Группа хадаганцев где-то недалеко добивала ростом в два метра амброзиевую змею. В свете испепеляющего последние надежды на приемлемые условия существования суслангерского солнца угрожающе поблёскивала тёмно-синяя плотная чешуя, напоминающая ещё ту, которая когда-то покрывала громадные и массивные туши драконов, заправляющих Сарнаутом и жадных до всего прекрасного, в первую очередь – золота и драгоценных камней. Чудище шипело и извивалось, раздувая воротник. Яд капал со старых, но ничуть не притупившихся жёлтых клыков, глаза слегка щурились, а шершавый алый язык атласной лентой извивался, то щекоча нёба, то высовываясь наружу. Быть может, змеи высовывают языки по тому же принципу, что и собаки? Чтобы остудиться? Ведь согласитесь, какой пожар может случиться в переполненной токсичностью и ядом сущности с кремово-белым хрупким черепом, который так легко сломать – достаточно лишь наступить...

Сара смотрела на картину неравномерного по имеющимся силам сражения, и что-то похожее на искреннее сочувствие тихо поблёскивало в её тёмных, почти чёрных, глазах. Ей было откровенно жалко змею, но выходить из своего теневого убежища среди оазисовых пальмовых зарослей хотелось ещё меньше. Да и как бы это выглядело? Чтобы «существо разумное» защищало «тварь подножную»? Абсурдно, согласитесь же. Полный абсурд. Сара разочарованно вздохнула. Воздух, даже в тени, был спелый, словно персики, и прелый, душный, жаркий, подслащённый тяжёлыми ароматами дикой растительности. Все растения, здесь выживающие, своего рода первопроходцы и герои. Каждое из них. Ведь в таких сумасшедших условиях существовать просто так не сможет никто, а чтобы приспособиться, нужно быть терпеливым и уметь жертвовать. Как много готов хоть кто-то пожертвовать? Не проще ли просто найти себе другое место в Сарнауте и жить, например, попивая прохладный кислородный коктейль в призрачно солнечном Светолесье, где по утрам жужжат пчёлы и жучки копошатся в траве.

Подул слабый ветер, такой же жаркий и душный, как и всё вокруг. Сара откинулась назад и, потеряв равновесие, незапланированно, но с явным наслаждением, упала на слегка прохладный песок. Хоть где-то в этом солнечном аду было возможно существовать, не обливаясь водопадами липкого пота.

Змея шипела и, если это можно так назвать, огрызалась. Ей тоже хотелось жить. Кто виноват в простом и банальном желании существовать? Всякая тварь, так или иначе, мечтает о бессмертии. А говорят, что его можно добыть из амброзии. Действительно ли? Быть может, это просто пустые разговоры вечных сплетников, теперь перебравшихся с переполненного Айрина на воющий песчаными ураганами Суслангер.

Приближалось время Бури. Оно быстро наступало, несмотря на текущее, как пески, несущиеся по пустыне, время. Часы и минуты плавились, как яйца для яичницы, причём вместе со сковородкой. Саре идти никуда не хотелось. Разве что в ещё более глубокую тень, а ещё лучше в озеро — бездонное, тёмное, окутывающее дурманящей прохладной пеленой, будто накрывая её с головой леденящим лазурным водным покрывалом.

— Какое скучное место этот ваш Суслангер...

Сара не уставала повторять эту, уже будто бы заезженную и надоевшую даже ей самой, фразу, но всё равно, словно мазохистка, не покидала своего оазисного поста. В лени ли дело было или ещё в чём ещё — этого нам не узнать. Если она, конечно, сама не скажет, а едва ли она сделает это. Девушка любила пустыню, но любила её такой странной, такой непонятной любовью, которой, наверное, иногда и людей любят. Ей не нравился этот мелкий горячий песок, обжигающий ступни, ей не нравилось это одичавшее слепящее солнце, ей не нравилась эта сумасшедшая жара. Практически всё в этой (внезапно!) не забытой богом пустыне её утомляло и даже порой сильно-таки раздражало. И даже оазисы не приносили ей должного удовлетворения. Одно было странно: она всегда была там. Какой бы ни была уставшей, как бы ни уходилась за день и ни мечтала вернуться в свою родную столичную комнатушку в пару метров, на ещё, ровно такую же, пару, она всегда приплеталась сюда. Иногда приползала, иногда приплеталась, будто бы согнувшись в три погибели.

Жизнь не баловала её простотой, чем девушка была вполне довольна. Она часто думала, что всё могло сложиться как-то не так, иначе – возможно, даже лучше. Вот только Яскер его знает, какое было бы это самое «лучше» и не спокойнее ли жить в старом, «худшем», мирке.

Сара любила змей. Эту странную привязанность к длинным чешуйчатым лентам, озорно и хищно поблескивающим на раскалённом солнцем песке, она открыла в себе не так давно, но уже успела с ней смириться. В тот день она, как всегда, пришла после изнурительного трудового дня полежать в тени невысоких пальм, уставшая и измождённая. Ей не сразу бросились в глаза новые обитатели её любимого укромного местечка от полуденного, да и вообще круглосуточного, зноя. Лишь вечером здесь становилось прохладнее, когда выглядывал из-за скал сладкий, как сухофрукты, ветер, солнце опускалось, а вся пустыня из насыщенно жёлтого постепенно окрашивалась то в синие, то в фиолетовые холодные краски. Но от песка исходил жар ещё добрые несколько часов после захода солнца – так глубоко он проникал в землю и так надолго там оставался; всем же известно, что вода как нагревается, так и остывает дольше в сравнении с землёй и, уж тем более, песком. Однако, здесь вода всегда оставалась холодной, а ночью ещё и источала слабое изумрудно-лиловое свечение.

Возможно, дело было в амброзии, чьи кристаллы, словно переросшие кораллы, высовывались из-под леденящей глади воды и сияли, отбрасывая на воду и землю нефритовые, салатовые, изумрудные лучи, играющие крохотными звёздами бликов на поверхностях. Тогда Сара быстро нашла своё излюбленное место, недалеко от хрустально-чистого бирюзового озерца и прилегла отдохнуть, запрокинув голову, которая тут же опустилась на тёплую подушку из песка – ещё волосы потом от него чистить – да кого это волнует. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, нос тут же защекотал слабый кисло-сладкий аромат растительности, сухость песков и слабый леденцовый запах, всегда исходящий от озерца, будто стелящийся по земле, наполнили лёгкие. Внезапно что-то зашуршало не так далеко от девушки. Но не так, как шуршит трава, не так, как качаются деревья... Что-то скользило по песку, что-то тяжёлое, плотное и длинное. Это был единственный звук, который Сара слышала, и он был для неё сейчас незнаком. Тогда девушка открыла глаза и села, бегло осмотрелась. Совсем рядом, в паре метров от её ног, ползло трёхметровое чешуйчатое создание, представляющее собой будто бы один хвост с нацепленной на него черепушкой. Маленькие жёлтые глазки были такого же оттенка, как расплавленное золото и окольцовывали похожие на два продолговатых семечка глаза, внимательно смотревшие по сторонам. Тогда Сара впервые встретила волшебное чароитово-берлинско-лазурное холоднокровное существо и впервые же ощутила, что в этих ярких и серьёзных глазах есть что-то для неё до ужаса родное...

Кто знает... Быть может, мы тоже произошли от змей... Говорила она себе и каждый раз, закрывая глаза, видела перед своим лицом жадно поблёскивающую на солнце тёмную чешую.