесь и именно сейчас?

— Иногда звёзды всё-таки сходятся, видимо, — пожал плечами Ар. — Но да, мы оказались в нужном месте и в нужное время. Ты только посмотри на это...

Бард нагнулся и поднял с земли что-то светящееся, а потом подошёл к Лют и, присев рядом на корень, протянул ей то, что до этого держал в руках.

— Что это? — удивлённо пролепетала Лют, тщательно всматриваясь в удивительных неоново-голубых красок предмет.

— Это цветок. Он упал с дерева.

Маленькие бледные пальчики, будто бы сделанные из фарфора, аккуратно раздвинули плотные листья, мешающие выходить странному лазурному свечению наружу. Перед Лют

был довольно большой, с кокос, цветок, состоящий из трёх плотных тёмно-синих листов, прикрывающих сами лепестки цветка (именно такой листок нашёл до этого Ар). Если слегка отогнуть эти листья, то открывался вид на цветок, чем-то напоминающий лотос, с той лишь разницей, что листьев у него было намного больше и все они были невероятно тонкие, словно сотканные из алмазной паутины, усеяны сияющими капельками драгоценных камней, от которых и исходило основное свечение, а от каждого к камушку шла тоненькая жилочка, таким образом, лепестки покрывались извивающимся непропорциональным узором.

— Что это такое? — Лют, как зачарованная, смотрела на нежное, будто бы живое, создание, излучающее приятное голубое свечение, как маленькое лазурное солнце, словно кто-то украл у светила луч и спрятал в глубине ледников и самых глубоких озёр, а теперь он, пропитавшийся всей той синевой, наконец освободившись от оков, сияет, возвращая украденный у мира за многие сотни лет свет. Внезапно Лютня осознала, что слышит слабую мелодию, напоминающую перезвон колоколов в часовне, только очень тонкий, хрустальный. Звук этот издавался не только от самого цветка — всё дерево переливалось трогательной мелодией. Это звенел каждый цветок. Каждый из них был как бы колокольчиком, и каждый имел свою особую тональность, каждый звонил только в свою пору, и вместе они создавали эту невероятную, заколдованную нежно-голубую мелодию...

— Это поразительно... — невольно вырвалось у Лют, её глаза сияли, как два золотых кристалла, отражая в себе неоново-синие блики.

— Лют, посмотри! — одёрнул её эльф. Девушка не сразу отреагировала. Ар указывал Лютне куда-то за её спину. Лют обернулась – за маленькую отслоившуюся от дерева чешуйку коры крепко держалось несколько волосков девушки. Наступила неловкая тишина, когда никто из спутников не мог решиться начать говорить: Ар потому, что опасался своих догадок и странных совпадений, Лют потому, что никогда прежде такого не видела и не могла даже предположить, что могло стать причиной подобного явления. Наконец она переборола себя и с трудом выдавила:

— Они... Светятся?

Действительно, три-четыре волоска, зацепившихся за кору цветущего музыкального дерева светились, и чем ближе они были к дереву, тем сильнее было свечение. В месте соприкосновения они вообще будто бы горели голубым пламенем. Лют с недоверием посмотрела на хранившего гробовое молчание Ара. Что-то напрягало её в этом невинном жесте угоды тишине. Смутная тревога плотно сжимала горло своими длинными крючковатыми пальцами.

— Ар..? — Лют замялась, она не знала, как спросить, не знала, как продолжить, она даже не знала, о чём именно хочет спросить. На кончике языка вертелась, никак не слетая, простая и банальная фраза «Что-то случилось?». — Почему мне кажется, что сейчас произошло что-то очень плохое?

— Не знаю... — отрешённо бросил бард и добавил. — Не знаю, но что-то произошло и это явно не что-то хорошее...

В золотых глазах мелькнуло волнение. Лют не понимала, почему именно ей вдруг стало страшно и чего она так боится. Ведь по сути никакой причины для этого не было подано. Вот только что-то не давало девушке успокоиться. Сердце билось очень громко, стремясь вырваться из грудной клетки. А дерево продолжало тихонько звенеть, заливаясь хрустальной мелодией. Небо было угольно-чёрным. И только луна величаво сияла в вышине, в самой верхней точке небесной сферы. Она знала абсолютно всё. И оттого молчала. Вечное молчание ради блага всего мироздания. Печальная судьба серебряного светила, ярко контрастирующего с золотым светом глаз голубоволосой Лютни.

Просмотреть полную запись

Дул холодный майский ветер. Какое странное сочетание: холодный и майский. Но здесь всегда было холодно и всегда будет. Дайн, может быть, и не кажется слишком уж морозной локацией, в сравнении с зимним курортом или Хладбергом, да ещё Тенсес знает чем. Однако далеко не все знают, что именно этот астральный гигант, парящий в невесомости, славится своими промораживающими и пробирающими до костей северными ветрами. Здесь всегда такая погода... Как бы её повернее назвать, весенняя, что ли. С одной стороны, снега уже почти нигде нет, разве что в горах ещё белеет ледяной пух. С другой стороны, трава всё ещё практически везде прошлогодняя, сухая, неприглядная, грязно-коричневого, пыльного цвета. Я понимаю, и уже не первый год, почему отпрыски и последователи Архитектора выбрали именно это место своим любимым санаторием. Здесь так же пыльно, как бывает в мастерской механика, уже почившего. Когда на полки, металлические детали, инструменты... – на всё ровным слоем ложится пыль. И лежать она так может десятилетиями, пока кто-то не откроет дверь, чтобы выбросить всё ненужное и освободить наконец помещение. Да... Интересно, наверное, быть металлом. Каково это... Осознавать, что ты ничто, просто железка. Да и как ты осознаешь, что ты ничто, если тебе и осознавать-то нечем.

Иногда мне тоже хочется быть механизмом. Простым холодным металлом, который приятно звенит, ударяясь о камень, который слепит бликами, если подставить его солнцу. Хочется быть простой машиной, холодной и агрессивной, чтобы взрывать всех тех, кто по нелепой случайности решил оказаться в зоне твоего видения.

Иногда мне так не хочется думать... Иногда мне так не хочется чего-то решать...

В такие моменты я всегда прихожу на Дайн, здесь тихо и спокойно. Это место будто создано для того, чтобы здесь восстанавливать силы, сливаясь с окружающей тебя природой. Эти камни, эти холмы, этот серо-охристо-лиловый пейзаж с бездонным омутом небес... Орлы, поселившиеся в скалах, шныряющие меж иссохшейся травы в поисках пищи мелкие грызуны. Здесь всегда так – одновременно и тихо, и шумно...

Мне всегда нравился Дайн. Мне нравились его руины, его мощённые камнем улочки, его разрушенные дома и почтовый ящичек на стене двухэтажного дома. И этот вой северного ветра...

Иногда он слишком громок, что даже оглушает. Здесь не помогут никакие куртки, никакие телогрейки, никакие шубы – всё продувает этот ветер. Он даже способен сбить с ног человека, если тому не посчастливится вовремя укрыться от несвоевременного прорыва страшного в своей ярости воздуха.

Местные говорят, что ветер, как и гром, никогда не возникает просто так. Это гнев природы и всего сущего, измождённого мира. Сарнаутцы слишком много зла сотворили за последние лет сто или двести. Да и чего тут вообще таить, практически за всё своё существование населяющие Сарнаут разумные существа не сотворили толком ничего полезного. Одни разрушения претерпевал бедный мир на протяжении стольких лет. И за что? За то ли, что дал жизнь и возможность существовать всем этим существам? А не слишком ли это грубо тогда по отношению ко Вселенной? Неужели мы просто не умеем быть банально благодарными? И почему это кажется таким нелепым? Мы ведь разумные существа! Так почему бы нам не поступать разумно? Зачем устраивать все эти войны, ссоры мирового уровня, претензии на гегемонию? Неужели мы не можем быть довольны тем, что имеем и благодарить небеса за это?

А впрочем, это всё чисто риторика. Риторический вопрос риторическим вопросом риторичит. Разумеется, ответ везде и всему «нет». Мы слишком умны, чтобы следовать простым и разумным принципам, прописанным где-то у нас ещё на моменте рождения. Мы не будем поступать так, как надо для вселенского счастья. Мы будем биться за своё. Всегда. Дико. Жадно. Словно оголодавшие дети. А потом мы все каким-то чудом исчезнем, перестанем дышать, сердце перестанет с неистовой злобой рваться из грудной клетки, а кипящая в жилах кровь перестанет обжигать кожу...

Иногда я думаю, что мобов создал сам мир как бы нам всем в назидание, чтобы мы внимательнее следили за собой и не натворили ещё больших глупостей. А потом, когда Сарнаут понял, что нас и это не сможет остановить, он создал само зло, чтобы наказать нас за непослушание. Но если мы сможем вернуться, убрать из своей искроподобной души клокочущую ярость, тогда мир, возможно, проникнется к нам симпатией, смешанной с жалостью, и, может быть, даже простит нас. Но такого никогда не было, нет и не будет. Этому не дано случиться. Мы слишком разрознены, слишком увлечены своими собственными играми, чтобы заботиться о мироздании. Мобы пришли, чтобы извлечь из наших искр раскаяние. Великие монстры – боссы – были посланы нам, чтобы истребить в нас последние крупицы самоуверенности. Но как бы это ни было странно, мы научились убивать и самых страшных посланцев Вселенной. И это заставило пламя ненависти и тщеславия в наших сердцах лишь ещё ярче разгореться, того гляди мы сожжем им весь мир. Говорят же, спички детям – не игрушка. Но какой ребёнок будет слушать родителей, скажите мне на милость? Да никакой.

Бывает, что это вгоняет меня в тоску. Осознание собственной ничтожности, никчёмности... Мы такие жалкие и такие смелые, даже безрассудные, пожалуй, я бы сказала. На нашу историю нельзя смотреть, не захлёбываясь в слезах и крови. О, кто-нибудь, ну хотя бы перепишите наше летоисчисление. Давайте все дружно притворимся, что всё хорошо, мы все друг друга любили, любим и будем любить, а никакого зла никогда на свете и не существовало. О, давайте устроим театральное представление длинной во всё наше существование. Давайте хотя бы обманом постараемся убедить наших детей, себя, да кого угодно, что в Сарнауте ещё есть место искренности, счастью, теплу и доброте. Давайте сыграем хотя бы одну роль в этой жизни хорошо! Давайте попробуем!

Иногда... Да. Иногда мне хочется плакать. И я плачу, потому что я живое и слегка разумное существо, которое может чувствовать. Но я никогда не стану призывать к вечному миру и любви между всеми расами. Всё потому, что я очень хорошо знаю, что когда-нибудь всему этому придёт конец. Есть то, чего не удалось избежать ещё ни одному живому существу – смерти. Никто из нас не сможет от неё укрыться, никто из нас не сможет её обхитрить. Мы все просто куклы с подходящим к концу сроком годности. И когда мы умрём, все наши тела будут похоронены здесь, в этой земле, на Дайне, где всегда дуют холодные ветра, даже в мае, где растёт только сухая трава и где на вершинах каменистых холмов даже летом лежит снег, такой же холодный, как пламя наших пока ещё не потухших искр.

Просмотреть полную запись

Молодой красноволосый кудрявый Хадаганец сидел на прогретой земле около небольшого озерца в руинах Ал-Риата. Рядом мирно гудели стайки пчёл – они заготавливали мёд, дурманяще-сладкий аромат которого можно было легко ощутить, если только приблизиться к одному из ульев, которые у здешних больших и мохнатых жёлтых в чёрную полоску (или чёрных в жёлтую полоску?) пчёл было принято располагать на земле, у самого подножия кого-нибудь из деревьев. Где-то они ютились по двое, а где-то даже собирались и по трое. Рыжие листья устилали землю, падали с крон деревьев прямо на ульи, дорожку и голову молодого хадаганца, который что-то быстро и неразборчиво писал длинным синим пером в записной книжке с ярко же рыжим кожаным перелётом.

«Из записок Первомая:

01.05.2021
Май. Первомай. Первое... Первое мая шагает по Сарнауту. Какая ирония, что я родился именно в этот злосчастный праздничный день. Опять это чёртово первое число. Будь оно проклято.
И эти ярко-оранжевые листья. Как всегда. Перекрасить бы их, что ли. Не было бы таких точных ассоциаций. Да и куда пойти в этот день. Никуда не спрячешься от Первомая. Здесь, на Ал-Риатовских руинах хоть относительно тихо в этот «великий» день.

Мир, труд, май.

Понаразвешивали везде всяких плакатов. Май, май, май. Да какой к астральному демону май?! Отвратительный месяц. И число это тоже отвратительное, первое. Кто вообще придумал отмечать что-то первого мая. У нас что, мир, труд и май только один день в году и по расписанию? Мол, вот, подходите, друзья-товарищи, сегодня первое число, месяц май, давайте на сегодня приостановим все военные события и немного потрудимся. У всех же, к Рысиной, выходной! Какой труд? Что за нелепый набор лозунгов. И почему они выбрали красный? Отвратительный цвет. Просто ужасный.»
 

На мгновение хадаганца отвлекло жужжание механизма, раздавшееся почти где-то у его уха – он обернулся. Это была молния, оседланная тремя маленькими, но очень толстыми веселящимися гибберлингами, которая тут же скрылась из виду, и Первомай вновь взялся за родное перо и ненавистно-оранжевую записную книжку.
 

«Каждый год, пусть даже живу я и не так долго, мне приходится наблюдать одну и ту же картину. Ровно такую же! Эти мечущиеся по столице люди, эти шашлыки, эти парады и глупые речи – всё это так бесит. Просто невозможно вынести. Нет бы хоть что-то новое появилось. У меня уже уши отсохли слышать одно и то же каждый год. Может быть, я какой-то ненормальный и это так происходит только со мной? Думаю, это действительно так, потому что... Да потому что мне стоит только заглянуть в эти до тошноты вдохновлённые лица, чтобы понять, что эти люди, поглоти их Астрал, счастливы. Тенсес! Счастливы! Что за глупость и откуда она появилась в этом мире? Это же полная нелепица.

Я терпеть не могу всё это. Так раздражает и, что самое главное, неимоверно утомляет. Я уже просто не могу видеть этих девушек в отвратительно-песочно-жёлтых платьях и лакированных, таких же жёлтых, туфлях, этих франтов в праздничных сюртуках с отсылками к классической старине. Какие, к Нихазу, костюмы?! Рубашку, джинсовый костюм, сапоги – и на завод! Строить великое и прекрасное будущее!

А впрочем, если «светлое будущее» будет таким же унылым, каким сейчас предстаёт пред нами красочное настоящее, то я даже не знаю, что лучше... В Лигу, что ли, податься?..

Да толку-то никакого не было, нет и не будет. Там творится ровно такая же нелепица. Какой мир/труд/май в Лиге! В Новограде! Ау! Сарнаутцы! Остудитесь!

Всё везде одинаково. Все везде одинаковы. Как же тошнит. И не смотаться даже в параллельную вселенную. Там всё точно так же! Ничего нигде не меняется. Никакой индивидуальности. А и действительно, кому она вообще сдалась? Бесполезная же вещь. Абсолютно. Кто и где вообще слышал про неё в последний раз? Правильно. Нигде. Разве что слухи ходят иногда, мол, где-то она-таки да существует. Да это всё простые разговоры да пустые толки. Нет её больше. Давно уже нет.

Знаю. Надо присоединиться к своре астральных бандитов. Стать демоном третьего разряда, мелко пакостить, портить оборудование астральным кораблям, заплывающим на наши территории, кусаться и, крякая, ругаться на всех и вся, чтоб когда-нибудь шотнули меня и всё.

А говорят, что демоны не воскресают, их просто настолько много, что у нас создаётся ощущение, будто они, как мы, имеют бесконечное число возможных жизней. Но это ошибка. Демоны очень даже смертны. Они живут один раз, и жизнь у них, надо сказать, обычно слишком короткая, чтобы хоть что-то понять. Чтобы жить долгую жизнь, нужно сотворить великое зло... Так неужели мы все сотворили нечто настолько ужасное, что теперь никак не можем умереть, а всё живём и живём, пока нам, к Нихазу, не надоест? И что тогда, мы идём на поиски смерти, вечного покоя, успокоения искры, рвущейся на волю. Разве это нормально?

Я так не считаю. Это какая-то всемирная болезнь, подчинившая себе только разумных тварей. Все. Все пали под её хитрой ядовитой атакой на отравление. Абсолютно все. И кровожадные гибберлинги, и грубые орки, и самовлюблённые эльфы, и туповатые канийцы, у которых вместо мозгов одни мышцы, и певучие, вечно серьёзные, аэды, и яростные прайдены, и закостеневшие рыжевласые хадаганды, и даже умные зэм... Всех. Всех достала эта болезнь. Всех прокляла она. Всех заколдовала.

А быть может, именно тогда всё и пошло коту под хвост? Может, ты просто не заметили этой ошибки в системе?

Разве может быть всё действительно так скучно и так заунывно? Разве могут события повторяться из года в год с такой предельной пунктуальностью, что сейчас уже само понятие ностальгии предстаёт неактуальным? И всё-таки...

Какая глупость. Я так от неё устал. И вот какого Нихаза именно сегодня у меня день рождения?! Неужели нельзя было сделать так, чтобы я появился на свет хотя бы на день раньше, на день позже... А если уж совсем невмоготу, то хотя бы тогда просто не появился. Какая тоска...

И это вопрос. И у меня даже есть на него ответ. Она оранжевая. Эта тоска насыщенного оранжевого, уходящего при свете солнечных лучей в красный, цвета. Покраситься, что ли... В жёлтый.»
 

Он смотрит на безмолвную гладь озерца, но больше ни о чём не думает. Перо так и застыло в его руке, а записная книжка осталась открытой на той самой странице, где ещё есть место для ряда невнятных закорючек.

Какая майская тоска...
Красная. Праздничная. Сжечь бы всё это.

Просмотреть полную запись

Тёмно-фиолетовые холмы, поросшие фосфорирующей редкой растительностью, внимательно наблюдали за происходившим у их подножья действом, перешёптываясь позывами ветра.

– Лют, а ну очнись! – бард отвесил смачный удар по посиневшей и излучающей слабое голубоватое свечение щеке девушки. Его глаза взволнованно вперили свой взгляд в отрешённое лицо Лютни. Она казалась отрешённой и будто бы вообще не воспринимала действительность. – Эй! Слышишь! Заканчивай это всё! Что за бред... Лют! Лют! Да ну, кончай дурить!

Но девушка не проявляла никаких иных признаков жизни, только тихонько дышала. Настолько тихо и незаметно она это делала, что если бы не слегка то поднимающаяся, то опускающаяся грудная клетка, у Ара возникло бы желание поднести зеркальце к лицу Лютни.

– Какого Яскера...

Эльф обречённо вздохнул и вновь взвалил тушку спутницы себе на спину. Надо было найти какое-то место, куда можно уложить Лют. Ей требовался отдых или... Ар затруднялся сказать, что именно ей требовалось... Они шли по заросшей синей травой дорожке, Лютня молчала и нервно дрожала, что бард ощущал спиной. Он не знал, куда идти. Не знал, что делать. Но делать надо было что-то и, желательно, быстро. Эльф брёл, смотря себе под ноги не столько, чтобы не упасть, сколько потому, что так думалось проще. Думалось о тяжком положении, в котором он оказался. Шёл он так, пока не упёрся в громадные корни, кольцами выпирающие, высовывающиеся из-под земли. Это казалось удобным местом для передыха. Ар осторожно опустил спутницу так, что голова её покоилась на не очень большом корне, гладком и выгнувшемся полукругом. Глаза у Лют были закрыты, дышала она так же тихо, видать, то ли задремала, то ли потеряла сознание (кто знает, что могло с ней случиться в таком необычном состоянии), но безвольно свисающие руки и ноги, будто тряпки, в сочетании с никуда не исчезнувшим светло-голубым сиянием давали понять, что проблема остаётся проблемой и стоит только девушке приоткрыть глаза, как оттуда вырвется бездонно-лазурное свечение, словно кто-то зажёг глубины океана, умытого мутировавшим фосфором.

