Охотник помялся-помялся на месте, бросил пару виноватых взглядов на растерянную и взволновавшуюся не на шутку Лют, нервно теребящую свои слегка курчавые светло-голубые шелковистые пряди волос, потом перевёл взгляд на серьёзного и имеющего вид осознанного эльфа Ара, который смотрел на него уверенно и не то чтобы безразлично, но одновременно отдавая ему право править айринским балом и в то же время явно выдвигая свою непрошибаемую позицию. Он устало вздохнул, закатил глаза. Небо было неприветливо спело-оранжевым, как созревший и уже порядком напитавшийся соками всей прелести солнца большой и круглый апельсин в толстой горьковатой корочке, в этот клонящийся к полудрёму час. Затем ещё раз пристально посмотрел на не находящую себе от отчаяния места девушку и выдал, смачно ударяя себя тяжёлой грубоватой рукой в кожаной перчатке по бедру:

— Да ну. Нихаз с Вами. Пошло всё к Яскеру. Идёмте, мелкие недотёпы, а то девчушку ведь совсем жалко. Не человек я что ли.

***

Под ногами сменяли друг друга мягкие, отчего-то пригнувшиеся к земле травинки. Воздух стоял сладковато-влажный, весь насквозь пропитанный яркими ароматами какой-то то ли приторной, то ли, наоборот, горькой зелёной растительности. Тропы как таковой не было. И дороги тоже. Был просто путь, по которому нужно было идти и не задавать лишних вопросов, ответы на которые услышать по-настоящему и не захочется, и не получится – ведь едва ли кто-то даст на них тебе скорый ответ. И данный вопрос стоит не только в том, что едва ли кто-то может не знать ответа, но и в том, что знающий может запросто отказаться отвечать или даже не утруждать себя и лишь притвориться ничего не знающим и не понимающим.

Лес был каким-то странным. С одной стороны, он был полон живой и цветущей растительности: разных цветов и размеров цветы, соцветия – всё это россыпью украшало корневища могучих дубоподобных деревьев. Яркие жёлтые — ползли и обильно вились лианами по стволам и иногда цеплялись за ветки. Малиновые с нежно-розовыми пестиками – крупными балетными пачками венчали короткие корявые сучки. И ещё много было цветов. Решившая пересчитать все их виды, Лют сосредоточенно хмурила брови и медленно загибала пальцы. А когда пальцы на одной, а потом и второй руке закончились, девушка постаралась держать десятки в памяти, но мозг, непривычный к такого вида деятельности, быстро сбился. И Лют опустила руки, смирившись с тем фактом, что разнообразие слишком велико и не поддаётся счёту.

— Вы когда-нибудь бывали здесь? — полюбопытствовала девушка у охотника, который шёл очень быстрой походкой, при этом пристально осматриваясь по сторонам и всегда держа руку на рукояти хищно поблёскивающего стальным лезвием большого кинжала.

— Приходилось бывать, да, — неохотно протянул мужчина, вспоминая что-то очень далёкое и мало приятное, так как губы его сжались сильнее, отчего слегка почернели, а кустистые седые брови сошлись к переносице.

— А меч у вас откуда такой? — всё не успокаивалась девушка. Ей казалось, что разговоры помогут ей дышать легче, свободнее, но какое-то странное ощущение чего-то неизбежного и определённо пугающего тяжёлыми тисками всё ещё сковывало сердце.

— Этот? — охотник улыбнулся одними краешками губ, одна из которой, было видно, рассечённая, и ловко выхватил из ножен скромно сверкающий кинжал, украшенный множеством царапин-шрамов, но ни одной трещиной. — Это иной верный старый друг. Я получил его однажды от старого бродяги-хадаганца. Он забрёл в нашу округу и что-то больно подозрительно слонялся по окраинам поселения. Тогда я был ещё в хороших и даже приятельских отношениях с поселенцами. И потому они нередко сами обращались ко мне за помощью. Так было и в тот раз...

