Все искры спят в дайновской земле

Дул холодный майский ветер. Какое странное сочетание: холодный и майский. Но здесь всегда было холодно и всегда будет. Дайн, может быть, и не кажется слишком уж морозной локацией, в сравнении с зимним курортом или Хладбергом, да ещё Тенсес знает чем. Однако далеко не все знают, что именно этот астральный гигант, парящий в невесомости, славится своими промораживающими и пробирающими до костей северными ветрами. Здесь всегда такая погода... Как бы её повернее назвать, весенняя, что ли. С одной стороны, снега уже почти нигде нет, разве что в горах ещё белеет ледяной пух. С другой стороны, трава всё ещё практически везде прошлогодняя, сухая, неприглядная, грязно-коричневого, пыльного цвета. Я понимаю, и уже не первый год, почему отпрыски и последователи Архитектора выбрали именно это место своим любимым санаторием. Здесь так же пыльно, как бывает в мастерской механика, уже почившего. Когда на полки, металлические детали, инструменты... – на всё ровным слоем ложится пыль. И лежать она так может десятилетиями, пока кто-то не откроет дверь, чтобы выбросить всё ненужное и освободить наконец помещение. Да... Интересно, наверное, быть металлом. Каково это... Осознавать, что ты ничто, просто железка. Да и как ты осознаешь, что ты ничто, если тебе и осознавать-то нечем.

Иногда мне тоже хочется быть механизмом. Простым холодным металлом, который приятно звенит, ударяясь о камень, который слепит бликами, если подставить его солнцу. Хочется быть простой машиной, холодной и агрессивной, чтобы взрывать всех тех, кто по нелепой случайности решил оказаться в зоне твоего видения.

Иногда мне так не хочется думать... Иногда мне так не хочется чего-то решать...

В такие моменты я всегда прихожу на Дайн, здесь тихо и спокойно. Это место будто создано для того, чтобы здесь восстанавливать силы, сливаясь с окружающей тебя природой. Эти камни, эти холмы, этот серо-охристо-лиловый пейзаж с бездонным омутом небес... Орлы, поселившиеся в скалах, шныряющие меж иссохшейся травы в поисках пищи мелкие грызуны. Здесь всегда так – одновременно и тихо, и шумно...

Мне всегда нравился Дайн. Мне нравились его руины, его мощённые камнем улочки, его разрушенные дома и почтовый ящичек на стене двухэтажного дома. И этот вой северного ветра...

Иногда он слишком громок, что даже оглушает. Здесь не помогут никакие куртки, никакие телогрейки, никакие шубы – всё продувает этот ветер. Он даже способен сбить с ног человека, если тому не посчастливится вовремя укрыться от несвоевременного прорыва страшного в своей ярости воздуха.

Местные говорят, что ветер, как и гром, никогда не возникает просто так. Это гнев природы и всего сущего, измождённого мира. Сарнаутцы слишком много зла сотворили за последние лет сто или двести. Да и чего тут вообще таить, практически за всё своё существование населяющие Сарнаут разумные существа не сотворили толком ничего полезного. Одни разрушения претерпевал бедный мир на протяжении стольких лет. И за что? За то ли, что дал жизнь и возможность существовать всем этим существам? А не слишком ли это грубо тогда по отношению ко Вселенной? Неужели мы просто не умеем быть банально благодарными? И почему это кажется таким нелепым? Мы ведь разумные существа! Так почему бы нам не поступать разумно? Зачем устраивать все эти войны, ссоры мирового уровня, претензии на гегемонию? Неужели мы не можем быть довольны тем, что имеем и благодарить небеса за это?

А впрочем, это всё чисто риторика. Риторический вопрос риторическим вопросом риторичит. Разумеется, ответ везде и всему «нет». Мы слишком умны, чтобы следовать простым и разумным принципам, прописанным где-то у нас ещё на моменте рождения. Мы не будем поступать так, как надо для вселенского счастья. Мы будем биться за своё. Всегда. Дико. Жадно. Словно оголодавшие дети. А потом мы все каким-то чудом исчезнем, перестанем дышать, сердце перестанет с неистовой злобой рваться из грудной клетки, а кипящая в жилах кровь перестанет обжигать кожу...

Иногда я думаю, что мобов создал сам мир как бы нам всем в назидание, чтобы мы внимательнее следили за собой и не натворили ещё больших глупостей. А потом, когда Сарнаут понял, что нас и это не сможет остановить, он создал само зло, чтобы наказать нас за непослушание. Но если мы сможем вернуться, убрать из своей искроподобной души клокочущую ярость, тогда мир, возможно, проникнется к нам симпатией, смешанной с жалостью, и, может быть, даже простит нас. Но такого никогда не было, нет и не будет. Этому не дано случиться. Мы слишком разрознены, слишком увлечены своими собственными играми, чтобы заботиться о мироздании. Мобы пришли, чтобы извлечь из наших искр раскаяние. Великие монстры – боссы – были посланы нам, чтобы истребить в нас последние крупицы самоуверенности. Но как бы это ни было странно, мы научились убивать и самых страшных посланцев Вселенной. И это заставило пламя ненависти и тщеславия в наших сердцах лишь ещё ярче разгореться, того гляди мы сожжем им весь мир. Говорят же, спички детям – не игрушка. Но какой ребёнок будет слушать родителей, скажите мне на милость? Да никакой.

Бывает, что это вгоняет меня в тоску. Осознание собственной ничтожности, никчёмности... Мы такие жалкие и такие смелые, даже безрассудные, пожалуй, я бы сказала. На нашу историю нельзя смотреть, не захлёбываясь в слезах и крови. О, кто-нибудь, ну хотя бы перепишите наше летоисчисление. Давайте все дружно притворимся, что всё хорошо, мы все друг друга любили, любим и будем любить, а никакого зла никогда на свете и не существовало. О, давайте устроим театральное представление длинной во всё наше существование. Давайте хотя бы обманом постараемся убедить наших детей, себя, да кого угодно, что в Сарнауте ещё есть место искренности, счастью, теплу и доброте. Давайте сыграем хотя бы одну роль в этой жизни хорошо! Давайте попробуем!

Иногда... Да. Иногда мне хочется плакать. И я плачу, потому что я живое и слегка разумное существо, которое может чувствовать. Но я никогда не стану призывать к вечному миру и любви между всеми расами. Всё потому, что я очень хорошо знаю, что когда-нибудь всему этому придёт конец. Есть то, чего не удалось избежать ещё ни одному живому существу – смерти. Никто из нас не сможет от неё укрыться, никто из нас не сможет её обхитрить. Мы все просто куклы с подходящим к концу сроком годности. И когда мы умрём, все наши тела будут похоронены здесь, в этой земле, на Дайне, где всегда дуют холодные ветра, даже в мае, где растёт только сухая трава и где на вершинах каменистых холмов даже летом лежит снег, такой же холодный, как пламя наших пока ещё не потухших искр.