– Так... – Ар задумался, полностью ушёл, погрузился в свои мысли и тоже, как Лют, будто бы на какой-то промежуток времени выпал из реальности. Очнулся он только тогда, когда что-то лёгкое, почти невесомое, как ладонь, осторожно опустилось на его макушку. Эльф не вздрогнул, лишь часто-часто заморгал. С минуту реальность только подгружалась в его голове, пока он наконец не протянул руку, чтобы ощупать свою голову. Он аккуратно коснулся мягких, до ненависти кучерявых волос и, когда ухватил что-то плотное и гладкое, напоминающее широкое лезвие, только не холодное и определённо не колющее или режущее, схватил это и плавно потянул на себя. Перед его взглядом появился зажатый в руке сияющий лист. Он был плотный, где-то сантиметр в толщину, чуть больше ладони Ара, с очень прочной ножкой.

Из него исходило приятное голубоватое сияние, будто бы вызывающее какое-то смутное ощущение ностальгии... Только было оно очень слабым, едва уловимым, как светящиеся сумерки. Где же он раньше видел этот свет? Что за странное чувство теснит грудь? Что за слова вертятся на кончике языка?

Лют что-то тихо промычала, что тут же привлекло внимание эльфа.

— Лют? Ты как?

Она с трудом открыла глаза, но продолжала щуриться: свечения не было, а во взгляде читалась какая-никакая осознанность.

– Голова словно свинцовая... – прошептала она одними губами, звуки из её рта выходили тихие, но, к счастью, вполне различимые в этой жуткой, пугающей тишине странного леса.

Девушка постаралась подняться, чтобы сесть, её лицо исказила гримаса боли, но она всё-таки оторвала свою голову от корня и села. Лёгкое головокружение вскоре улеглось, и вот она уже сидит, обхватив колени, в которые она спрятала нос, и тихонько поскуливает. Ар с сочувствием и тревогой смотрит на подругу, но не может даже представить, как ей помочь. Вдруг он замечает что-то странное: на том корне, где покоилась голова Лютни осталась голубая неоновая лужица, быстро впитывающаяся в кору дерева. Она синими длинными нитями расползается и словно по капиллярам крови течёт по дереву к самой его кроне. При этом всём ещё слышно очень слабое журчание, будто бежит ручеек, только вот никакого источника воды рядом не было и нет. И тут бард наконец осознает, что лист, до сих пор ещё остающийся в его руке, издаёт точно такое же свечение, какое издавала ранее Лют и какое сейчас расползается по древу. Смутная догадка промелькнула у него в мозгу, и он тут же задрал голову, чтобы увериться в правоте своих мыслей.

Дерево, возле которого они с Лют сейчас находились, напоминало огромных размеров дуб, массивный и величественный. Настолько высокий, что казалось, его крона подпирает сам небосклон, а на ветвях днём дремлет солнце. Листва была довольно редкой и скорее напоминала какие-то коконы или бутоны, будто бы ещё не раскрывшиеся цветы вместо листьев служили древу головным убором. Бутоны были тёмно-синие, как сама ночь, а кора слегка золотилась, словно бы на неё кто-то, по нелепой случайности, пролил краску с золотыми звёздами-крупицами. Это было удивительное зрелище. Создавалось смутное ощущение того покоя, который всегда предшествует тревоге.

Лют, сначала утонувшая в своём омуте лилово-лазурных мыслей, а потом долго ещё не обращавшая никакого внимания на барда, будто забывшая о его существовании, теперь вспомнила о нём и, кажется, вспомнила что-то ещё... Что-то большее, чем хотела. В её глазах теперь светилась хрустально-прозрачная ясность, какая появляется иногда в глазах у детей. А впрочем, кем была сейчас Лют? Абсолютно точно и неоспоримо – ребёнком. Ребёнком, который что-то узнал. Ребёнком, который что-то понял. Страшно быть осознающим тайны мира существом. Лют тяжело вздохнула и с тоской посмотрела на Ара, а потом перевела сосредоточенно-задумчивый взгляд на массивное, напоминающее многовековой дуб, дерево.

— Думаешь, что это оно? — тихо поинтересовалась девушка и закусила нижнюю губу. Хотелось ощутить хоть какой-то боли, чтобы очнуться от этого смутного ощущения надвигающейся тревоги. — То самое дерево, о котором тебе рассказывал тот человек в таверне?

— Не знаю... — честно признался бард и раздосадовано покачал головой. — Здесь могут быть десятки и сотни подобных этому деревьев. Возможно, мы их просто ещё не встречали... Как он там говорил? Дождаться ночи?

— Всё равно сейчас темнеет быстро. Посмотри на небо. Уже почти поздний вечер.

— Да как ты посмотришь на него, на небо это... Почти всё перекрывают деревья, а впрочем...

Сквозь практические голые ветки величественного дуба был хорошо виден достаточно большой кусок неба, и сейчас он погружался в эльджунско-лазурные, мрачные тона.

Просмотреть полную запись

Пришёл в Сарнаут май,
Ввалился полупьян,
На площади толпа
И сам Айденус загулял.

А в Светолесье кучища мангалов,
(Ведь в Новике не жарь, поди
Куда подальше от столицы).
У самого у входа в город
Вон гибберлинги жарят шашлыки.

Смеются, фыркают, шалят,
И тыкают Василия под бок.
А он опять: «Подай медяк».
Эх, Васька, любишь ты бабло.

На мобов снова повалилась рать.
Куда бежишь? Давай презент!
Мне нужно аж 400 символик.
Грызи его, косматый! Молодец!

Понтуются на площади канийцы,
Эльфийки пляшут, эль из кубков пьют,
Какой-то некромант пытается залезть на башню…
Сам не убьётся, ну и что –
Его потом убьют.

Пришёл в Сарнаут май,
Ввалился полупьян,
И я бегу через торговый ряд
Который год уже подряд,
Чтоб снова сдать повторный квест и получить наплаканных котом наград.

Просмотреть полную запись

Дело было вечером, делать было нечего. Пожилой демонолог Ваорр сидел у самых ворот в Мёртвый город и тихо бурчал что-то себе в седые, неряшливо крашеные в яркий рыжий цвет, усы. То, что он невнятно бубнил, оказалось песней, долгой и грустной, печальной... Самой печальной из всех, которую вратам приходилось слышать. В ногах у Ваорра копошилась панда. Это странное, нелепое животное уже несколько месяцев не отходило ни на шаг от демонолога. Здесь, в этом забытом Тенсесом месте, где обитают лишь демоны, да и то не по своей воле, где нет никакой растительности, тем более бамбука, а одни развалины да руины старых каменных сооружений и разглядываемые сквозь трещины недра земли, напитавшиеся голубой кровью, тихо и зловеще освещают холодные каменные холмы, присыпанные чёрным песком, это маленькое белое существо с большими чёрными пятнами вокруг глаз, казалось, было просто не к месту. И всё же оно здесь было и уходить никуда почему-то не собиралось. Ваорр хмурил брови и тихо пел, с каждой минутой набавляя всё больше нот трагичности в свою страдальческую старую песнь.

Он пел о войне. О какой точно, понять было невозможно, так как поток слов, невесомой кашей вытекающий из его рта, скорее напоминал лавину зажёванных звуков. Демонолог много бубнил, временами бурчал, потом часть мелодии просто мычал, насупившись, словно бык. Чёрно-белый зверёныш непринуждённо игрался, катаясь на спине по земле и забавно дрыгая полными мохнатыми лапками с крохотными будто бы лакированными чёрными ноготками. Ваорр смотрел на это ожившее чудо экзотики, смотрел и наконец не выдержал, прекратил неразборчивое пение-мычание и простодушно обратился к зверьку.

– Вот что прикажешь мне с тобой делать? – голос звучал хрипло, будто бы обрывался, как происходило иногда с рациями, очень давно, в те времена, о которых Ваорр и вспоминать не хотел. Если же ему приходилось натыкаться на что-то, вызывающее в его сознании ассоциативные образы, то он спешил забыть их как можно скорее, забросав ворохом новых и определённо неотложных, срочных к выполнению дел.

Панда, казалось, не понимала ни слова из того, что проговорил Ваорр, но с любопытством поглядывала на него, смущённо улыбаясь и озорно потявкивая, при этом глядя на своего собеседника, лёжа вверх аж четырьмя пушистыми лапками с шершавыми чёрными подушечками пальцев.

– Хлеба хочешь, пушистая? – немного подумав, демонолог запустил руку в вещевой мешок, порылся там немного и извлёк оттуда полнобокую горбушку белого хлеба, слегка помятую и подраскрошившуюся.

Животное перекувырнулось и легло на землю на вытянутые лапы, радостно завиляв мелким пушистым хвостиком, похожим скорее на обрубок нормального хвоста. Оно смотрело на Ваорра с искренним любопытством, и тут демонологу стало впервые, по-настоящему, жаль, что столько десятков лет у него не было в компаньонах такого маленького несообразного чуда с до ужаса мягкими ушками, плотно обосновавшимися на крупной, как большой-большой апельсин, голове с чёрными озорными глазками-пуговками, с любопытством поблёскивающими и поглядывающими на своего новоиспечённого хозяина.

– Так... Тебе можно вообще хлеб? – замялся Ваорр и раздосадовано покачал седой, как зима, головой.

Панда приблизилась к самым ногам демонолога и неуклюже вскарабкалась на них, после чего сделала несколько шагов вперёд и упала, уткнувшись носом в обитую тяжёлыми металлическими ремнями кожаную нагрудную броню. Тихо тявкнув, зверушка начала пятиться назад, и, наконец, её мордочка оказалась у самых рук Ваорра, в которых мирно покоилась слегка иссушенная горбушка.

– Слышал, что твои сородичи едят бамбук. Такое длинное... – он развёл руками в разные стороны, отчего панда увлечённо повела носом в направлении руки, которая держала булку, - растение. Как зелёные палки. Знаешь такое? Да, ты должна знать. Вы же, в конце концов, это едите.

Панда недовольно тявкнула и подпрыгнула всеми четырьмя лапами. Демонолог внимательно посмотрел на чёрно-белую весёлую зверюшку.

— Ну, держи-держи, пушистая, — Ваорр отломил от горбушки небольшой кусочек, зажал его между пальцами, потом положил на широкую и грубую ладонь и протянул навстречу томящемуся в ожидании животному.

Панда сделала уверенный шаг к незнакомому лакомству и быстро сгребла его языком с руки. Затем она ещё с минуту стояла и жевала мякоть, впервые ей встретившуюся. Видимо, думала о чём-то большом и значительном.

— Ну как, вкусно? — демонолог с любопытством, пристально смотрел на обедающую зверушку из-под седых нахмуренных бровей – лоб его был изъеден гармонью глубоких морщин.

Животное ничего не ответило, но, доев свою небольшую порцию, ещё раз понюхало ладонь, на которой была булка. Недолго думая, Ваорр протянул панде остаток горбушки, который та сгребла лапами и уселась рядом с демонологом кушать.

— О, город... Город демоооонооов...

Ворота портала сияли испещрённой золотом лазурью и напоминали чёрную дыру, разве что окрашенную. За ними были руины... Сплошные разрушенные готические строения из холодного фиолетового камня, которые населяли сейчас лишь демонические твари да всякая нечисть, не нашедшая себе нигде другого пристанища. А у самого входа дежурит целая дюжина культистов-отступников в плотных тёмно-чароитовых балахонах с угольчатыми капюшонами. Странные и страшные создания обитают в этом городе, от которого уже давно пора бы потерять связку ключей.

Демонолог вновь завёл песнь, и хриплые, невнятные, мычащие звуки снова полились из его груди. Панда доела булку и теперь, переваливаясь с лапы на лапу, неловко и неуклюже, но осторожно слезала с коленей Ваорра. Она покрутилась-покрутилась на месте и улеглась спать на синевато-лиловую холодную землю.

Тяжёлое, застеленное пуховым одеялом грозовых облаков небо нависло над Осколком Язеса, где-то гремел гром и изредка освещали пространство слепящие вспышки белоснежных молний. Воздух был тёплый, как практически всегда во время грозовой погоды, а вот земля была привычно холодной. Песок под лёгкими дуновениями ветра

ссыпался в лазурные расщелины, по которым с важным видом расхаживали старшие демоны с горящими злыми глазами и горящими энергией глубин ненависти зелёными руками.

«Осталось только отморозить почки» — подумал Ваорр и запрокинул голову, теперь перед его взглядом злилось, гневалось и извергало из глубин свою ярость суровое пыльное небо, населённое призраками демонов, некогда убитых героем старинных сказаний. Кто лучше демонолога чувствует демонов?

И всё же... Самая страшная гроза – это та, которая проходит без дождя. Если льёт как из ведра – то это обычная непогодица, уловка природы, проявленная вредность небес. А вот если дождя нет, а молнии рассекают раскалённый электричеством воздух, значит, приближается что-то плохое, что-то злое... Зло идёт в эти места. Великое зло. Такое, какого здесь ещё никогда не видели. Зло, сметающее всё на своём пути. Это чувствуется в ветре, в дыхании вечера, в гневе небес. Зло идёт... Оно унесёт нас...

Ваорр закрыл глаза и тут ощутил, как на его прикрытие веки приземлилось несколько тёплых капель воды. Губы демонолога невольно растянулись в улыбке. Панда дремала рядом. Начинался дождь. Он смоет все тревоги.

Просмотреть полную запись

Группа хадаганцев где-то недалеко добивала ростом в два метра амброзиевую змею. В свете испепеляющего последние надежды на приемлемые условия существования суслангерского солнца угрожающе поблёскивала тёмно-синяя плотная чешуя, напоминающая ещё ту, которая когда-то покрывала громадные и массивные туши драконов, заправляющих Сарнаутом и жадных до всего прекрасного, в первую очередь – золота и драгоценных камней. Чудище шипело и извивалось, раздувая воротник. Яд капал со старых, но ничуть не притупившихся жёлтых клыков, глаза слегка щурились, а шершавый алый язык атласной лентой извивался, то щекоча нёба, то высовываясь наружу. Быть может, змеи высовывают языки по тому же принципу, что и собаки? Чтобы остудиться? Ведь согласитесь, какой пожар может случиться в переполненной токсичностью и ядом сущности с кремово-белым хрупким черепом, который так легко сломать – достаточно лишь наступить...

Сара смотрела на картину неравномерного по имеющимся силам сражения, и что-то похожее на искреннее сочувствие тихо поблёскивало в её тёмных, почти чёрных, глазах. Ей было откровенно жалко змею, но выходить из своего теневого убежища среди оазисовых пальмовых зарослей хотелось ещё меньше. Да и как бы это выглядело? Чтобы «существо разумное» защищало «тварь подножную»? Абсурдно, согласитесь же. Полный абсурд. Сара разочарованно вздохнула. Воздух, даже в тени, был спелый, словно персики, и прелый, душный, жаркий, подслащённый тяжёлыми ароматами дикой растительности. Все растения, здесь выживающие, своего рода первопроходцы и герои. Каждое из них. Ведь в таких сумасшедших условиях существовать просто так не сможет никто, а чтобы приспособиться, нужно быть терпеливым и уметь жертвовать. Как много готов хоть кто-то пожертвовать? Не проще ли просто найти себе другое место в Сарнауте и жить, например, попивая прохладный кислородный коктейль в призрачно солнечном Светолесье, где по утрам жужжат пчёлы и жучки копошатся в траве.

Подул слабый ветер, такой же жаркий и душный, как и всё вокруг. Сара откинулась назад и, потеряв равновесие, незапланированно, но с явным наслаждением, упала на слегка прохладный песок. Хоть где-то в этом солнечном аду было возможно существовать, не обливаясь водопадами липкого пота.

Змея шипела и, если это можно так назвать, огрызалась. Ей тоже хотелось жить. Кто виноват в простом и банальном желании существовать? Всякая тварь, так или иначе, мечтает о бессмертии. А говорят, что его можно добыть из амброзии. Действительно ли? Быть может, это просто пустые разговоры вечных сплетников, теперь перебравшихся с переполненного Айрина на воющий песчаными ураганами Суслангер.

Приближалось время Бури. Оно быстро наступало, несмотря на текущее, как пески, несущиеся по пустыне, время. Часы и минуты плавились, как яйца для яичницы, причём вместе со сковородкой. Саре идти никуда не хотелось. Разве что в ещё более глубокую тень, а ещё лучше в озеро — бездонное, тёмное, окутывающее дурманящей прохладной пеленой, будто накрывая её с головой леденящим лазурным водным покрывалом.

— Какое скучное место этот ваш Суслангер...

Сара не уставала повторять эту, уже будто бы заезженную и надоевшую даже ей самой, фразу, но всё равно, словно мазохистка, не покидала своего оазисного поста. В лени ли дело было или ещё в чём ещё — этого нам не узнать. Если она, конечно, сама не скажет, а едва ли она сделает это. Девушка любила пустыню, но любила её такой странной, такой непонятной любовью, которой, наверное, иногда и людей любят. Ей не нравился этот мелкий горячий песок, обжигающий ступни, ей не нравилось это одичавшее слепящее солнце, ей не нравилась эта сумасшедшая жара. Практически всё в этой (внезапно!) не забытой богом пустыне её утомляло и даже порой сильно-таки раздражало. И даже оазисы не приносили ей должного удовлетворения. Одно было странно: она всегда была там. Какой бы ни была уставшей, как бы ни уходилась за день и ни мечтала вернуться в свою родную столичную комнатушку в пару метров, на ещё, ровно такую же, пару, она всегда приплеталась сюда. Иногда приползала, иногда приплеталась, будто бы согнувшись в три погибели.

Жизнь не баловала её простотой, чем девушка была вполне довольна. Она часто думала, что всё могло сложиться как-то не так, иначе – возможно, даже лучше. Вот только Яскер его знает, какое было бы это самое «лучше» и не спокойнее ли жить в старом, «худшем», мирке.

Сара любила змей. Эту странную привязанность к длинным чешуйчатым лентам, озорно и хищно поблескивающим на раскалённом солнцем песке, она открыла в себе не так давно, но уже успела с ней смириться. В тот день она, как всегда, пришла после изнурительного трудового дня полежать в тени невысоких пальм, уставшая и измождённая. Ей не сразу бросились в глаза новые обитатели её любимого укромного местечка от полуденного, да и вообще круглосуточного, зноя. Лишь вечером здесь становилось прохладнее, когда выглядывал из-за скал сладкий, как сухофрукты, ветер, солнце опускалось, а вся пустыня из насыщенно жёлтого постепенно окрашивалась то в синие, то в фиолетовые холодные краски. Но от песка исходил жар ещё добрые несколько часов после захода солнца – так глубоко он проникал в землю и так надолго там оставался; всем же известно, что вода как нагревается, так и остывает дольше в сравнении с землёй и, уж тем более, песком. Однако, здесь вода всегда оставалась холодной, а ночью ещё и источала слабое изумрудно-лиловое свечение.

Возможно, дело было в амброзии, чьи кристаллы, словно переросшие кораллы, высовывались из-под леденящей глади воды и сияли, отбрасывая на воду и землю нефритовые, салатовые, изумрудные лучи, играющие крохотными звёздами бликов на поверхностях. Тогда Сара быстро нашла своё излюбленное место, недалеко от хрустально-чистого бирюзового озерца и прилегла отдохнуть, запрокинув голову, которая тут же опустилась на тёплую подушку из песка – ещё волосы потом от него чистить – да кого это волнует. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, нос тут же защекотал слабый кисло-сладкий аромат растительности, сухость песков и слабый леденцовый запах, всегда исходящий от озерца, будто стелящийся по земле, наполнили лёгкие. Внезапно что-то зашуршало не так далеко от девушки. Но не так, как шуршит трава, не так, как качаются деревья... Что-то скользило по песку, что-то тяжёлое, плотное и длинное. Это был единственный звук, который Сара слышала, и он был для неё сейчас незнаком. Тогда девушка открыла глаза и села, бегло осмотрелась. Совсем рядом, в паре метров от её ног, ползло трёхметровое чешуйчатое создание, представляющее собой будто бы один хвост с нацепленной на него черепушкой. Маленькие жёлтые глазки были такого же оттенка, как расплавленное золото и окольцовывали похожие на два продолговатых семечка глаза, внимательно смотревшие по сторонам. Тогда Сара впервые встретила волшебное чароитово-берлинско-лазурное холоднокровное существо и впервые же ощутила, что в этих ярких и серьёзных глазах есть что-то для неё до ужаса родное...

Кто знает... Быть может, мы тоже произошли от змей... Говорила она себе и каждый раз, закрывая глаза, видела перед своим лицом жадно поблёскивающую на солнце тёмную чешую.

Просмотреть полную запись

Диалог эльфийки с орком.

— Весна приходит... — Хрипло промычал орк, осматривая полюбившийся ему уголок Осколка Гипата.

— Да какая весна, Росок, правда! — Недовольно воскликнула незаметно для орка подошедшая к нему со спины недавняя эльфийская знакомая с очаровательными золотисто-лимонными глазками и короткими сумасшедше-малиновыми прямыми волосами, с трудом достающими молодой особе до плеч. 

— Как какая? — Удивился Росок, не оборачиваясь на эльфийку, узнав её до одному только немного писклявому, но в целом довольно приятному, нежно струящемуся, как ручеёк Аммры, голосу. — Пряная, нежная, мягкая, цветущая, тёплая... — Он начал загибать один за другим пальцы на правой руке, а потом перешёл на левую. — Яркая, светлая, сочная, такая... удивительная. 

— Да чего в ней удивительного-то? — Эльф с непонимание покосилась на созерцающего почти пустынную ржавую равнину, лишь слегка декорированную охристо-бледно-салатовой травой. 

— А вот чего... Она как ты, Солор. 

— В плане? 

— Такая же... Яркая что ли, — Росок на минуту задумался, а потом, с улыбкой глядя на знакомую, добавил. — Жизнеутверждающая. Вот. 

— Пф, нашёл, с чем и что сравнивать, — Солор показушно закатила глаза и пробурчала. — Да и где ты тут вообще весну видишь-то? 

— Да как сказать, где... — Протянул Росок. — Да везде. 

— Ну где это «везде»? Посмотри вокруг! Всё же такое же, как всегда! Бледное. Негостеприимное. Как ты вообще тут обитаешь днями. Это же словно сухое болото. Ничего живого. Призраки одни, ух, твари голодные, — эльфийка заметила, что проходящий мимо неё носорог остановился и как-то странно смотрит на неё теперь красными светящимися глазами; недолго думая, она шепнула «удушение», и неоновые розово-лиловые кольца в мгновение обвили горло бирюзово-белёсого призрака и резко сдавили его. Носорог издал тихий стон и тут же повалился на песчаную землю. — Не живётся им тихо. 

— Есть хотят. — Сочувственно пояснил орк. 

— Да я тоже, собственно, не откажусь. Столько сил занимает всё это начало сезона, только и успевай бегать. 

— Хочешь хлеба? 

— Хлеба? — Лицо Солор исказила гримаса брезгливости. 

— Хлеб и вино, всё как у аэдов, — тихо усмехнулся Росок и зашуршал в сумке в поисках съестного. 

— Ладно, давай сюда свои пожитки, — тяжело вздохнув, согласилась мистик. 

— Будешь есть с орком? — по-приятельски усмехнулся Росок, припоминая, как в первый день знакомства эльфийка смотрела на него с таким отторжением и брезгливостью, что ему оставалось смеяться да и только. 

— Буду есть за счёт орка, — поправила его Солор и заправила за ухо так и лезущую в глаза ей все утро ярко-малиновую, такую же, как и все остальные на её голове, прядь. 

Товарищи принялись за поздний завтрак, чем обычно славятся французы или совы, кто встаёт крайне поздно. Времени уже было под четыре часа вечера, а с утра ни одного из знакомых в животе не было и крошки съестного. 

— Вот аэды, — величаво изрекла Солор, осторожно откусывая от буханки самый краешек, хотя весь организм её так буквально и жаждал заглотить всё без остатка и за один присест. — Существа изящные, и весна у них, как у всех адекватных людей, нормальная. И вообще. В Лиге вот с временем года никогда и никаких проблем отродясь не было. А вот у Вас там одна сплошная засуха и осень будто бы. 

— У вас нет осени, — печально вздохнул орк.

— Это кому она нужна-то? Осень эта. Сыро или, наоборот, очень сухо. Трава колется. Небо серое. Деревья лысые. Чисто Империя, говорю же.

— Не скажи, осень очень красива. Особенно в раннюю пору...

— Не об осени речь, — прервала знакомого эльфийка и сделала аккуратный глоток вина из наколдованного ей же бокала – не пить же из графина, как делают дикари. — О весне. И о том, что о ней тут слыхом не слыхивали, видом не видывали. Как была мрачная недоосень на этом забытом богами Осколке, так она тут же и есть.

— Тебе только кажется так, Солор. Это всё из-за того что ты тут так редко бываешь, — Росок отломал от буханки приличный кусок и без лишних раздумий запустил его себе в рот.

— Ну конечно, а ты тут бывал так часто, что уже стал грезить галлюцинациями, — всплеснула руками эльф, предварительно опустив бокал на каменные ступени высокой лестницы, на которой они с орком отдыхали.

— Ты посмотри на вон то деревце... — Росок повёл рукой и указал на одно из редких деревьев, облюблвавших каменистую почву у очередного портала.

— Ну и что? — откровенно не поняла Солор. — Простая сухая деревяшка с уже, наверное, окаменевшими за столько лет колючками.

— Нет, — отрицательно покачал головой Орк и мягко добавил. — А ты посмотри повнимательнее, на игры, на кору... И тогда ты увидишь, что маленькие изумрудные иголочки появились уже на кривых изогнутых ветках, что кора уже пожелтела...

— Да она всегда была жёлтой! — возмутилась мистик.

— Нет, не перебивай, — остановил её Росок и терпеливо продолжил. — Кора стала желтее, насыщеннее. Если ты подойдёшь и потрогаешь её, то ощутишь, что зимняя мерзлота спала, и дерево уже не такое каменно-мёртвое, а кора слегка проминается под пальцами.

— Под твоими-то пальцами всё проминается, — хмыкнула Солор, разглядывая свои аккуратненькие, идеально ровные покрашенные в насыщенный пурпурный цвет ноготочки, а потом так же весело закончила, радостно прицокивая языком. — Причём и зимой, и летом, Росок.

— Ты не хочешь меня слушать, Солор, — засмеялся орк, переводя взгляд со старой осины, столь горячо им любимой уже достаточный промежуток времени, на знакомую. Та посмотрела на него, в её дико-лимонных глазах заплясал тот самый безумный эльфий огонёк, и эти двое безудержно рассмеялись.

—Ты, наверное, самый забавный орк из всех, кого мне только приходилось встречать, — сквозь слёзы от смеха с трудом проговорила Солор.

— Почему это?

— Единственный орк, который наслаждается красотами природы, а не одними только пьянками в ближайшей от дома таверне, — мистику стоило громадных усилий выдавливать из себя через так и распирающий её смех слова, — ох, Тенес, спаси меня, — Солор буквально надрывалась от хохота. — Орк-эстет! Где вы ещё в Сарнауте такое встретите? Ха-ха-ха-ха.

— Ты просто слишком плохого знаешь нас, поэтому до сих пор и придерживаешься такого стереотипного мнения об орках.

— Да? — эльфийка утёрла кулаком выступившие из глаз слёзы.

— Да, — доверительно улыбнулся ей Росок.

Солор не стала вдаваться в подробности, не стала рассказывать всё то, что она знает, что ей пришлось пережить и как она пришла к этому "стереотипному" мнению. В этом не было нужды. Она лишь в очередной раз усмехнулась и по-приятельски похлопала орка по плечу, словно признавал за ним право последнего слова в разговоре. Росок не заметил, как буквально на мгновение в глазах эльфийки скользнула ядовитая капелька бесконечной печали. Он смотрел на старое дерево. Теперь на него смотрела и мистик. Они думали вдвоём, но каждый о своём. И к счастью обоих, только Солор здесь умела читать мысли собеседников. А потому сейчас ей стало очень легко и спокойно. И захотелось хоть на минутку, но поверить, что мир на самом деле прекрасен и добр ко всему живому, и к ней в том числе. 

Просмотреть полную запись

Просмотреть полную запись

Просмотреть полную запись

Посвящается одной прекрасной особе, которая трудится ради всеобщего, так сказать, блага для вас и меня каждый месяц. 

P. S. Да-да, я же обещала что-то интересное выдать в этом месяце. Теперь ты всё поняла, я надеюсь.

Никто толком никогда и не задумывается, каково живётся людям, чья жизнь неразрывно связана с писательством. С бумагами, со статьями, с журналами и газетами, с оформлением всего этого материала и приданием ему какого-то осознанно приемлемого вида. Да, мало кто вообще даже начинает думать в этом направлении, а если кто-то и начинает, то он крайне скоро бросает эту затею и возвращается к своим привычным повседневным мыслям и проблемам.

Канийка со странным именем Сова, к которому она уже успела привыкнуть за свою ещё не настолько долгую, но всё-таки жизнь, встала в это утро рано. Она всегда знала, что в эти дни поспать подольше ей не придётся – надо обрабатывать материал и готовить новый выпуск. Потрепав за крючковатый клюв свою сидящую в клетке пернатую подругу, которая всегда предпочитала дневной сон, и ничто не могло помешать ей воплотить желаемое в реальность, даже неотвратимо приближающаяся дата нового выхода Вестника, Сова заварила себе крепкого елового чая, который ей поставляли один хороший знакомый с Тенебры, и! вывалила на стол! аккуратно разложила на столе все имеющиеся у неё бумаги. Работа предстояла не лёгкая, но всё же довольно приятная, ведь именно из-за нравящихся ей обязанностей редактора канийка и устроилась на эту должность, а не просто от нечего делать.

— Так-так... Что же это тут у нас? — Сова повертела в руках связку пергамента, которую ей вчера вечером настойчиво впихнул один писатель, утверждая, что срок включает в себя время 23:58 и его работу обязаны принять в готовящийся выпуск. — Очередная часть фантастической эльфийской повести. Любопытно-любопытно. Хорошо, это отложим тогда до раздела рассказов. А сейчас нам нужно заняться гайдами.

Комната в одном из домов в Торговом ряду постепенно наполнялась, как стакан, светом. Пряные жёлтые лучи через приоткрытую форточку проникали в квартиру и ползли уже дальше по деревянным доскам пола на кровать и на стену, на картину родного пейзажа Сиверии на ней висящую. Солнце всегда поглощает тень и всегда придаёт краскам будня такой жизнелюбивый, мягкий жёлтый оттенок. 

Канийка делает глоток крепкого горьковатого елового чая, помещает в рот шоколадную конфету, а за ней ещё одну и с головой погружается в чтение. Перед глазами проносится всё – виды родных пейзажей, описанные в прозе, любительская поэзия, которая так и пробивает на ностальгию, особенности классов, которые когда-то были освоены, а теперь больше частью позабыты... Литература, как хранилище воспоминаний – пока она имеет на своих листах слова или рисунки – то, что связывает мир бумаги с миром реальным – она никогда не утратить свою ценность, потому что самое ценное в жизни канийца, орка, эльфа, хадаганца – да кого угодно! – это время. Время, которое он провёл с близкими людьми. Время, которое он потратил на любимое дело. Время, которое он навсегда памятью связал с Сарнаутом – прекрасным и притягательным миром магии, где всё – какая ирония – так просто и так легко, будто в самой жизни. 

Потягиваясь, девушка ощущает, как ноют мышцы рук и слегка приводит ноги – это всё от долгого сидения за работой, впрочем, как обычно. И тогда она по привычке, выработанной ей не так давно, но уже порядком Сове полюбившейся, убирает все бумаги в свою дорожную кожаную сумку и, на прощание окинув взглядом мирный и сонный уют родного жилища, покидает его, тихо затворяя за собой дверь на ключ и пряча его на самое дно сумки. Новоград встречает гостью привычной веселящей душу музыкой, от которой, так и тянет улыбнуться кому-то из прохожих, да вот хотя бы почтальону. Уж сколько лет он тут стоит. Пять? Десять? А всё такой же. И это не может не радовать. 

Махнув рукой, торговцам, Сова, тихо насвистывая себе под нос простенькую мелодию, направляется к большой арке. Серый округлый камень за серым же и таким же округлым камнем сменяется под ногами, в душе что-то расцветает и почти что заливается соловьём. Канийка спешит выйти из города и слегка прибавляет ход. Наконец приятный полумрак арки окутывает её. Ещё мгновение. И вот она уже за пределами столь полюбившейся ей за годы лигийской столицы. 

У каждого из нас есть своё любимое место, и порой очень сложно объяснить, почему именно оно тебе так дорого и так любо. Сапожки радостно стучат по брусчатке, приближаясь к порту. Вдоль деревянного забора шныряют два серых котёнка с яркими зелёными глазами-изумрудами, а у глашатая в ногах валяется в пыли явно довольная и собой, и тёплой погодой рыжий пёс с белыми ушами и пузом. 

Мешки. Склады. Портал. Дома. Деревянная длинная лестница вниз. Ступеньки-ступеньки-ступеньки. Несколько нпс, группкой собравшиеся у стены и обсуждающие, вероятно, что-то невероятно важное. И рыжевласая канийка с золотисто-медными глазами, купающаяся в нежных лучах мартовского солнца, счастливая и открытая миру, как и её любящее Сарнаут мирно бьющееся в груди сердце. Её всегда тянуло сюда... Сюда, в это удивительное место, откуда всё началось. Сюда, где её нога впервые, так неуверенно, встала на тропу служения не только Кватоху, не только Лиге, но и всему этому удивительному и красочному миру, полному загадок и тайн, многие из которых до сих пор остаются без разгадки. Но всему своё время. И всему своё место. Когда-нибудь определённо появится тот самый герой, которому будет по силам разгадать этот мир. Он придёт, как пришли все, но закончит эту эпоху таинственности и мистики. Он обречёт весь Сарнаут на всезнание и горечь, за ним следующую. Но пока... Пока всё в порядке. Пока в порту всё также тихо и лишь слышно пение птиц, слабо долетающее до ушей из раскинувшегося буквально рядом Светлолесья. Пока улицы столиц ещё кипят жизнью. Пока астрал всё ещё бороздят корабли, оснащённые мощными, по последнему слову техники, пушками. Пока кто-то всё ещё блуждает по уголкам Вселенной в поисках очередного чуда. Пока всё это продолжает вдыхать в игру жизнь – её магия не ослабевает, а наоборот, лишь с большей страстью завлекает к себе всё новых и новых людей. 

Мир ждёт своего героя. Быть может, этот герой уже сейчас заканчивает начальный остров и садится на первый в своей жизни рейс до Новограда, а пока... Сова сидит на краю аллода, свесив ноги в бездну астрала и отбросив назад рыжевато-золотистые кудри волос, и смотрит на то, как из-за острова очень медленно проверенной тропкой выплывает большой астральный корабль, на этот раз, увы иль к счастью, пока ещё пустой... 

Просмотреть полную запись

В Чаще Мёртвых Колокольчиков

«Песни цветов»

Где водятся люди,
Там водятся птицы,
Там много красот, 
А в домах есть уют,
Эх, если бы нам
Было дано уродиться
В тех самых местах,
Где родилась ты, Лют.

Мы были бы добрыми,
Пели бы весело,
Пили бы воду
Хрустальную, как лёд,
Но матушка наша
Будет сердиться,
Если хоть кто-то
Сквозь Чащу пройдёт.

Не обессудь уж,
Милая Лютня.
Ты нам по нраву,
Останься же здесь.

Матушку Смерть
Волнуют лишь люди,
Тебе она может не дать умереть.

И будешь ты с нами
Петь эти мотивы,
Прекрасна
Как море,
Горда как ручей.

О, Лют, оставайся.
Не хочется горя
Тебе на дорогу
Нам тебе назвенеть.

О, Лют, оставайся,
Мы просим,
Не надо
На нас так сердито
С обидой смотреть.

Мы знаем,
Что ты имеешь хозяина,
Не бойся, он мёртв будет,
Ты сможешь запеть
С нами и смертью
Окутать сознание
Всего, что ещё живо
На грязной земле.

О, Лют, ну, послушай,
Ты божье создание.
Не грех ли – без голоса?
Не грех ли – не петь?

О, милая дева,
Ты нам по нраву,
Давай же, уйди
И покинь этот мир,
Суровый и грязный,
Весь играми магов
Пропитан он,
Дева лазурных власин.

– Лют! Лют! Лют, очнись же! Ну? Поняла закончилась. Очнись!

Лююююют...

– Лютенка, давай, открой глаза.

Оставайся...

– Лют, милая моя, надо встать.

С нами...

– Ну же, поднимайся!

— А? — золотистые глаза широко распахнулись и уставились на нависшего над ней эльфа, чьё лицо выражало крайнюю степень озабоченности. — Я в порядке. 

— Слава Тенесу... — Ар с облегчением выдохнул, опускаясь на колени на сырую тёмно-синюю с голубыми вкраплениями, словно звёздами на ночном небе, землю. 

Лют осмотрелась. Она лежала на большом и холодном камне, к её великому счастью, почти полностью заросшем толстым слоем неонового салатового мха. Ноги доставали до земли, но только пятками, так как сам по себе валун лежал под углом, будто какой-то великан его так в шутку воткнул в землю, чтобы посмотреть, как скоро тот упадёт, но он не поддался на провокации великана и остался так стоять на века. Голова слегка побаливала, но больше всего тревожила девушку сейчас ярко выраженная острая боль в спине. 

— У меня болит спина... — почти одними губами пролепетала Лют, виновато заглядывая во встревоженные зеленоватые глаза Ара. 

— Как болит?

— Остро... У позвоночника... Будто кинжалом...

«Кинжал! — Ар ударил себя ладонью по лбу. У путников больше не было оружия. Единственный кинжал быть у охотника, а тот ушёл. — М-да... В таком непонятном лесу и без оружия. Нет бы хоть что-то взять с собой. Хоть ножик перочинный. Вот я олух, ну да ладно, как-нибудь перекантуемся»

— Ты идти можешь?

Лют сомнительно покачала головой из стороны в сторону.

— Давай попробуем для начала хотя бы подняться. Давай сюда свою руку, — участливо предложил Ар и протянул навстречу девушке руки.

Лют вытянула руку и с трудом ухватилась за рукава куртки эльфа, тот потянул её на себя, и девушке всё же удалось подняться.

— Ну как? — Ар внимательно осмотрел подругу, как та держалась на ногах. 

— Непонятно пока...  — девушка попробовала сделать несколько небольших шагов, вроде получилось. — Кажется, ничего.

— А спина как? — поинтересовался бард.

— Болит, — виновато пробормотала Лют, стыдливо опустив голову, но тут же поспешила уверить эльфа, что всё не так плохо и идти она может спокойно сама, только не очень быстро. 

Ар сочувственно вздохнул, он понимал, что даже если поляна убаюкивающих колокольчиков позади, то впереди ещё Яскер знает что их ждёт, а в первую очередь – дорога уже через саму Чащу Мёртвых Колокольчиков. 

Большие цветы, источающие яркий неоновый свет и наполняющие прохладный и сырой воздух слабым музыкальным звучанием, стояли массивными фонарями на толстых и упругих стеблях где-то на расстоянии метров трёх или четырёх друг от друга. Впечатление эта картина производила колоссальное. Взгляд, казалось, было невозможно оторвать от созерцания подобной красоты. Где только не побывал за свою относительно недолгую, но насыщенную жизнь Ар, но такой красоты не приходилось ему видеть ещё ни в одной из локаций всего Сарнаута, самого по себе уже достаточно богатого на краски и изыски, чтобы хоть ещё кого-то из его обитателей можно было хоть чем-то удивить. Как оказалось, такие, поражающие воображение любого живого существа, места всё ещё существуют. Дело лишь в том, что до них очень трудно добраться, не умерев или же не уснув вечным сном звенящих нежно-голубых колокольчиков. Эльф и лютня шли не спеша, с природным любопытством и жадностью осматривая колоритный пейзаж вокруг них, как вдруг Лют резко дёрнулась и обернулась. Ар с удивлением посмотрел на подругу – на её лице читался явный испуг и какое-то смутное недоумение. 

Лююют... 

— Лют, что-то случилось? 

Лююют... Милая... Посмотри на нас... 

— Я что-то слышу. Голос. 

Лют... Ты же милая девочка... Не вредничай... Иди к нам...

— Что за голос? — Ар настороженно оглянулся по сторонам, но ничего вокруг не было, даже ветер не дул, одни лишь колокольчики по-прежнему мирно и едва заметно играли тихую мелодию

— Не знаю... Он... Он не мужской или женский... Он будто является сразу роем голосов... 

Лююют... Ты нам нужна... Останься с нами... Останься... 

— Как будто хор? 

— Да, хор детских голосов. Это очень жутко... 

Лююют... 

— И что они говорят? 

Брось этого скрягу, ты никогда не была ему нужна, а была просто инструментом, чтобы заработать побольше денег. Мы же дадим тебе свободу... 

— Какую? 

— Что какую? — не понял Ар и с удивлением заглянул в отрешённые глаза подруги. 

Бесконечную... Бесконечную свободу, Лют... Оставайся... 

— И что мне для этого надо сделать? Убить его? — девушка смотрела на сияющие лазурью цветы и лишь слегка приоткрывала рот, когда говорила. Она слабо повела рукой и указала на Ара, впавшего в этот момент в полное замешательство и ощутившего, что сейчас происходит что-то явно недоброе и опасное. Но до Лют было не докричаться. 

— Лют! Ау! Лют! Ты с кем вообще разговариваешь? Хватит смотреть на эти колокольчики! Посмотри мне в глаза! — эльф подскочил к девушке и, взяв в ладони её лицо, повернул его на себя. — О Яскер... Лют, что ты натворила... 

Глаза девушки были такие же яркие и так же светились неоновым светло-голубым пламенем, которым горели и колокольчики. Взгляд был полностью отрешённый, и, хотя она смотрела будто бы чуть наверх, в глазах всё равно не читалось никакой ясности.

Она была будто заколдована. Лицо стало ещё более бледным и стало тоже немного подсвечиваться голубым, а волосы уже давно светили во всю, словно в них поселилась армия светлячков. Только были они такого странного голубого цвета и что-то трещали на своём, чем-то напоминая цикад, шуршали крылышками, наигрывая странную мелодию перезвонов и шорохов, шёпота гигантских цветов... 

Просмотреть полную запись

У чащи мёртвых колокольчиков 
«Почему же она зовётся «Чашей Мёртвых колокольчиков»?»

– Какого Яскера, вот честное слово... – тихо пробормотал Ар, вытирая поступившие на лбу капельки пора тыльной стороной ладони. — Я иду уже, наверное, с двадцать пять минут, а до сих пор никого не встретил. И долго ли мне ещё предстоит так бродить по этому Умойрскому Рунд-Ук'у в поисках Лют? Стоп. Что это?

Впереди на уровне земли показалось что-то нежно-сиренево-голубое, сердце пропустил удар. Лют. Ар стремглав бросился вперёд, раздвигая руками мешающую ему колючую растительность, лишь чудом не расцарапав руки в кровь. Дыхание участилось, и в висках отдавал сильными ударами словно колокольный звон. Перед бардом была огромная поляна, засеянная бесконечным роем нежных слабо звенящих колокольчиков. Они были и маленькие, буквально с мизинец, и большие, ростом выше эльфа раза в три, и все звенели на разной тональности, создавая странно прекрасную, льющуюся перезвонами мелодию чарующей колыбельной. И относительно недалеко, в шагах двадцати от эльфа, среди этих самых колокольчиков лежала Лют и, как могло показаться, мирно спала, убаюканная песней колокольчиков. Её волосы почти сливались с цветами и потому из омута звенящих было видно только бледное-бледное, почти фарфоровое, лицо с закрытыми глазами, слабо подрагивающими во сне ресницами и задранным к небу маленьким курносым мирно посапывающим носиком. Бард остановился на краю поляны, словно поражённый. Он никогда такого не видел, да и вряд ли вообще много кто сможет похвастаться, что ему случалось наблюдать такую пугающе прекрасную картину торжества нежно-голубого перезвона над пространством и временем.

– Что... это... такое..? – с трудом выдавил из себя Ар, не веря тому, что сейчас показывали ему его глаза.

– Это Чаща Мёртвых колокольчиков, куда вы, ребята, как раз так и мечтали прийти, — вдруг раздался откуда-то слева хрипловатый голос, очень знакомый. Эльф быстро обернулся и увидел того, кого не ожидал сейчас уже встретить. Это был охотник. Он сидел, привалившись спиной к большому дубоподобному дереву на окраине поляны и взатяг курил трубку, откуда-то у него вдруг взявшуюся. 

– Что с Лют? – Ару не понравился тон мужчины, тот был как-то слишком саркастичен и полон иронии.

– Она уснула, — меланхолично пояснил мужчина, затягиваясь какой-то травой, которую он курил и от которой в воздухе парил неприятный сладковато-преющий ароматец.

– И когда же она тогда проснётся? Может, если тебе и некуда спешить, то мне очень даже надо торопиться, а Лют пойдёт вместе со мной.

– Зачем тебе всё это? — так же меланхолично и отрешённо спросил охотник, медленно переводя взгляд уставших сонных глаз с девушки на парня. 

– Что? — поразился Ар, часто-часто заморгав, будто желая согнать наваждение. 

– Я спрашиваю, зачем тебе всё это? — лениво и с явной неохотой пояснил тот и добавил. — Я дам тебе добрый совет, но только по доброте душевной, хотя лучше тебе бы всё же к нему прислушаться. Как бы потом не пожалел о глупости, тобою же и сотворённой. Не буди девочку, дай ей выспаться. Она и так сама не ожидала, что окажется в такой непривычной для себя форме, она не думала, что ей придётся терпеть и выносить все эти тяготы. Зачем ей это? Разве, по-твоему, она заслужила этих страданий? 

– Нет...

– Ей с тобой не по пути, пойми уже, — прохрипел мужчина, и тяжелый вздох вырвался из его груди. — Иди один. Оставь её здесь, отдыхать. Посмотри, как мирно она спит, будто в родной колыбели. Не стоит её будить. 

– Сколько ещё она будет спать? — твёрдо уведомился Ар, он не был согласен с мужчиной, но сейчас ему было не до доказательств. Надо было просто хоть каким-то образом разбудить Лют, чтобы продолжать путь вместе. 

– Тебе не всё ли равно? Иди дальше один, — было понятно, что охотник продолжать путь точно не намерен. 

–Сколько ещё она будет спать? — настойчиво повторил эльф свой ранее заданный вопрос. 

– Не будь эгоистом. Ты всю жизнь думал только о себе, подумай хоть раз о других. Оставь её!

– Сколько?! — практически закричал уже бард. 

– Ладно, ты меня утомил... — скучающе и немного разочарованно протянул охотник, с трудом поднимаясь с земли и отряхивая её со штанов. — Она будет спать всегда, пока ты будешь рядом. Лицемер.

Захрустели шаги, и охотник вскоре скрылся за густыми колючими зарослями, окаймляющими поляну колокольчиков.

«Если это только поляна, то какой ужас ждёт нас в чаще... И как же мне разбудить Лют...»

Ар печально вздохнул. Ему было жалко будить Лютню, сейчас, спящая, она была действительно прекрасна и, как могло показаться, была на своём изначально, предназначенном только ей одной месте. Её ресницы слабо подрагивали во сне, а губы иногда то поджимались, то изрекали без звука какие-то фразы – какие эльф никак не мог услышать. Он ещё раз прокрутил в мозгу диалог с охотником, потом тряхнул головой и с опаской сделал шаг навстречу поляне. Потом один. И ещё один. И ещё. Так шаги нарастали, и скоро он был уже по щиколотки в этих странно звенящих нежно-лазурных цветах.

«Почему они мёртвые? Они же звенят, растут. Вон их как много. Что не так с этими цветами?»

В глазах начало немного щипать, а сами они – слегка слипаться, будто бы клонило в сон.

«Эти цветы усыпляюще действуют на всех разумных существ?»

Ар оглянулся по сторонам и с ужасом для себя заметил, что среди нежно звенящих цветов на поляне лежит бесчисленное множество зверьков, видно, по случайности забредших в эти далёкие дали. Вот сурок лежит на боку, поджав к тельцу маленькие лапки, вот какая-то птица распластала крылья по земле, крепко заснув, вот какой-то мышонок свернулся маленьким клубочком у самых ног барда и тихо-тихо попискивает во сне.

«Колокольчики погружают всех животных в вечный сон, и те уже никогда не просыпаются. Да и сами по себе... Они же тоже спят. Вечность. Брр... Надо вытаскивать отсюда Лют, да поскорее. И самому тоже убираться, а то в сон клонит... Того и гляди — сам усну.»

Ар подошёл к мирно дремлющей Лют, нагнулся и с явным усилием, но всё же поднял её с земли, взяв на руки. В какой-то момент ему подумалось, что будет проще перелететь эту поляну, но попытка увенчалась неудачей. Пусть девушка и не была слишком тяжёлой, её даже можно было считать относительно лёгкой, но всё же подняться воздух с ней на руках – это было слишком. Приходилось идти, ноги слегка подрагивали, но так, что было почти незаметно. Нежно-голубые головки колокольчиков клевали, то проваливась в сон, то опять из него выпархивая, и наполняли нежной и очень грустной мелодией, похожей на песнь обречённой на вечное одиночество в молчании Смерти. 

Просмотреть полную запись

Дорога сквозь лес 
«История о глупом и самонадеянном орке-охотнике и чернокнижнике» 

Охотник помялся-помялся на месте, бросил пару виноватых взглядов на растерянную и взволновавшуюся не на шутку Лют, нервно теребящую свои слегка курчавые светло-голубые шелковистые пряди волос, потом перевёл взгляд на серьёзного и имеющего вид осознанного эльфа Ара, который смотрел на него уверенно и не то чтобы безразлично, но одновременно отдавая ему право править айринским балом и в то же время явно выдвигая свою непрошибаемую позицию. Он устало вздохнул, закатил глаза. Небо было неприветливо спело-оранжевым, как созревший и уже порядком напитавшийся соками всей прелести солнца большой и круглый апельсин в толстой горьковатой корочке, в этот клонящийся к полудрёму час. Затем ещё раз пристально посмотрел на не находящую себе от отчаяния места девушку и выдал, смачно ударяя себя тяжёлой грубоватой рукой в кожаной перчатке по бедру:

— Да ну. Нихаз с Вами. Пошло всё к Яскеру. Идёмте, мелкие недотёпы, а то девчушку ведь совсем жалко. Не человек я что ли. 

***

Под ногами сменяли друг друга мягкие, отчего-то пригнувшиеся к земле травинки. Воздух стоял сладковато-влажный, весь насквозь пропитанный яркими ароматами какой-то то ли приторной, то ли, наоборот, горькой зелёной растительности. Тропы как таковой не было. И дороги тоже. Был просто путь, по которому нужно было идти и не задавать лишних вопросов, ответы на которые услышать по-настоящему и не захочется, и не получится – ведь едва ли кто-то даст на них тебе скорый ответ. И данный вопрос стоит не только в том, что едва ли кто-то может не знать ответа, но и в том, что знающий может запросто отказаться отвечать или даже не утруждать себя и лишь притвориться ничего не знающим и не понимающим.

Лес был каким-то странным. С одной стороны, он был полон живой и цветущей растительности: разных цветов и размеров цветы, соцветия – всё это россыпью украшало корневища могучих дубоподобных деревьев. Яркие жёлтые — ползли и обильно вились лианами по стволам и иногда цеплялись за ветки. Малиновые с нежно-розовыми пестиками – крупными балетными пачками венчали короткие корявые сучки. И ещё много было цветов. Решившая пересчитать все их виды, Лют сосредоточенно хмурила брови и медленно загибала пальцы. А когда пальцы на одной, а потом и второй руке закончились, девушка постаралась держать десятки в памяти, но мозг, непривычный к такого вида деятельности, быстро сбился. И Лют опустила руки, смирившись с тем фактом, что разнообразие слишком велико и не поддаётся счёту. 

— Вы когда-нибудь бывали здесь? — полюбопытствовала девушка у охотника, который шёл очень быстрой походкой, при этом пристально осматриваясь по сторонам и всегда держа руку на рукояти хищно поблёскивающего стальным лезвием большого кинжала.

— Приходилось бывать, да, — неохотно протянул мужчина, вспоминая что-то очень далёкое и мало приятное, так как губы его сжались сильнее, отчего слегка почернели, а кустистые седые брови сошлись к переносице.

— А меч у вас откуда такой? — всё не успокаивалась девушка. Ей казалось, что разговоры помогут ей дышать легче, свободнее, но какое-то странное ощущение чего-то неизбежного и определённо пугающего тяжёлыми тисками всё ещё сковывало сердце. 

— Этот? — охотник улыбнулся одними краешками губ, одна из которой, было видно, рассечённая, и ловко выхватил из ножен скромно сверкающий кинжал, украшенный множеством царапин-шрамов, но ни одной трещиной. — Это иной верный старый друг. Я получил его однажды от старого бродяги-хадаганца. Он забрёл в нашу округу и что-то больно подозрительно слонялся по окраинам поселения. Тогда я был ещё в хороших и даже приятельских отношениях с поселенцами. И потому они нередко сами обращались ко мне за помощью. Так было и в тот раз...

Тогда в деревне нас... я говорю нас, потому что я тоже тогда жил в ней... было намного меньше, чем живёт сейчас. Я был относительно молод, но уже достаточно известен своей тягой ко всему, что хоть как-то намекало на опасность. Глупым был. Глупым и смелым, а это худшая сочетаемость, но мы сейчас не о том. Жил я, значит, в нашей деревушке. Знал всех и каждого в лицо, мы с друзьями часто встречались выпить – таверна была всего одна тогда на всё поселение, это сейчас их там, как закопчённой рыбы в сиверских просторах. А тогда таверна была одна. И называлась она «Счастливый орк». Дело было в том, что владельцем был, как это ни странно, орк, Дариан. Удивителен был товарищ, но очень весел и приветлив к гостям, много за квас не брал, а потому любили его... Ну, добрым словом, все любили. И вот, сидим мы, значит, с друганами в таверне, в «Счастливом орке», выпиваем по привычному и ведём беседу о том, о сём. О чём ещё может быть беседа у трёх отбитых вояк, не знающих себе места и покоя, вечно лезущих во всякие неприятности. Официантка, милая каниечка, уроженка Умойра, как раз поднесла нам тут вторую порцию, а Горг, мой друг, и говорит, что, вот мол, появился какой-то странный тип у нас в поселении, бродит будто только по окраинам, в центр не суётся. Перепугал всех здешних хозяюшек, они детишек на улицу не пускают, а те любопытные – всё равно сбегают. А те-то волнуются поди как за своих чад ненаглядных. А ещё будто ходят слухи, что этот человек очень горбат и всегда ходит в плаще и даже на голову его всегда натянут капюшон так, что лица не рассмотреть. Короче, боялись его все местные.

И вот пожаловалась Горгу одна местная семейная женщина, что очень переживает за своё дитя, а тот её и слушать не хочет, всегда сбегает посмотреть на «чёрного колдуна». Попросила она его передать это мне, значит, так как мне местные доверяли больше, чем прочим. Друзья мои обижались на это поначалу, да потом привыкли. С кем не бывает. Не я же виноват был в этом. Вот и передал мне, значит, Грог всё слово в слово. Я залпом допил уже третью порцию и самодовольно изрёк, мол, сегодня же всё и решу сам, да так, что этот недоколдун не посмеет здесь своего носа более показать. Будет сам трястись в страхе, просто вспоминая меня. И, уверенный в собственном превосходстве, оставил я своих друганов да побрёл прямиком к окраине деревушки, не заходя домой, не взяв никакого с собой оружия и даже не предупредив родителей, куда я ушёл. Глупый был, что сказать. Очень глупый. И понаивнее любой девчушки. Ох, и аукнулось мне потом это... 

Пошёл я, значит, на окраину, чтобы найти этого чудика заблудившегося, который распугивал всю округу. Вообще, странным мне показалось, что так неимоверно тихо было в этих местах. Нет, я понимаю, наша деревушка и сейчас не такая большая, а тогда была вообще с половину отрубленного мизинца. Но ведь чем меньше людей, тем меньше шума. Однако и уровень шума немного другой. Понимаете ли... Когда людей мало, шума от них тоже мало, но в такой ситуации даже очень и очень слабый шумок, который бы не заметили люди, скопившиеся в большую компанию, слышен на далёкие и даже прилично расстояния. Поэтому здесь я ожидал слышать какой-то фоновый лёгкий шум – жизнь местных. Не знаю, там, штопанье белья, тихая ругань, доносящаяся из-за бревенчатых стен избы, да хоть что-то, Яскер его побери! Там не было ничего! Будто всё вообще вымерло. И оттого должно было мне сделаться хоть капельку, да жутко, но нет. Глупцы вещей очевидных не замечают.

Нашёл я его, короче. Не то чтобы с трудом, но попался на глаза мне этот вертихвост не сразу. Ух и глаза были у этого зверюги. Он, понимаешь ли... — охотник обратился к Лют, слушающей увлёкшую её историю во все уши. — вроде как хадаганец. Это я сразу понял по нашивке у него на рукаве плаща да и сам он был щупленький, но какой-то дикий. Точно зверь. Гнулся, отходил на цыпочках и тихо шипел, когда я приближался. Ухватил я его, значит, за плащ, рванул на себя и как... вижу! Хвост! Точно хвост. Не прайденовский, этих ребят мы хорошо знаем, не зэмовский, их бы тоже я вмиг распознал. Всякие гости сюда захаживают. Не всегда в своём уме, правда, и не всегда живые, но не суть. Хвост у него был не беличий и даже не кошачий, а крысиный. Лысый такой, серо-розоватый, не очень длинный, но почти достающий до земли. Он безжизненно висел, словно пакля. Очнувшись от увиденного, я быстро перевёл взгляд на этого чудика и постарался свободной рукой скинуть с него капюшон.

Из-под ветхой ткани, видимо, ситцевой, но сшитой в много слоёв, на меня смотрели два очень маленьких глаза, глубоко въевшихся в лицо. Один из них был, видимо, природный, светло-коричневого цвета. А второй... Второй был ярко красный. И так светился. Ух. Страшно вспоминать. Такие ужасы. Никогда я ещё такого уродства не видел. Поражённый, я ослабил хватку, чем он не преминул воспользоваться и тут же вырвался из моих рук. Не знаю, что им руководило. Животный инстинкт, что ли. Я никак не мог его понять. Как он действовал? Зачем?

Вырвавшись, он отчаянно рванул прочь. Только тут я догадался, почему он так сильно горбатился. Это стало для меня очередным потрясением. Потому что рванул он от меня на четырёх лапах. Или руках. Яскер его б побрал! Не знаю, как это объяснить! Но вы меня поняли. Я, короче, побежал за ним. Бегу и думаю, что какая-то явная несуразица происходит. От меня улепётывает хадаганец с крысиный хвостом ещё и на четвереньках почти, а я не могу его догнать! Наконец, я подскочил к нему и снова прыгнул вперёд, чтобы повалить его всей тушей на землю. Только он верткий был. Ух. Так шмыгнул вперёд, что я решил, будто всё потеряно и он вот-вот смоется, но всё равно постарался ухватить его хоть за что-то. Как же был я удивлён, когда понял, что в руке моей оказался зажат его крысиный хвост. Мерзкая штука, я вам скажу. Гладкий, скользкий и очень холодный, будто мертвеца за руки трогаешь. В какой-то момент в голове у меня мелькнуло, что хвост не настоящий — это маскарад, что он сейчас его скинет и удерёт от меня в лесок, а его потом ищи-ищи, никогда не найдёшь в этих зарослях. Но к моему удивлению, из попытки зверя вырваться ничего не вышло, хвост ему мешал это сделать, и как тот ни бился, ни рвался и ни метался из стороны в сторону, ничего у него не вышло. Удостоверившись, что крепко держу этого крысёныша, я поднялся. Выглядел я, наверное, очень внушительно, а может, даже пугающе. Пыльный, грязный, всклокоченный, как новорождённый птенец полуночницы, с горящими глазами и сбившимся дыханием.

Я потянул эту тварь на себя, он не хотел, вырывался. Тут я увидел, что у него очень длинные когти, некоторые из которых сломаны. Я представил, как он полоснёт меня этими когтями по горлу, и мне сделалось дурно. Нет, я, конечно, не брезгливый, но не люблю я, когда кровь хлещет. Неприятное зрелище, да и рубашку потом Яскер отмоешь. Это существо пищало и шипело.
Вдруг у него в руке меж когтей показался кинжал. Большой такой, сияющий в лучах пока ещё не ушедшего на покой — спать — солнца. Да-да. Этот самый кинжал. Не знаю, как он вообще держал его в руках. С такими пальцами, которые можно переломать одним лёгким нажатием да ещё и с такими когтищами. Нет. Не знаю я, как он вообще умудрился его взять. К этому моменту я почти уверился, что передо мной чистой натуры зверь. Он не вёл себя, как хадаганец, прайден, орк, да кто угодно. Он действовал, как голодное и дикое животное, которое поймали в тиски. Разница была лишь в том, что этими тисками был тогда я, а у него был кинжал, которым он попытался меня полоснуть, но вышло у него это очень неумело.

Потом был ещё один выпад и ещё. Я всё пытался его как-то утихомирить, успокоить, зажать, чтобы он не шевелился, но он явно не желал успокаиваться. Со скрипучим писком он вновь махнул лезвием и в этот раз почти удачно. Оно проскользнуло у меня в паре сантиметров перед глазами, а потом криво пошло вниз и всё-таки чиркнуло по губе. Я ощутил, как что-то холодное очень быстро прошлось по коже, а потом губу слабо защипало. Я облизнул её языком и ощутил во рту металлический привкус крови. Задел, зверюга. Хорошо было, конечно, что он оружием управлять вообще не умел. Было видно, что оно как-то ему знакомо, будто что-то разумное, старое, давно забытое ещё осталось в этом чудовищно уродливом существе. Мне удалось выбить у него кинжал – тот, звякнув, упал на дорогу. Но в этот момент я упустил этого чудика. Он вырвался из плаща, за который я его, собственно-то, и держал, и рванул прямо в этот лес, да так, что тут же скрылся в густых зарослях. Только ветки хрустели.

Когда он удирал, я видел только, что кожа у него на теле серая-серая, как мёртвая или зэмовская, а на спине очень много белых следов от шрамов. Не знаю что это было за существо, да и не очень-то хочу до сих пор знать, если честно. Мне и так неплохо живётся теперь. Вернулся я назад с кинжалом. Друзья тогда надо мной посмеялись, мол, неудачник и никчёмыш, не смог поймать простого прохиндея, а навыдумывал сказок всяких, да таких, что только животы от смеха и лопались у всех, кто слушал мой рассказ. Не поняли меня ребята, не поверили. Да, я и обиделся на них тогда. Сильно обиделся. И ушёл вот жить подальше. Сам всё построил, сам всё обустроил. Живу, не жалуюсь. Потом только одна женщина ко мне приходила. Приходила, благодарила, говорила очень много каких-то вещей о своём ребенке, об этом крысином чудике и о том, какое я ей и всему поселению одолжение вообще сделал. Да, собственно, она-то и подарила мне эти сапоги, — охотник кивнул на ноги Лют. — Подарила и ушла. Нет бы хоть чаю принесла или ещё чего полезного. Утюг там. Не знаю. Котёл. Нет, она принесла сапоги. Ну, принесла и принесла. С тех пор я её и не видел-то никогда, а лет-то много прошло, ох, как много... Вот.

Вот, такая вот история. А кинжал мне достался. Правда, странно то, что я больше никогда не видел, чтоб он так ярко светился, как тогда, в тот самый день. Может, я был слишком под впечатлением от происходящего, может, ещё что. А может, и вообще мне это всё привиделось. Но кинжал вот со мной до сих пор, да и шрам на губе тоже уходить никуда пока не собирается, — он усмехнулся и с воодушевлением осмотрел своих спутников, притихших за время его рассказа. — Ну, что скажешь, бардёныш? Такого тебе ещё слыхать не приходилось?

— Нет, не приходилось, — миролюбиво согласился эльф, про себя отмечая, что охотник явно преувеличивает многие факты из своей истории, возможно, чтобы просто похвастаться, но спорить он на эту тему не собирался. Ему хватало быть довольным оттого, что мужчина повёлся на провокацию Ара и сам, добровольно пошёл с ними дальше. Иначе это дело могло бы обернуться катастрофой. В конце концов, эльфу было известно, что охотник здесь всё-таки бывал, он сам об этом как-то случайно упомянул и не один раз. Однако, странно, ведь история была начата как раз в ключе «был ли когда-то он здесь», а закончилась тем, что в лес охотник так и не зашёл. Что-то здесь было явно не так просто, как могло показаться. Но Ар предпочёл молчать и не задавать лишних вопросов.

У него вызывал смутное опасение как сам охотник, так и его истории. Было в нём что-то, что нельзя было объяснить простыми словами, но за что цеплялось сознание и разражалось отчаянным криком о помощи. Но понять, что же именно не так с этим мужчиной в возрасте с сумасшедше седыми бровями было очень непросто, и Ар бился над этим вопросом уже не первый час их пути через зелёные заросли. Что-то было явно не так.

– Лют, ты не поможешь мне достать карту? – эльф обернулся в предположительную сторону Лют, но её нигде не было, как и охотника. – Что за Яскер...

Эльф остановился и встревоженно завертел головой. Кругом были только деревья, густые заросли непонятных диковинных растений, большинство из которых он видел впервые в своей жизни, и слабо пробивающийся сквозь густую листву крон дубообразных деревьев золотистый солнечный свет, гладящий своими мягкими жёлтыми лучами макушку и барда, в том числе. Лютни нигде не было. И это тревожило Ара в первую очередь. Без охотника дорога ему хоть как-то ещё представлялась, но без Лют – нет.

– Лют? – Ар негромко позвал в гущу леса, надеясь услышать хоть какой-то очень слабый, но отклик. Ответа не последовало. Тогда он повторил уже громче, чем в первый раз. – Лююют?

Никто не ответил и даже не прошуршал, как это обычно бывает в страшных историях. Кругом не было ни живой души. Или это так только казалось. Ар тяжело вздохнул. Он не знал, как именно теперь ему поступить. Но бросать Лют было никак нельзя. Это было бы крайне несправедливо по отношению к ней, да и если бард мог как-никак справится один со всеми навалившимися на него проблемами, то Лют была слишком к этому непривычна. Ещё раз тяжело вздохнув, Ар внимательно осмотрел траву под своими ногами – должны же были остаться хоть где-то хоть какие-то следы.

– Что за трава такая... – удивлённо присвистнул эльф. – Ни одной примятой травинки, ни одного следа. И придумают же боги шутки законов физики, правда вот. Будто заняться им больше нечем.

Пришлось задуматься ни на шутку. С одной стороны, едва ли Лют по своему желанию спокойно так бросила Ара и ушла в абсолютно ином направлении, его уж, тем более, не предупредив. С другой, это он мог случайно отделиться от группы, не заметив, как путники завернули за какое-то дерево, которые здесь были все почти на одно лицо, если у деревьев оно, конечно, может быть. Значит, одно из двух, но что именно.

Конечно, разумнее было бы предположить, что ошибся он, ведь всегда в плохо понятных ситуациях, в первую очередь, принято примерять вину на себя – к лицу ли она тебе и как сидит по фигуре, не слишком ли облегчает или жмёт. Что-то говорило, что в этот раз вина лежит никак не на барде, но объяснить он это никак не мог и потому принял за данное, что ошибка было совершена конкретно им и, в том числе поэтому, теперь ему придётся её исправлять.

Ар закрыл глаза и напряжённо задумался, он старался отыскать в своей голове тот момент воспоминаний, когда в последний раз видел или слышал Лют. Казалось, это было совсем недавно. А это значит, что он никак не мог уйти очень далеко от них. Посмотрев на носки своих ботинок, Ар повернулся на ровные 180 градусов и очень медленным шагом, хотя что-то так и подбивало его изнутри ускориться, даже побежать, пошёл прямо, внимательно осматриваясь по сторонам и искренне стараясь припомнить хоть какие-то малейшие детали, которые он мог заметить, запомнить, хоть как-то уловить боковым зрением по пути сюда.
Задача это была не из лёгких, но другого пути у него сейчас просто не было. 

Просмотреть полную запись

Путь к устрашающему лесу.
«Дерево тоже хочет обнимашек, а то вы тут, как всегда, только о своём» 

– Я не могу больше идти... — уже с десять минут настойчиво ныла Лют, усиленно растирая и без того уже порядком покрасневшие, изъеденные красными капиллярами глаза. — У меня ноги болят... Ар... Ну Ааааар... Ноги... Устали... 

– Чего ты хочешь от меня-то, — непонимающе усмехнулся эльф. — Ты сама, как только увидела эти монстровидные сапоги, заканючила, что хочешь идти только в них и ни в чём ещё. Сама, заметь. Помнишь? 

– Помню, — недовольно пробормотала себе под маленький курносый носик Лют и тихо фыркнула. 

– Ты ещё что-то сказала тогда... Вроде того, что выберешь их исключительно потому, что у них на застёжке золотая ящерка с изумрудным глазом. 

– Нет! Совсем не так! — возмутилась девушка и топнула ногой, несильно ударившись и слабо завыв от кольнувшей в ступне боли. – Во-первых, там не была, а есть. Во-вторых, не ящерка, а варан. Это сказочное драконообразное мифическое существо. Старинные баллады говорят, они были предками наших нынешних язесских драконоидов. В-третьих, не золото, а начищенная до блеска медь. И в-четвёртых, у неё глаз амброзиевый, а не изумрудный. 

– Да не придирайся, хорошо же всё было, — устало проговорил бард, широко зевая. Спать ему хотелось ужас как. Сегодня ночью нормально выспаться Ару так и не удалось. После шестичасового тяжёлого мужского разговора в голове его пчелиным роем метались скомкавшиеся обрывки мыслей. В горле было сухо, будто припорошило, но не снегом, а мелкими острыми камушками жёлтого морского песка. 

Путники шли, взметая в воздух песочную пыль дороги – зрелищем это было не то чтобы очень интересным, но достаточно красивым. Всё будто бы погружалось в какую-то дымку, затуманивалось – и всё вокруг начинало казаться ещё более магическим и странно таинственным. Будто деревья умеют слушать. Будто ветер что-то шепчет, пролетая и рассеиваясь среди крон деревьев и бесчисленных рядов травы. Трава гнулась так, что, если нагнуться к самой земле почти и посмотреть на неё с такого не привычного для обзора ракурса, можно подумать, что это громадная армия, столкнувшаяся в мёртвой схватке с такой же могущественной и огромной второй армией. И вот теперь, под тихий свист ветра и шуршание ног по дороге да бряцанье ремешков на сумке да сапогах, эта армада просто жила. Жила так, как ей было предначертано – в бессмысленной и беспощадной битве. Едва ли при таких условиях ей суждено когда-то умереть. Да, потери на войне косят ряды эшелонов, но никогда – азартный дух войны, жажды сражения до беспамятства. Какая страшная идея – идея войны. А жизни ради войны – ещё ужаснее и непостижимее. Есть ведь на свете столько прекрасных вещей...

За этими мыслями Лют поймала себя, когда её так называемые спутники остановились, а она, так как не обратила на это ни малейшего внимания, просто максимально осторожно, ибо засмотрелась под ноги на всю это песчаную пыль и недалеко лоснящуюся жизненным соком и сладковатым ароматом траву, врезалась в дерево – аккуратно – головой. Больше ничего толком не пострадало, только нос зацепило какой-то маленькой веточкой и на нём теперь красовалась маленькая ровная розовая полосочка, на которую, как бусы, были нанизаны крохотные жемчужинки крови.

– Ой, — неосознанно изрекла Лют, ощутив неприятные последствия столкновения. — Что..? — ощупывая маленькими бледными пальчиками нос, она отошла на несколько шагов назад и удивлённо приподняла голову, впивая недовольно-поражённый взгляд в так невовремя выросшее на её пути дерево. — И чего ты тут забыло... — сердито проворчала Лют, хмуря ровные светло-голубые брови и раздражённо сверкая жёлто-песочными глазами, в которых плавилось при высоких температурах, вызванных лютневским гневом, золото. 

– Лют, ты как? – раздалось где-то совсем рядом, и взволнованная физиономия эльфа возникла будто из-под земли у самой девичьей фигуры. 

– Нормально, – недовольно пробурчала девушка, с трудом сдерживая слёзы.

– А смотреть вперёд – нет?

– Нит, — хлюпнула носом Лют.

— А куда же ты тогда смотрела, а?

— Под ноги, — совсем задавленно проскрипела девушка и разразилась слезами обиды, сползая на пыльную и твёрдую землю. 

— Вот мы и пришли... — с тяжёлым вздохом вырвалось из груди сопровождающего, и он почесал затылок. — Не знаю... Есть ли вообще вам смысл идти туда, и если да, то надо ли мне вообще помогать вам. Небезопасно это. Весьма. Я же говорил. Гиблое место. 

Лют к тому времени уже поднялась на ноги и внимательно слушала речи охотника, изредка поглядывая на сосредоточенно-задумчивое лицо барда, выражающее крайнюю из степеней задумчивости. Он размышлял, к сожалению, как показалось девушке, не вслух. Может быть, так она смогла бы хоть что-то понять и хотя бы попробовать чем-нибудь помочь, если была бы возможность. 

— Мы можем пойти сами, — наконец проговорил Ар, поднимая на охотника серьёзный взгляд глубоких, как омут, и искрящихся чистой обдуманной искренностью глаз. 

Лют тихо ахнула, после чего описала глазами восьмёрку бесконечности, горестно вздохнула и задрала голову к небу. Неба был виден только небольшой кусочек. Может, он был бы чуть больше, но шея нещадно болела от такого изогнутого положения, потому Лют не стала дальше экспериментировать. Большая же часть небесного покрова была съедена лиственной дубравой, навалившейся, как стог сена, на дорогу своей пугающей изумрудно-зелёной массивностью и толстыми стволами деревьев, чем-то напоминающих старые тысячелетние дубы, которые, казалось бы, за это время уже должны быть порядком покалечены и жить на последнем издыхании, но, на удивление всем и вся, по прошествии стольких лет они не стали ни на каплю несчастнее или слабее. Наоборот, казалось, с каждым годом стволы всё крепли и крепли, словно обрастали новой корой, а по венкам-канальчикам текла новая и вязкая древесная кровь – оранжевато-жёлтая смола, сильный аромат от которой жадно заполонял всё вокруг, будто бы завоёвывая себе территорию леса и всего, что в нём в той или иной степени находилось.

— Ар... Мы... — Лют, наматывая на палец нежно-голубую прядь и бегая глазами, неуверенно обратилась к барду, её щёки тронула лёгкая краска неловкости и смущения, и она совсем шёпотом закончила, наклоняясь к самому уху эльфа. — Мы же там не пройдём без него, ты понимаешь же, да?

Бард никак не отреагировал на поставленный вопрос и снова повторил уже ранее прозвучавшее заявление. Выглядел он в этот раз ещё более серьёзным, чем раньше. 

— Мы можем пойти сами.

— Конечно, можете, — с горькой улыбкой заметил сопровождающий. — Вы можете сами пойти, но вот выйти... 

— Да нам выходить и не особо надо, — равнодушно сказал Ар, не ведя и бровью. — Нам надо дальше. А Вы, если не хотите сопровождать нас через этот лес и так уж опасаетесь за свою жизнь, идите домой. Сидите в старом кресле, жалуйтесь на соседей да пейте горький чай. Мы и так Вам порядком благодарны и обязаны.

Просмотреть полную запись

Действие происходит в Колыбели, недалеко от Мёртвого Города. 

И тихо-тихо пела Колыбель. Парадным имперским маршем шли часы и заблудившиеся в них мгновения.

Военных лагерь был разброшен так удачно под боком у самого Мёртвого города, будто мертвецов только и не хватало в незебрадском Красном легионе. Не самое удачное решение ночевать прямо на линии наступления.

Орк в затяг курил, сидя на прогретой теплом термических реакций пурпурной земле, иногда горестно вздыхая. Он закрыл глаза и шумно выдохнул. Перед темнотой, застлавшей взгляд и поглотившей все краски, предстала кирпично-охристо-лиловая карта, замелькали средоточия: Коварство, Ярость, Смерть, Власть, Мысль, Жизнь, Безумие, Тьма, Хаос, Искры...
Какая странная совокупность. И как долго их отряд шёл к этому.
К этому городу.
И тоже Мёртвому.

Им стоило немалых усилий преодолеть каждое из сосредоточий, некоторые из братьев по оружию орка погибли, кто-то был ранен и потому списан назад, в Незебград, лечиться. Какой позор для воина...

– М-да... – Хрипло протянул служака, похлопывая рукой по карманам штанов в поисках зажигалки, но они были пусты. 

– Ароорд, ты чего? Не спится? – Из тёмно-фиолетового шатра в широкую красную полосу высунулась лохматая голова старшины. Орк щурился в пряную темноту будто бы сонными чёрными глазами, громко сглатывая слюну и, непонятно почему, недовольно хмурясь.

– Да нет, почему же, спится... – Шумно выдохнул Ароорд и потёр отчего-то ноющее запястье левой руки. – Просто вот что-то, вышел подышать воздухом да задумался.

– О чём? – Растянувшись в неприятной улыбке, хмыкнул старшина и наконец целиком вышел из палатки, сладко протягиваясь и разминая затёкшие от бездействия мышцы рук, шеи и ног. – О вечном, что ли? 

– Да нет, – пробормотал Ароорд, опуская голову и упирая взгляд тёмно-рубиновых глаз в неровную, всю в холмиках кочек, без единой светло-зелёной травинки, землю, больше по текстуре своей напоминающую лунный песок. – Так, вспомнилась дорога.

– Дорога? – Удивился орк и бросил быстрый взгляд на воина. – А, дорога, она всегда сложная. Это только поначалу кажется, что она такая вот ровная гладкая, да что тут – прямо сказать – идеальная! А вон-то как... Неее, – старшина хрустнул костяшками пальцев и присел на слегка тёплую землю. Он провёл грубой, всей в рубцах и шрамах, большой зеленовато-землянистой рукой по поверхности, что покосилась под ногами и задумчиво что-то пропел. Но так как орки поют отвратительно, то различить их ворчание едва ли кому-то хоть удастся. Так и здесь было. И даже Ароорд не был тогда уверен, что сам товарищ старшина понимал, что именно он промычал. Но говорить на тему пения в отряде было строго запрещено, ведь он состоял ведь подчистую из орков. А все знают, как эти существа могут выходить из себя. Поначалу они долго ворчат и пытаются уйти от конфликта, обычно попросту посылая оппонента за искрой Лу-а-Джалла. 

– Ты думаешь о завтрашнем дне? – Спокойно поинтересовался старшина, широко зевая. 

– Нет, – помедлив, ответил ему подчинённый и добавил уже более уверенно, но с явным нежеланием и плохо скрытым огрызанием. – Не хочу об этом думать. 

– А Колыбель-то спит, – будто не обратив внимания на окончание фразы собеседника, заметил седовласый орк (шевелюра на его голове когда-то была иссиня-чёрной и жадно сверкала при солнечном свете, но то было так давно; за последние семь лет все его волосы окрасились из пугающие-чёрного цвета в ярко-белый), ковыряя кривым желтоватым, под корень подрубленным ногтем землю. – Нажралась, зверюга, крови врагов да врагов их врагов и спит теперь, и не подавится. И не тошно ей. У, бессердечная тварюга. А, не, – старшина отвлёкся от копания и поднял этот же палец к небу, словно призывая орка прислушаться к чему-то несуществующему, незримому. – Смотри-ка! Поёт! Ух и поёт гадюка безродная свою колыбельную! Ты только послушай. Не. Ну. Ух. Какая наглая. Ей ещё и петь под ложечкой не засосёт. 

Вояка поднял голову и осмотрелся. Никого, кроме товарища старшины, рядом не было. Тогда он слегка наклонил на правый бок голову и прислушался. Поначалу казалось, что кругом лежит абсолютная тишина. Только рвано вздыхает старшина и водит массивным кожаным ботинком с шипами по земле, оставляя на ней длинные полосы рубцов. Но потом он услышал что-то. Совсем слабо. Едва различимо. Какой-то слабый звук, походивший то ли на писк, то ли на плачь, то ли на мычание немого. Орк насторожился и навострил уши, пытаясь как можно тщательнее вслушаться в непонятный звук, но ему этого сделать не удалось. Звуки совсем не различались, не складывалась в слова да и даже мелодию напоминали крайне слабо. 

– Слышишь? – Осведомился старшина и, взглянув на сослуживца, кивнул сам себе и довольно, улыбаясь во все оставшиеся у него за годы военных операций жёлтые зубы, изрёк, уже утвердительно. – Слышишь. 

– О чём она поёт? – Нахмурившись, спросил Ароорд у своего начальника. 

– Да чёрт её, чёртовку, же разберёт. Сидит веками, смотрит на то, как мрут воины да прочие всякие твари и мямлит что-то, подвывая. То ли плачет она так. У. Живая какая. Только я в это, брат, никак не верю. Нет у неё души. Да и совести тоже нет. Ровно как и сострадания. Не жалко ей никого. И никогда не было. 

– А что же она тогда, сама как-то движется или думает, может, о чём? 

– Она? Думает? – Процедил сквозь зубы орк. – Ещё бы чего. Сдалось ей это думание. Пьёт, тварюга кровь. И твою, и мою тоже. И вот Айзека. Храни его Тенсес. Славный был служивец, только больно уж выпить любил. Вот и не опохмелился к битве. А я и не приметил. Глаз мне выколи Яскер. Колыбель никогда ничего хорошего никому не делала. Она вообще никогда ни черта не делала. Только знай себе поёт эту колыбельную. И так тихо-тихо... У меня уже из ушей кровь скоро пойдёт от её этого скрежета души. 

– Товарищ старшина, у Вас зажигалки не найдётся? – Вдруг опомнился Ароорд. 

Орк хотел уйти, оставив вопрос без ответа, но случайно наткнувшись на любопытный взгляд во тьме блестящих глаз, всматривающихся в его лицо, он лишь отрицательно покачал головой и, поправив сползшую с одного плеча фуфайку, всё же направился обратно вглубь шалаша. И лишь один раз оглянулся, обернувшись назад, скрываясь в проёме тканево-клеёночной арки, ведущей в чарующий мрак палатки, наполненной спящей атмосферой и храпом до ужаса измотавшихся за день орков. 

А завтра их ждал тяжёлый день. Завтра кто-то из них должен был умереть. Вопрос лишь в том, чтобы этим самым случайным мучеником оказался не ты, а кто-то (кто угодно) другой. А пока дым от сигареты слабой струйкой полз к бездонному чёрному небу, отправляя лёгкие у Колыбели, всё гундосящей и гундосящей свою невнятную плач-песню. 

Просмотреть полную запись

Примечание автора:
Написано в честь уходящей уже (ещё) зиме и порадовавшему едва ли не весь мир бесконечным обилием снега февралю, одному из моих любимых месяцев. А ещё писалось чисто под Богемскую рапсодию, почему-то к ней возникли именно такие, зимние ассоциации. Ну, и мне захотелось сделать Сарнаут немного семейной Вселенной, а потому здесь появились дети и их родители, что звучит, понимаете, немного непривычно, но зато как по-домашнему. 
И последнее. Замечу, что действия происходят в несуществующей локации АО, которая имеет в себе основу Новограда по внешнему виду, но внутреннюю суть зимнего курорта, так как там обе фракции могут находиться одновременно и не вступать в конфликт. Так сказать, чтобы праздник был для всех. Да и в противном случае симпатия канийца к хадаганке склонила бы весь рассказ едва ли не к трагедии, хотя он всё равно в своём роде трагедией и является. Только очень тонкой, лёгкой, воздушной, словно безе, и рождественской, как имбирный пряник. 
 

Рождественская мелодия

С наступлением Рождества городок будто преобразился. Ярко горящие застеклённые витрины, где покоилось неисчислимое количество бубенчиков, плюшевых игрушек, праздничных маскарадных костюмов, браслетов, колечек и витых леденцов, так любимых малышами, так и влекли к себе. Сияющие вывески манили прогуливающихся зайти внутрь, выпить горячего шоколада с кусочком торта. Повсюду звенела ненавязчивая рождественская музыка, по улицам ходили разодетые в Санта-Клаусов канийцы и канийки, эльфы и эльфийки, нарядные зэм, орки и гибберлинги – они дарили всем красные колпачки с потрепанными небольшими белыми помпонами с пожеланием счастливого Рождества.

Один из таких весёлых Санта-Клаусов в один миг подлетел к случайному прохожему и, со звонким смехом нацепив ему на голову колпак, тут же растворялся среди толпы других таких же, как он. Маг, а это был именно он, остановился на месте в некотором недопонимании и немного растерянно дотронулся рукой до своей головы, на коей теперь красовалась красная шапка из тонкой материи с белыми краями и шариком на конце. Почти окоченевшая от холода рука ощутила лёгкие касания твёрдой, слегка колючей ткани, покалывающей оледенелые пальцы. 

Смеялись дети, их родители, а влюблённые парочки мило ворковали, будто бы никого не замечая. Проходя мимо светящихся магазинчиков и забитых людьми кафешек, можно было ощутить исходящее оттуда тепло и слабый аромат глинтвейна – от уличных лотков с горячими напитками, откуда в воздух поднималось большое облако клубившегося пара. Мимо с песнями и пританцовыванием прошла небольшая компания студентов, радуясь выходным и наступающему торжественному зимнему празднику.

Каниец остановился на окраине улицы и устремил свой задумчивый взгляд на небеса, где вяло сияла Луна в окружении плотных снежных туч, почти незаметных в глухой темноте, из которых, словно с конвейера, сыпались снежинки, постепенно покрывая ещё чистые участки своим пуховым покрывалом. Эти маленькие кристаллики таяли, попадая на кожу лица, оставляя после себя лишь небольшие капельки воды, от которых щёки начинал покалывать холодок.

Пряча нос в мягкий шарф, от которого исходил слабый аромат сочных мандаринов, невысокий парнишка запустил свои руки в тёплые карманы, спасая их от озорного мороза, что этим вечером решил всех живых существ, населяющих прекрасную и праздничную Вселённую Сарнаут, заставить превратиться в огромную глыбу льда. По светлому печальный взгляд, прикрытый густыми ресницами, усыпанных слоем белоснежных сияющих снежинок, плавно скользил по витринам дорогих магазинов, не задерживаясь ни на одном из них. Какая-то тоска и мечтательность исходила от этого одинокого мага, блуждающего по праздничным центральным улицам и теряющегося среди разноцветных гирлянд, праздничных украшений, скрывающегося за навесом весело танцующих в воздухе снежинок. 

От промёрзлого ветра никак не спасала длинная тёмно-синяя осенняя накидка, исшитая то ли золотыми, то ли серебряными, естественно, что крашеными, нитями в причудливых узорах и орнаментах, то ли животных, то ли вьющихся вдоль каймы пышным цветом цветущих цветов, достающая канийцу почти до самых колен, как и наличие на голове колпака, из-под которого выбивались слегка вьющиеся на концах светлые взлохмаченные волосы, напоминающие не столько сено, сколько песок нежностью своего оттенка. Он приподнял голову и выдохнул небольшое облачко тёплого пара изо рта, которое, порадовав взгляд буквально мгновение, тут же растворилось в пространстве.

В какой-то момент взгляд одиноко разгуливающего парнишки привлекла одна особо громкая особа, стоящая посреди улицы в окружении своих друзей и заливающаяся звонким смехом. Её длинные каштановые волосы витыми локонами покрывали гордо расправленные плечи, но эта озорная улыбка, от которой на щеках появлялись очаровательные ямочки, и смеющиеся золотисто-карие глаза выдавали в ней истинно лисье начало. Городская лисичка. 

Ноги будто бы обвили древесные корни, блокируя любое движение; что-то намертво сковало конечности, лишая всякой возможности шевелиться или хотя бы сдвинуться с места, приковало взгляд к девушке, судя по семенящему рядом с ней питомцу – язычнице, с оленьими рожками в распахнутом чёрном пуховике и кожаных сапогах на каблуке. Внутренности сжало, неприятно закололо где-то в области висков, но взгляд оставался всё таким же призрачно ясным. 

Случайно встретившись глазами с увлечённо что-то рассказывающей юной особой, каниец мысленно сделал шаг назад, на секунду он будто бы потерял равновесие, и показалось, что земля поменяла угол наклона, сменила полюса, и стало особенно холодно, по позвоночнику крохотными шажками пробежался холодок, стыдливо покраснели уши. А на лице промелькнула смущённая улыбка, принявшая скорее какое-то жалостливо-виноватое выражение. Порозовевший то ли от холода, то ли от неловкости нос вновь спрятался в мандариновое тепло шарфа, чёлка прикрыла уставившиеся на покрытую снегом землю бирюзового оттенка глаза. 

Услышав смех совсем рядом, буквально у своего уха, маг вздрогнул и поднял тоскливо-испуганные глаза, с трепетным ужасом обнаружив рядом с собой обладательницу оленьих рожек. Пухловатые губы слегка приоткрылись, пытаясь вымолвить хоть пару слов оправдания, но они так и замерли на языке, не сорвавшись. Получилось крайне нелепо, нос ещё глубже укутался в шарф.

– С нами хочешь пойти? – Обворожительно улыбнулась хадаганка, протягивая руку потерявшемуся в смятении пареньку, что с каким-то невинным удивлением наконец позволил себе взглянуть собеседнице прямо в глаза, но та лишь снова весело рассмеялась. – Извини, такие замёрзшие котята нам в компании не нужны, весь праздничный настрой сбивают.

Её смех мог бы быть заразительным, если бы не слёзы, мечтающие появиться на очаровательно-умилительном юношеском лице. Однако вся соль уже давно испарилась, оставив после себя лишь сладковатое послевкусие.

Под звон хохочущих бубенчиков она ушла с хитрой усмешкой на губах, шутливо подмигнув на прощание и махнув рукой в след, перед тем, как повернуться и двинуться вперёд со своей компанией под удивлённые возгласы, ахи и разражающийся в пространстве смех друзей, кому шутка над замершим в восхищении пареньком показалась до ужаса забавной. Они шли по разноцветно сияющей улице, веселясь, хохоча и поддразнивая друг друга. Лишь на секунду в мозгу одного из товарищей промелькнуло липкое чувство сковывающей душу потерянности и смятения, но тут же исчезло, растворилось под влиянием звонящего девичьего смеха и по-лисьи хитрого, завораживающего взгляда золотисто-карих глаз и обворожительно-соблазнительной ухмылки.

Просмотреть полную запись

«Если вы что-то ещё хотите сказать мне в пользу того, что вы не сумасшедшие, то призываю вас поспешить, ибо я начинаю думать, что вам реально дорожка в дом с жёлтыми стенами¹»

В гостях у господина «Сама Доброжелательность» 

Ар осторожно постучал в дверь, трижды ритмично ударив слегка красноватого оттенка костяшками по осиновой деревянной поверхности, выкрашенной в сумасшедше яркий оранжевый цвет. Видимо, хозяин жилища очень любил апельсины или мандарины. Или новый год. Впрочем, тогда всё это вообще связывалось в подобие логичной структуры, которая же по существу была всё такой же нелепой, как и изначальная догадка. Внутри квартиры что-то загрохотало и, кажется, упало. Потом низкий глубокий и явно мужской голос что-то нелестное пробасил в обращении, вероятно, к мебели, захватившей всё жилище и, определённо, сделавшей это против воли хозяина. Лют испуганно вздрогнула и недоверчиво покосилась на дверь, от которой ей хотелось быть как можно дальше, поэтому она стояла шагах в пяти за бардом и лишь изредка выглядывала из-за плеча, ибо любопытство-любопытством, а быть в курсе ситуации – наиважнейшее из умений, необходимых любому живому существу для выживания. 

– Кого нелёгкая принесла? – Дверь с разрезающим уши скрипом быстро распахнулась, чуть не пришибив случайно тем самым эльфа, к его счастью, вовремя успевшего отскочить назад. На пороге показалась рослая фигура со смуглой кожей, всклокоченными светлыми, как сено, усами-щёткой и в белой, будто бы накрахмаленной, рубашке с короткими рукавами да в светло-болотных штанах на подтяжках. Он серьёзным взглядом осмотрел путников и, почесав тыковку, строго изрёк:

– А вам какого Черепа тут надо? Здесь вам не эльфийский квартал для модных тусовок. Хотя... – Хозяин дома задумчиво почесал гладко выбритый, чем-то напоминающий квадрат, подбородок. – Для такого случая вы выглядите так, будто так и зовёте быть выгнанными с любого приличного мероприятия. Хотя вот для прогулок по этим лесам, – мужчина басисто рассмеялся в усы. – Будет самое то. 

– Мы пришли к вам попросить о помощи, – оторопев, медленно, но достаточно разборчиво, пробормотал Ар, редко моргая и всё пытаясь взглядом охватить массивную фигуру мужчины, что ему никак не удавалось, как бы он ни пытался это сделать. 

– М-да? А вы не думали обратиться к кому-то среди своего эльфийского карнавала? – Мужчина сделал шаг в сторону и навалился на дверной проём плечом, тем самым полностью его закрывая. 

– Нам посоветовали именно Вас, – терпеливо пояснил Ар. 

– И что же вы прикажете мне в этим делать? – Неприятно отозвался охотник, кривя тонкие губы. – То есть это вам, значит, сказали, а я теперь должен из-за этого что-то делать? Забавно. 

– Ну... – Лют нервничала и то открывала, то закрывала рот, словно рыба, не зная, что и как сказать. 

– Детишки. Бегите домой. Играйте в свои маскарады-карнавалы дома. Надевайте блестящие и пышные костюмчики, сияющие узорчатые маски и не мешайте нормальным людям работать. Здесь вам не детский сад.

***

Спустя минут сорок скорее одностороннего разговора на заниженных раздражённых тонах Ару с Лют всё же удалось проникнуть внутрь небольшого деревянного домишки охотника, где они провели более двух часов, распивая горький чай с корой какого-то из лесных деревьев из больших и громоздких деревянных кружек, окольцованных тонкими металлическими пластинами, надо заметить, ещё и довольно тяжёлых. Так что Лют с трудом удавалось удерживать свою в руках, а падение, столь неумолимо грозившее ковру, могло закончиться ещё неизвестно какого масштаба конфликтом с охотником, который пока, правда, ещё не сформировал какого-то откровенно негативного мнения по отношению к путникам. Хоть ему и до сих пор они сильно не нравились, первичное раздражение уже успело сойти на нет. 

Голубо-волосую девушку, на чьих щеках красовался очаровательной нежный слабый румянец, неумолимо клонило в сон, и она забавно, будто бы по-детски клевала носом прямо в кружку, которую держала слабыми руками, обхватив ладонями массивный корпус. Она выглядела в тот момент, как крохотный зверёк, вымотавшийся и дико уставший за день безуспешной охоты на обнаглевших мышей, заправляющих ближайшими золотисто-жёлтыми пшеничными полями, котёнок с единственным разве что различие в том, что голубые котята встречаются в природе крайне редко. Обычно их красят в этот непривычный кошачьему семейству оттенок люди: канийцы или хадаганды, изредка – зэм. Причина состоит в том, что их всех неумолимо тянет сделать свою жизнь хотя бы на один градус ярче и потому они столь воодушевленно преобразуют всё, что только могут, вокруг себя, в том числе и котов с кошками, которым, впрочем, на такую красильную магию откровенно всё равно. Как жили, как ловили мышей, как любили мурчать и мурлыкать рано утром, положив голову на колено хозяину или хозяйке, как обожали греться в несущих нежнейшей природы тепле солнечных лучах, так до сих пор и продолжают. Это доказывает тот факт, что в живом существе главным является не исключительно внешний вид, а внутренние самоощущение. 

Заметив, что Лют начинает засыпать, а ещё и подмерзает, охотник, уже порядком подобревший конкретно к ней к этому времени, предложил переложить девушку на кушетку, но она наотрез отказалась, уверенно заявив во всеуслышание, что спать она не хочет и вообще ни капли усталости не ощущает. Ар усмехнулся на это заявление и повторил предложение мужчины, стараясь сильно не настаивать, но всё же намекая на то, что так будет для неё же лучше. Но Лют и слушать не хотела.

В итоге, когда бард с охотником обсуждали возможность дороги до Чащи Мёртвых колокольчиков, идея чего поначалу казалась для мужчины до ужаса абсурдной, хотя он и признал, что сам там бывал, но детали рассказывать отказался.

(охотник даже изрёк что-то на подобие: «Если вы что-то ещё хотите сказать мне в пользу того, что вы не сумасшедшие, то призываю вас по спешить, ибо я начинаю думать, что вам реально дорожка в дом с жёлтыми стенами»)

И как бы Ар не пытался склонить разговор в нужное ему русло, рассказчик не вёлся на все им использованные уловки и молчал, как имперский партизан, в это самое время Лют уже мирно посапывала в кресле-качалке рядом с бардом, во сне не заметив того, как склонила голову, которая теперь покоилась на плече эльфа. Лицо её изображало высшую степень умиротворения, глаза были плотно сомкнуты, так что ни лучика, ни крупинки их золота не было видно, а на губах цвела слабая, едва различимая, но всё же распознаваемая улыбка обычного сонного человека. Лют впервые в своей жизни по-настоящему спала и ощущала, как тепло медленно наполняло её уже не деревянное тело. И просыпаться ей сейчас явно никак не хотелось. Но до утра было ещё долго, да и разговор двум особям мужского пола предстоял долгий, полный спорных вопросов и подводных камней, а впрочем, времени им хватало, а потому можно было не торопиться и всё же прийти в результате к какому-никакому компромиссу.

¹ дом с жёлтыми стенами – иносказательно «психиатрическая больница»

Просмотреть полную запись

Предисловие к стихотворению:

Написано оно в довольно простой, повседневной манере, хотя тогда, когда я только я его написала, оно мне нравилось, сейчас оно слегка смущает. Но всё же это своего рода история и потому жалко, если это совсем пропадёт. Вот.
Поэтому оно здесь и сейчас публикуется на чьё-то обозрение

Прошло шесть лет, так неожиданно,
Вернулся я в игру уже один,
Как прежне, взял язычника,
Вот, думаю, сейчас увижу мир 
Сарнаута, родное Светолесье... 
Мой добрый друг мне говорил: 
«Не лезь в игру, не вылезешь». 
А я совета не просил. 

И вот зашёл, характеристики, 
Какой-то новый класс
И прайдены какие-то, 
Что бьют не в бровь, а в вырванный 
Начальным мобом глаз. 
Аспекты непонятные теперь граничат рамки, 
Качай одной тропой умения,
Не смешивай достатки.

Но мне это не нужно всё,
Я не за тем пришёл, 
Оставьте новичкам обновки и новьё, 
В Сарнауте нам дружба гильдии важнее, 
Чем рыж или салат шмотьё.
Где кровь и пот слились в одно, 
И получился рыцарь, 
Где сказки оживают в Темноводье, за водицей
Живой и мёртвой я отправился бы пешим,
Боюсь только, утащит болотный деревень – леший.

Хочу, как прежде, я гонять на лютоволке, 
Неважно, что гонять за кружкой пива гибберлинги будут толки.
И кажется, я в музыке готов однажды раствориться, 
Бьёт ностальгия запахом Сиверии, 
И лихорадкой светит в лица. 

Пришёл на площадь, а там всё прежнее,
Мэтр в шляпе, башня, статный почтальон,
Гадалка так подмигивает, заговор, мол,
И тычет мне рукой в аукцион.
А я иду любуюсь, радуюсь, 
Немного лишь совсем грущу.
Кругом так много синего, астрально-дико-синего.

Я в этом мире снова потерять и обрести себя хочу.

Просмотреть полную запись

«А вы хотели бы ночевать в компании оборотней или пить с древнями?»

За границей Ир-Муура, по пути в Чащу Мёртвых Колокольчиков

Лют, поначалу, покинув деревню, почувствовала какую-то тоску. На неё внезапно накатила головокружительная грусть. Помычав себе под нос и порядком пожаловавшись на мир, проныв все уши себе и Ару, девушка наконец нашла для себя подходящий выход — и этим выходом была песня:

Как уныло, как тоскливо 
По дорогам, по тропам
Сквозь осиновые листья, 
Сквозь дубравы, сквозь века
Брёл герой, и пели птицы,
Щебетали по часам,
Брёл герой за вечным счастьем, 
Брёл в страданьях, брёл в годах. 
Шёл сквозь лес и через горы, 
Шёл по водам и морям, 
Плакал дождик, пели хором
Листья чащ, цветущих трав. 
Посмотрел герой на небо, 
Посмотрел и замечал, 
Что когда-то его дети... 

И тут Лют внезапно замолкла, сама того не заметив. Одна задрала голову и смотрела на небо, а небо было таким прекрасным. Прекрасным, каким оно и было всегда. Каким оно всегда и есть. И каким оно всегда и будет. 

А оно было странного цвета розового антика, размазанного бесформенными крупными пятнами, текущими по пропитанному миндальным маслом холсту.

И если задрать голову, можно было увидеть... Увидеть, как по нему плыли большие горбатые киты облаков, пушистых, как овечки. 

Небосклон в эту тёплую пору был лонсдейлитово чист, таким бывает взгляд влюблённого человека. Однако красота эта была никем не замечаема и проплывала над головами людского населения, как житейская проза, надо признать, уже порядком забытая. Спросите любого прохожего на предзакатной шумной площади у башни Айденуса, где всегда шумно и шныряют туда-сюда люди, заметил ли он, что вечерние звёзды сегодня вышли немногим раньше, чем обычно, и как особенно чисто сегодня мягкое розовое сияние друзов – так он бы с прохладицей мельком посмотрел на Вас и, потратив две-три секунды драгоценного времени, вернулся бы к своим «важным» делам, совершенно позабыв, о чём самом Вы только что его расспрашивали.

Казалось, что небо кто-то выпекал в духовке, как выпекают пекари тёплый пшеничный хлеб – с хрустящей корочкой, подумав о котором Лют ощутила, как во рту скапливается слюна. Она никогда ещё не ела в своей жизни, но сейчас поняла, что то, что она столько раз наблюдала, ей жизненно необходимо. Но она об этом умолчала, не стала говорить Ару, дабы лишний раз его не напрягать своими просьбами. И пока она могла терпеть, а от голода ещё не сводил живот – она терпела. 

Любуясь небом, Лют осознала, что в её голове впервые ютится столько странных и непривычных, порой даже философских мыслей. Сейчас её душу тронула красота. Та самая, естественная, природная, дикая, врождённая. И, пожалуй, стоит признать, что красота, как и истина – непостижима; и человечеству однажды придётся признать, что некоторые вещи по сути не могут быть поняты до основания. Вдоль дороги, уже покрыто жёлтым, а не грязно-рыжим песочным ковром, усиленно росли изящные в своей собственной дикости заросли шиповника, семейной группой здесь скопившись. Недавно их, судя по всему, подпилили, видимо, местные садовники-перфекционисты из деревни, и теперь кустарники с обрезанными местами ветками источали в пряный дурманящий воздух слабый кисловато-сладкий аромат, кружащий голову и сбивающий с ходу нескладный поток мыслей.

Ар тоже смотрел на небо и улыбался, косвенно надеясь, что он всё-таки не запнётся ни за что и не упадёт и не разобьётся о землю. Лют бросила быстрый взгляд на спутника. Озорная улыбка цвела на залитом охристой краской лице, утонувшем в канареечных всплесков закате. И алая краска смущения нежно тронула щёки девушки, что тут же потупила взгляд и вновь вернула чарующий взгляд своих золотистых глаз восхитительному в своей из вечной красоте небу.

Казалось бы, тут должны были прозвучать какие-то слова; они буквально крутились в одеревеневших пуантах на кончике острого языка. Воздух трепещуще вошёл в лёгкие, щекоча гортань... А в широкой груди забились бабочки, но звучащие где-то на уровне подсознания грацующие фразы там и остались. Вместо этого последовал лёгкий выдох с привкусом улыбки. Какова улыбка на вкус? Вам никогда не приходилось задумываться? Как по мне, она имеет ярко выраженную базу из сливочного масла. Мягкого, резинового, заигрывающе-очаровательного. По влюблённости своей лёгкого и слабой солёности солнечного. Какое-то странное чувство ютилось в груди девушки. То ли это было счастье ощущать себя живой, то ли простая радость красоте, то ли что-то ещё, Лют неведомое, ещё ни разу ей не встречаемое и ей потому непонятное.

Большое, норкообразное облако, мягкое, словно ладонь, неспешно проплыло над верхушками деревьев-близнецов и, зацепившись за острые сучья дерева с опавшей листвой, вероятно, больного какой-то неизвестной магической болезнью, а после – рассеялось, словно выпотрошенная подушка, из которой беспорядочно полетели перья, вскоре скрывшись за пушистой салатово-изумрудной листвой, в вечернем свете отливающей золотом. 

– Знаешь, а мир ведь настолько прекрасен, – задумчиво почти пропел Ар. – Что иногда хочется просто забраться в него с головой и уснуть, чтобы никогда не просыпаться. Особенно когда понимаешь, что и ты... частица этого волшебного мира. 

Несмотря на сквозившую в словах  улыбку, мирок девушки дрогнул и рассеялся чередой гулких ударов. Узкая дорожка, по которой шли путники, стала казаться ещё меньше, воздушные стены будто бы теснились, сдавливали пропитываемый пустотой воздух и Лют вместе с ним.
Чем пахнет пустота? А чистота? Да здравствует фикус! Какая постановка! Какой афронт! Браво! Es ist erstaunlich! Публика рукоплещет и автор процесса доволен собой и не видит проблемы.
Только вот пустота пахнет ацетатом натрия с нотками хлорки, а у стыда привкус зелёного чая.

Лют ощущала себя непривычно пристыжённо и крайне неловко, а в голове её застыла маргариновая улыбка. Будто бы безобидная, добрая, но такая неуютная, ненамеренно пристыжающая, жёлтая. Бывают такие моменты, когда даже людей, чьё смущение внешне проявляется крайне редко, коммунистическим или, как его чаще называют, что, впрочем, одно и то же, китайским красным неприглядно заливает щёки. Они тут же начинают буквально гореть, и человек сам уже слышит, как пульсирует кровь, прилившая к в обыденности бледному лицу.

– Действительно... – Последовал замедленный и плавный ответ, и девушка различила в собственной интонации нестерпимо внезапно откуда-то возникшее острое желание уйти куда-нибудь подальше, смыться, раствориться в воздухе, как сахар растворяется в горячем чае, от которого поднимается изящная клубящаяся струйка белого пара, просто слиться с травой, листвой или небом, лишь бы только не ощущать больше этой гнетущей неловкости. Лют слабо улыбнулась в небо, так что Ар этой улыбки не видел, что, возможно, к лучшему, ведь описать эту улыбку так сложно, если ты сам никогда так не улыбался...

Да. Действительно. Улыбка есть самое страшное оружие против человеческих душ, ведь она способна за буквально несколько секунд изменить просто... всё. Опасность изменений – то ли это, чего стоит бояться? Кто знает, кто знает... А знает тот, кто сам, увы иль к счастью, слишком часто с этими изменениями сталкивается. 

Глава 9

Просмотреть полную запись

«О смене наряда и, в теории, его большей практичности»

Магазинчик в Ир-Мууре

– Ммм... Нет. Мне это не нравится, – Ар хмуро смотрел на продавца обмундирования, сдвигая брови. Предложенная для Лют в магазине одежда абсолютно не устраивала барда. Она была слишком лёгкой и слишком открытой.

– Она в последнее время пользуется особым спросом у девушек да и вообще, кто откажется от такого красивого наряда.

– Нет и ещё раз нет, – напрочь отказался от товара эльф, напряжённо барабаня пальцами по столешнице в нетерпении.

Лют, вся цветущая, как юный и светлый лазурно-синий василёк, неловко выглядывала из-за плеча Ара, бросая любопытные и слегка испуганные взгляды то на хозяина магазинчика, то на разные модели одежды, наполняющие пространство маленькой залы, разложенные по полкам массивные тёмных, почти чёрных дубовых шкафов под полоток. Девушке было слегка неловко, но пустота магазина всё же немного успокаивала её. 

– Ну, Ваша же ошибка. Вашей спутнице оно бы явно пошло, — скрестив на груди руки, уверенно утвердил продавец, сдвигая с прилавка костюм. Он взглянул на девушку и по-доброму ей улыбнулся, получив в ответ зажатую, очень смущённую, но искреннюю улыбку. – Хорошо, я дам вам двоим кое-что другое. Подождите минутку.

Продавец ненадолго скрылся в глубине коморки, громко хлопнув тяжёлой дубовой, как и всё убранство в этом помещении, дверью. Через какое-то время он вновь появился на пороге с каким-то коричнево-зелёным свёртком в руках и протянул этот самый кулёк не Ару, а конкретно самой девушке. Она, слегка замешкавшись, всё же приняла одежду и, немного отойдя от прилавка, развернула тряпки. В наборе оказался болотный с коричневой каймой длинный в пол плащ с капюшоном, свободные и немного мятые из плотной ткани бледно-коричневые штаны и плотную подпоясанную кожаным ремнём песочно-белую хлопковую рубашку.

– Мне нравится, – щёки Лют вспыхнули, и она спрятала смущённый взгляд в одежду, из-за чего волосы её под своей тяжестью перевалились через плечи и скрыли за собой часть лица. 

Ар посмотрел на подругу, потом перевёл взгляд на в крайней степени довольного собой продавца и утвердительно кивнул головой, после чего порылся в карманах висящего на спине походного кожаного мешка и достал оттуда двенадцать золотых, которые со звоном опустил на прилавок.

– Благодарю вас, добрые люди, – усмехнулся продавец и, сгребая своей широкой грубой ладонью золотые монеты, добавил. – Спасибо за вашу покупку. Приходите обязательно ещё. 

***

– Спасибо.

– Да не за что собственно, чего мне.

– Нет, серьёзно, спасибо.

– А что... Куда мы теперь?

– Нам нужно теперь идти... – Ар замешкался и полез за картой в мешок. Немного в нём повозившись, он всё-таки достал карту и, развернув её, на вытянутые руках стал тщательно рассматривать. – Так. Нам нужно... Нам нужно... Нам нужно в Чащу Мёртвых Колокольчиков. Это где-то на востоке. А. Вот же она. Хорошо. Вроде понятно. Понять бы только, где мы находимся, то есть как называется это самое поселение. Здесь их что-то многовато...

Изумрудно-зелёный взгляд блуждал по аккуратно нарисованным группкам домов на карте, обозначенных разными диковинными названиями деревень и городов: Ил-Исоор, Аг-Урунд, деревня Си-Ль-Корс и Заячая Поляна рядом с ней. Видимо... как осмелился предположить Ар, какая-то местная достопримечательность что ли.

– Надо спросить у кого-то, как называется это поселение.

– А табличек с названиями нигде нет? Может, посмотреть на домах? Они же имеют все свои номера или здесь это так не работает?

– Что-то я нигде не видел... – Раздосадовано хмыкнул Ар. – Может, в небольших городах так не принято, мы-то с тобой привыкли к Новограду, большому и шумному, со всеми его привилегиями столицы не только Лиги, но и главного центра Кватоха, куда стремятся все сарнаутские путники со всех концов Вселенной. 

Друзья неспешно плелись по пыльной городской дорожке, разглядывая местных жителей и проходимцев. Наконец Ар резко остановился и, быстро сменив направление, подошёл к неприглядной старушке, очень медленно идущей по окраине улицы, укутавшейся в серую шерстяную шаль и периодически подрагивая, то ли от усталости, то ли от мороза, то ли ещё от чего неведомого – может, от старости. Ар почтительно поклонился преклонных лет женщине, чем привлёк её внимание и, вежливо улыбнувшись спросил:

– Извините, не подскажете ли Вы нам, как называется этот город? Мы с подругой немного заплутали, надо сказать, и не имеем абсолютно никакого представления, где мы сейчас находимся. 

– А куда вы направляетесь? 

– Нам нужно попасть в Чащу Мёртвых Колокольчиков. 

– Чаща Мёртвых Колокольчиков, зачем вам туда? – Поразилась старуха, тихо покашливая. – Это крайне неприятное место, которое не любит принимать у себя гостей. Пустое занятие – пытаться найти себе там место или построить дом. Многие пытались, но у них ничего не выходило. Мало того – это очень опасное место. Говорят, там пропадают люди. Хотя есть и те, кто оттуда вернулись. За пределами нашего городка, Ир-Муура, вы как раз интересовались в самом начале, есть небольшой домишко местного охотника по имени Фор-ди-Хант. Вот вам нужно поговорить с ним, он вам точно всё расскажет. Если, конечно, захочет. У него порой бывает весьма напряжённый характер. Возраст в конце концов, – со вздохом, полным отрешённости, прохрипела старуха. – Но я думаю, что вам действительно следует с ним увидеться. Несмотря на все свои недостатки, которые обычно отпугивают от него людей, он очень добрый и приятный человек. Но на вашем месте... Нет. Честно. Я бы предложила всеми силами избежать попадания в Чащу Мёртвых Колокольчиков. Очень мрачное место... Хотя решать, конечно, не мне, а вам... Ну, если уж с этим ничего нельзя поделать, так хотя бы вы можете обратиться за помощью. Идите с миром. 

– Эм... Хорошо, я вроде всё запомнил, спасибо Вам большое. Берегите себя и будьте здоровы. 

– Спасибо, мил человек. Ступай. – Мягко улыбнулась пожилая женщина, качая головой и продолжая свой черепаший путь. А сам Ар же быстро вернулся к спутнице, теребящей свои извечно голубые пряди, пытаясь их хоть немного завить. Со стороны это зрелище выглядело немного забавно. К её счастью, теперь внешность девушки привлекала куда меньше внимания, ведь на голову ей эльф накинул капюшон от плаща, который отбрасывал густую тень на бледный, как фарфор, лоб, слабо отливающий леденящей синевой. 

Небо неохотно и очень медленно, словно тоже было старым, как Сарнаут, плыло над головой задумчивой Лют крупным нежно-лазурным пятном, по которому по невнимательности иль специально разлили молоко импровизированной стайкой крохотных облачков. А ноги всё продолжали шуршать по пыли, только новенькие сапожки теперь радовались дороге, впервые выйдя на прогулку и наслаждались жизнью. Девушка же чувствовала себя в новой одежде более неловко, чем ощущала себя в прошлой. Однако, до ночи было ещё далеко, а потому явной теплоты от обновок не ощущалось.

Но это всё было пока. Пока – они шли. Пока – они молчали. Пока солнце светило. Пока шелестел ветер и клубилась крохотным вихрем пыль в воздухе. 

Глава 8

Просмотреть полную запись

«Смена обмундирования» 

Дорога в неизвестность

Лют почти всегда шла за спиной Ара, что его слегка волновало, потому что если она так потеряется – он и заметить не успеет. И из-за этих переживаний эльфу постоянно приходилось оборачиваться, что сбивало его не только с мысли, но и с пути. Поэтому в конце концов бард убедил девушку идти перед ним и давал лишь устные указания, если нужно было куда-то повернуть. Если честно, он и сам не до конца был точно уверен, что они идут в правильном направлении, но раз есть дорога, значит, есть и конечный пункт её назначения, а значит – она обязательно куда-то путников да выведет.

Мысль о том, что уже порядком освоившаяся в ходьбе девушка, идущая перед ним, является его лютней, не то что бы смущала Ара, но скорее вводила в заблуждение. Не то что это было каким-то невиданным делом, ведь, в конце концов, в мире, где живёт и цветёт пышным цветом магия, всякое может случается. И одушетворение не живых предметов – далеко не самое странное из возможных необъяснимых происшествий, но всё же...

– Агрх, не понимаю... – Ладонь звонко ударила по лицу и медленно поползла вниз. – Ничего не понимаю, – простонал Ар, поднимая травянисто-изумрудные глаза к небу, будто взывая к нему, призывая его к желанному ответу.

– М? – Лют обернулась и подняла удивлённый взгляд на эльфа, без слов вопрошая, что же случилось и что стало причиной раздосадованного возгласа. Уши барда приняли сумасшедше ярко-алый оттенок.

– Я не понимаю... – Достаточно громко, но скомкано пробормотал Ар себе в ладони. 

– Чего?

– Почему, – бард слегка замялся, не зная, как бы достаточно вежливо или хотя бы нейтрально-вежливо выразиться, чтобы не задеть Лют, чей характер для него был до сих пор был той ещё загадкой природы, которую ему лишь предстояло, возможно, разгадать. Это странное чувство незнания угнетало, из-за чего Ар чувствовал себя крайне неловко, ведь не знал, что говорить и как действовать, и что вообще следует ему делать, чтобы настроить хоть какой-то контакт с девушкой, чьи светло-голубые волосы при ходьбе слегка подпрыгивали, изредка спутываясь на слабом тёплом весеннем ветерке, несущем в своих цепких и вечно крепких объятиях ароматы трав, цветов и древесной коры, кисло-сладкой смолы и чистой влажности, полупрозрачным покрывалом накрывшей весь таинственно-чарующий лес дальнего уголка Умойра. 

– Как так произошло, что ты, собственно... – Ар неловко кашлянул в кулак и отвёл взгляд в сторону. – Ты из лютни превратилась в канийку?

– Не знаю, – Лют тихо усмехнулась и слегка вытянутые черты приняли кошачье обличье. – Как-то уж так получилось. Возможно, всё дело в локации.

Девушку, казалось, не очень заботило всё происходящее, она выглядела крайне и крайне довольна ситуацией. Привыкшие к ходьбе ноги уже уверенно ступали по земле и она иногда даже подпрыгивала, перелетая с места на место и звонко смеясь. Юбочка платья с плотным каркасом забавно прокручивалась на поворотах, а колокольчик, оказавшийся на золотом нашейном банте и поначалу не замеченный Аром, то тихо побрякивал, то позванивал, язычком ударяя о свои медные истёртые стенки. Наблюдать на девушкой было приятно и даже, пожалуй, любопытна. Она была по-детски радостной и вся благоухала полевой свежестью. Глаза её светились крупицами чистейшего белого, жёлтого и розового золота и серебристо-ртутными нитями.

«Разве могут быть у кого-то такие странно красивые глаза... » – подумалось эльфу и он с досадой вздохнул, натянув на лицо цветущую светлолесским умиротворением улыбку.

Деревья нависали над дорогой, как ивовые ветви, свисающие с массивного ивового дерева над сизой гладью беспечно дремлющего в вечной печали озера. Они щекотали друг друга сумасшедше-зелёными листьями, шелестели под частыми рваными дуновениями западного ветра. Лют металась от дерева к дереву, впирая взгляд в дурманяще-дикую зелень листвы, шаркая по такой же ядовито-салатовой траве маленькими ножками в тонких чулках, ткань которых уже была местами испачкана зеленоватым соком растений. Щёки девушки горели так же ярко, как и глаза. И вот вдали показалось некое то ли поселение, то ли мелкая деревушка. Напрочь забыв о карте, лежащей в наспинном мешке, Ар шагал за Лют, и двигались они уверенно и достаточно быстро в направлении то деревянных, то каменных домов с засыпанными соломой крышами.

– Куда это мы пришли? – Лют остановилась на самом краю тропки, поставив ножки рядом и не решаясь ступить на песочную насыпь. – Что это?

– Не знаю, – Ар почесал затылок и сделал первый шаг навстречу деревушке.

По дорожкам бродили местные жители: женщины в кремово-коричневых однотонных платьях в пол и белых передничках, дети в дутых кожаных штанишках и песочно-жёлтых или жемчужно-белых, с лёгкой голубизной, рубашках. Пыль легко клубилась под ногами и стелилась медным туманом над дорогами. Поселение жило в своём привычном размеренно темпе и только два путника как-то немного выделялись на этом привычном фоне повседневной идиллии. 

***

Деревня оказалась городком, хотя и достаточно небольшим, но всё же городом, наводнённым одно- и двухэтажными домишками. По закоулкам бегали дворовые собачонки, лохматые и чёрно-коричневые, иногда в компании гоняемых ими же взъерошенных кремово-бело-рыжих кошек с драными хвостами и навострёнными на макушке двумя острыми треугольничками ушек.

– И куда мы идём? – Шагая шаг-в-шаг рядом с Аром, полюбопытствовала голубо-волосая, с неподдельным интересом заглядывая эльфу в глаза. 

– Нужно купить тебе обувь, – задумчиво бросил бард и косо поглядел на пыльные до икр чулки, весело шаркающие по городской грязи. – Да и твой наряд... Как бы поправильнее вообще сказать... – Он виновато взглянул на спутницу и слабо улыбнулся, после чего резко отвёл взгляд на сменяющие друг за другом слева от него дома, будто они были самым интересным зрелищем в его жизни. – Не подходит он для путешествия. Ты замёрзнешь ночью, да и если мы будем идти сквозь заросли, а это вполне вероятно, ведь дороги и тропы есть далеко не везде, то будешь часто цепляться за дикую растительность. Во-первых, – Ар, не отводя взгляд от плывущего мимо него городского пейзажа, начал медленно загибать пальцы левой руки, громко вслух произнося пункт за пунктом. – жалко портить такую... Кхм. Красоту. Во-вторых, тебе действительно будет неудобно. В-третьих и последнее, это привлекает слишком много внимания.

И действительно, проходящие мимо люди, блуждающие по городу в каких-то лишь для них известных направлениях и с лишь для них известными целями, время от времени косились на нарядную девушку, накручивающую на палец нежно-голубую прядь и покусывая от волнения и неловкости губы.

– Мы идём в местный магазинчик, – наконец утвердил Ар. – Осталось только его найти. 

Глава 7

Просмотреть полную запись

«Об очаровании по имени... Стоп. А как же её теперь называть?»

По ту сторону

В тот момент, когда тело полностью окутала звенящая и холодная тьма, Ар ощутил, как всё его тело резко пронзило, словно иглой, северным ледяным ветром, а во рту появился странно сильный и дурманящий привкус мяты. Но было во всём этом что-то странное. И этим чем-то был непонятно откуда взявшийся очень тоненький аромат луговых васильков.

***

Эльф не понял, когда отключился, не понял, когда очнулся, да и сколько он был без сознания – тоже было ему неведомо. Сейчас он ощущал себя слегка не к месту, так как ещё плохо соображал, что, где да как и почему. Наконец в его голове всё стало потихоньку проясняться, и он облегчённо вздохнул, не ощутив на теле насквозь промокшей до нитки одежды, которую бы непременно тут же пришлось сушить, окажись она критически влажной. 

Темнота была мягкой и очень приятной, и Ару не хотелось открывать глаз. Наоборот, сейчас его тянуло в сон, глубокий и полный, желательно, без всяких дурных сновидений, от которых потом сильно болит голова и пропадает по утрам столь необходимый любому разумному живому существу аппетит. Но сон надо было отложить до лучших времен, да и нелепо, согласитесь же, было бы засыпать прямо там, где ты только что оказался. А надо помнить, что оказался эльф там впервые в своей жизни, особенно учитывая то, что бард абсолютно ничего не знал об окружающей его местности и мог только представить, какая из сотни возникших в его лохматой голове теорий окажется действительной и что его ждёт после пробуждения. И будет ли оно вообще, если уж на то пошло. Поэтому Ар не стал медлить и спешно распахнул глаза.

Солнце светило ярко. И эльф почти ослеп в первые же несколько секунд, так неудачно вперив изумрудный взгляд прямо на огненное, горящее сотнями костров, небесное светило великой магической Вселенной. 

– Какого Яскера... – Недовольно раздалось где-то совсем под боком у барда. Голос был женский, мягкий, но достаточно плавный, хотя и в свою очередь немного тонкий.

Ар в мгновение ока сел и начал вертеть головой в поисках источника звука. Наткнувшись взглядом на сидящую рядом с ним на траве девушку со светло-голубыми волосами и нежно-золотистыми глазами, бард удивлённо поморгал и с трудом из себя выдавил:

– А ты, собственно, кто будешь? 

Голубовласая девочка приподняла свою маленькую голову с крупными выразительными глазами, слегка прикрытыми веером густых чернильно-чёрных ресниц, и, слегка приподняв в удивлении брови, поражённо уставилась на эльфа, редко моргая и постепенно склоняя голову на бок, отчего взгляду открывалась её тоненькая фарфоровая шея, которую изящно опоясывал небольшой золотой бант на белой атласной ленте с вышитым на ней серебряным орнаментом. Пока незнакомка молчала, придирчиво заглядывая барду в смущённые изумрудно-травянистые глаза, Ару удалось поподробнее её рассмотреть. Странное и нелепое для путешествия пышное кружевное платье, бело-золотистое, с высоким стоячим воротником и пышными гофрированными рукавами, сужающимся к тоненьким хрупким запястьям, очень бедных, почти прозрачных. И если присмотреться, то можно было заметить, что кожа в этих местах настолько тонкая, что предоставляется возможным разглядеть едва ли не каждую венку, каждый сосудик, из-за чего кисти рук напоминали изящную бледно-сине-фиолетовую паутину, сотканную на коже Пауком Жизни. Только ноги были без туфель, или сап, или какой бы то ни было обуви. Лишь нежно-голубые в белые кружева с золотистыми цветами чулки хоть как-то предостерегали легко мёрзнущую кожу ног от слабой влаги лесной травы. Девушка казалась маленькой и, видимо, либо что-то понимала, чего не понимал эльф, либо была в ещё большем ступоре и потому сидела, как и прежде, вперив свой взгляд в Ара и плотно сомкнув нежно-коралловые тонкие губки.

– Кто ты? – Повторился бард, поднимаясь с земли и придирчиво отряхиваясь, сбрасывая пару-тройку уже порядком там задремавших зелёных жуков с длинными чёрными усиками, завитыми на концах, с одежды. Поднявшись, Ар оглянулся, шаря взглядом по траве в поисках лютни, которой почему-то нигде не было. – Эй, а где... Что... Куда делась-то? 

– Лют, – эльф быстро обернулся, а маленькая девочка продолжала внимательно на него смотреть, только теперь её губы растянулись в слабой, едва различимый улыбке, отчего стало будто бы чуточку теплее кругом.

– Лют? – Ар подозрительно сощурил глаза и покосился на незнакомку с золотыми глазами. Та кивнула. – Ох, серьёзно что ли...

Эльф провёл рукой по лбу, стирая выступившие единичные капельки пота, напоминавшие серебристо-ртутные росинки, и глубоко вздохнул, постепенно мысленно успокаиваясь. 

– Ну что, поднимайся, – Ар, чуток наклонившись, чтобы достать до нужного уровня, протянул девушке руку помощи, которую та уверенно приняла и, правда с долей определённого труда, поднялась. Ноги её слегка подрагивали. Могло показаться, что стоит она крайне неуверенно и вот-вот должна упасть, завалиться на бок, но Лют не падала. Она крепко держалась за руку эльфа, прикрыв глаза, сжимая её тоненькими фарфоровыми пальчиками до лёгкой красноты. Видимо, собиралась с мыслями, пытаясь сконцентрироваться и осознать, как именно ей нужно двигаться, как нужно ставить ноги, чтобы держать равновесие и не грохнуться всей тушей на прикрытую травяным одеялом землю. 

– Сможешь идти? – Эльф всё ещё весьма недоверчиво, но, впрочем, уже более спокойно, смотрел на девушку, с трудом, однако, называя её в голове по привычному «подругой». 

– Да, смогу, – тихо пролепетала Лют и, открыв глаза, расцепила пальцы. Она очень медленно отошла от Ара на пару шагов, слегка покачиваясь и, мягко улыбнувшись, взглянула на эльфа. 

Ему вдруг почудилось, что что-то только что незаметно исчезло, будто растворилось, стало ничем, потерялось где-то во вселенной, таинственной и бескрайне далёкой по направлению во все стороны и во всех уголках. Ар неосознанно свёл брови к переносице, глубоко задумавшись. Мысли комком, словно клубок из спутанных разноцветных нитей, катались перекати-полем по черепной коробке, всё же не имея возможности выбраться за пределы головы. Что-то явно исчезло, только вот что и как. И самое главное – непонятно, почему же это так встревожило барда. 

И тут он понял, что же всё-таки исчезло, что было тем, к чему он уже успел малость привыкнуть, что встревожило его сознание – исчез захвативший его магический притягательный слабый и невероятно нежный, так и тянущий в себе, манящий заблудиться в своём лабиринте, потеряться и никогда оттуда не выходить аромат луговых васильков.

Ар, с трудом скрывая поражённость, взглянул на Лют, по-прежнему весело на него смотрящую, и, в очередной раз тяжело вздохнув, по-дружески ей улыбнулся и сделал шаг навстречу.

Путники двинулись по тропинке, непонятно куда ведущей, но единственной и потому – разумно эльфом выбранной. 

Глава 6

Просмотреть полную запись

«Навстречу неизменно притягательному»

Умойр

– Так... – Ар подозрительно сощурил глаза, брови его медленно сползали к переносице, а лицо принимало всё более и более задумчиво выражение. – Так... И что это значит..?

Бард, громко шурша желтовато-кремовой, местами истончившейся до уровня тонюсенькой тряпицы, бумагой неуклюже вертел в руках карту, которая оказалась довольно масштабной, почему и приходилось держать её на вытянутых вперёд руках, дабы хоть какой-то внушительный кусок местности, исписанный закорючками надписей и обозначений можно было различить.

– Это Умойр что ли? – Изумрудно-травянистые глаза хитро прищурились, крайне внимательно всматриваясь в завитки будто бы эльфийских букв на бумаге. Пожалуй, убийственная изящность почерка была единственным значительным и всеми примечаемым недостатком, так как, несмотря на всю свою грациозность и изящество, он едва ли поддавался расшифровке непривычным к таким завиткам из завитков в завиткам сарнаутцам.

– Хорошо... Значит, мне куда-то... – Ар поднял голову, упирая свой взгляд в удивительно светлую и радостную лесную чащу. – Сюда. Так. Ладно. Вроде понял. А это... А. Сюда. Хорошо. Вроде так. Ну... Пусть... Да. Похоже на это.

Жаловаться на карту бард находил полностью бесполезным занятием и потому не тратил свои бесценные минуты на обыденное для населяющих Сарнаут разумных существ нытьё и извечные плаксивые зелёные жалобы. Под ногами эластично гнулась мягкая молодая салатово-орхистая травка, будто насквозь пропитанная солнечной энергией света. Тихо шуршали жёлтые головки мать-и-мачехи и нежные ромашки, однотонно-пёстрым бело-песочно-жёлтых ковром, какие обычно, правда в другой, красно-жёлто-коричнево-чёрной цветовой гамме, висят на стенах, устилают полы квартир и коридоров, зал и даже столовых, а обычно просто свёрнутые, словно императорская депеша, стоят просто во всех городах и промышленных посёлках Империи.

Чем ближе был Обережный Круг, тем больше, хотя и довольно медленно и едва заметно, сгущались отливающие изумрудно-зелёным, как глаза барда, краски. Лёгкая боль в ногах давала о себе знать, но пользоваться крыльями Ар отказывался, и потому вскоре слегка ноющее и тянущее металлом ощущение в икрах исчезло, будто никогда и не появлялось. Бывает такое, что со временем напряжение спадает. Видимо, в какой-то момент организм просто уже сдаётся и перестаёт как бы то ни было пытаться обратить внимание идущего на возникший дискомфорт.

– Похоже, это где-то здесь. Лют, ты как, нормально? – Бард по-отечески погладил лютню и похлопал её по слабо отливающему лаком закруглённом боку, тронул кончиками длинных, как у всех чистокровных эльфов, пальцами так и манящие к себе струны. Но сейчас времени на музыку не то что не было, ведь временные рамки хозяин таверны для Ара не обозначил, а следовательно, он был сейчас волен сам себе в работе и отдыхе, однако, как персона довольно ответственная, эльф предпочитал не откладывать дело, за которое столь спешно и охотно взялся, в дальний ящик, запирать на ключ и выкидывать этот самый ключ в окно, лишь бы поскорее обрести отговорку, дабы только не приниматься за занятие, ему поручённое. – Ты у меня умница, – Ар довольно усмехнулся, кося травянисто-зелёный взгляд на музыкальную подругу. – Вернёмся, вот получу я целый сундук золота и отдам тебя мастеру по музыкальным инструментам и их реставрации. Он тебя подлатает подруга и покрасит, может даже. Какого ты цвета хочешь быть? В цвет золота – жёлтой? Или хочешь быть, словно чистое светлолесское небо, глубинно-голубой? А может, нам выкрасить тебя в несколько цветов? О, говорят, можно даже за дополнительные золотые, а у меня же их будет достаточно к тому времени, сделать окрас с уникальным узором или орнаментом. А можно на боку можно нарисовать оранжевую и большую огненную Жар-птицу. 

– Так. А здесь... А здесь... Налево? А, нет. Направо. Вот по этой тропинке, если это она. Мгм... – походка Ара была медленной, но за счёт своей неспешности – относительно уверенной.

Он шёл по едва заметной тропе, или скорее уж тропинке – тропиночке – нет, просто по той части лесного земельного покрова, где трава была чуть короче, чем в других местах и, как могло показаться со стороны, слегка гнулась к влажной, пахнущей всеми красками сильных запахов цветений земле. Убрав карту, а если точнее, то неряшливо свернув и поспешно запихнув её в походный мешок, представляющий из себя подобие рюкзака, из буро-красной дублёной кожи светлолесского дикого кабана, столь жадного до желудей, Ар теперь смотрел только под ноги, внимательнейшим образом вглядываясь в ровную поросль травы, столь влекущую его и столь же загадочную, чарующую, хранящую в себе бесчисленное количество чужих секретов и никому не открытых ещё Сарнаутом пугающих тайн. Так он шёл, след за следом, шаг за шагом, сапожок из мягкой овечьей аммровской кожи – шёл, пока не упёрся, к своему собственному удивлению, в колодец.

Хранилище воды представляло из себя в три массивных камня высотой круг, довольно нелепый в своей неровности, ведь всю окружность составляли достаточно большие камни, неотёсанные и не подобранные по подходящей форме, а словно выбранные из первых попавшихся. Создавалось забавное ощущение, будто колодец делал лентяй-великан, которому так не хотелось заниматься необходимым делом, но родня его допекла наконец закончить начатое, и он сделал волнистый круг из навалившихся друг на друга под собственной тяжестью камней на «кое-как».

Увидев, что добрёл до желанной цели, Ар жадно облизнул сухие губы, а в глазах его блеснул озорной изумрудный огонёк, и довольно потёр руки.

– Ну что, миленький, вот мы и встретились, – воодушевленно усмехнулся он, осторожно обходя колодец и думая, как бы в него залезть и где тот самый портал, о котором говорил ему хозяин таверны, а потому эльф тихо бормотал. – Ну и как же в тебя влезть, родименький, не подскажешь, а? Может, есть какой-то камень или ещё что? Или ты предлагаешь мне просто так в тебя, как дураку, лезть? Перешагнуть и грохнуться в ледяную воду?

Ар недоверчиво покачал головой и закусил нижнюю губу. Взгляд его был необычно задумчив и требователен. 

– А ты что думаешь, Лют? – Обратился он к лютне, мирно глуховато брякающей о бедро эльфа, когда же он продолжал наворачивать круги вокруг колодца. – Нырять? – Музыкальный прибор молчал; Ар недовольно и очень тихо пробормотал себе под нос.

– Эх, действительно... Что за бред... – И, поправив ремень лютни да наощупь рукой проверив наличие в мешке на спине карты, эльф раздосадовано вздохнул и аккуратно перелез через каменный забор колодца.

Бросив последний взгляд на окружающий его лес и посмотрев под болтающиеся над тьмой без глубинного колодца ноги, бард соскользнул с края, осторожно подтолкнув себя руками прямо в пропасть, навстречу необъяснимому и непонятному, но определённо – чарующе-притягательному неизведанному миру. 

Глава 5

Просмотреть полную запись