Тогда в деревне нас... я говорю нас, потому что я тоже тогда жил в ней... было намного меньше, чем живёт сейчас. Я был относительно молод, но уже достаточно известен своей тягой ко всему, что хоть как-то намекало на опасность. Глупым был. Глупым и смелым, а это худшая сочетаемость, но мы сейчас не о том. Жил я, значит, в нашей деревушке. Знал всех и каждого в лицо, мы с друзьями часто встречались выпить – таверна была всего одна тогда на всё поселение, это сейчас их там, как закопчённой рыбы в сиверских просторах. А тогда таверна была одна. И называлась она «Счастливый орк». Дело было в том, что владельцем был, как это ни странно, орк, Дариан. Удивителен был товарищ, но очень весел и приветлив к гостям, много за квас не брал, а потому любили его... Ну, добрым словом, все любили. И вот, сидим мы, значит, с друганами в таверне, в «Счастливом орке», выпиваем по привычному и ведём беседу о том, о сём. О чём ещё может быть беседа у трёх отбитых вояк, не знающих себе места и покоя, вечно лезущих во всякие неприятности. Официантка, милая каниечка, уроженка Умойра, как раз поднесла нам тут вторую порцию, а Горг, мой друг, и говорит, что, вот мол, появился какой-то странный тип у нас в поселении, бродит будто только по окраинам, в центр не суётся. Перепугал всех здешних хозяюшек, они детишек на улицу не пускают, а те любопытные – всё равно сбегают. А те-то волнуются поди как за своих чад ненаглядных. А ещё будто ходят слухи, что этот человек очень горбат и всегда ходит в плаще и даже на голову его всегда натянут капюшон так, что лица не рассмотреть. Короче, боялись его все местные.

И вот пожаловалась Горгу одна местная семейная женщина, что очень переживает за своё дитя, а тот её и слушать не хочет, всегда сбегает посмотреть на «чёрного колдуна». Попросила она его передать это мне, значит, так как мне местные доверяли больше, чем прочим. Друзья мои обижались на это поначалу, да потом привыкли. С кем не бывает. Не я же виноват был в этом. Вот и передал мне, значит, Грог всё слово в слово. Я залпом допил уже третью порцию и самодовольно изрёк, мол, сегодня же всё и решу сам, да так, что этот недоколдун не посмеет здесь своего носа более показать. Будет сам трястись в страхе, просто вспоминая меня. И, уверенный в собственном превосходстве, оставил я своих друганов да побрёл прямиком к окраине деревушки, не заходя домой, не взяв никакого с собой оружия и даже не предупредив родителей, куда я ушёл. Глупый был, что сказать. Очень глупый. И понаивнее любой девчушки. Ох, и аукнулось мне потом это...

Пошёл я, значит, на окраину, чтобы найти этого чудика заблудившегося, который распугивал всю округу. Вообще, странным мне показалось, что так неимоверно тихо было в этих местах. Нет, я понимаю, наша деревушка и сейчас не такая большая, а тогда была вообще с половину отрубленного мизинца. Но ведь чем меньше людей, тем меньше шума. Однако и уровень шума немного другой. Понимаете ли... Когда людей мало, шума от них тоже мало, но в такой ситуации даже очень и очень слабый шумок, который бы не заметили люди, скопившиеся в большую компанию, слышен на далёкие и даже прилично расстояния. Поэтому здесь я ожидал слышать какой-то фоновый лёгкий шум – жизнь местных. Не знаю, там, штопанье белья, тихая ругань, доносящаяся из-за бревенчатых стен избы, да хоть что-то, Яскер его побери! Там не было ничего! Будто всё вообще вымерло. И оттого должно было мне сделаться хоть капельку, да жутко, но нет. Глупцы вещей очевидных не замечают.

Нашёл я его, короче. Не то чтобы с трудом, но попался на глаза мне этот вертихвост не сразу. Ух и глаза были у этого зверюги. Он, понимаешь ли... — охотник обратился к Лют, слушающей увлёкшую её историю во все уши. — вроде как хадаганец. Это я сразу понял по нашивке у него на рукаве плаща да и сам он был щупленький, но какой-то дикий. Точно зверь. Гнулся, отходил на цыпочках и тихо шипел, когда я приближался. Ухватил я его, значит, за плащ, рванул на себя и как... вижу! Хвост! Точно хвост. Не прайденовский, этих ребят мы хорошо знаем, не зэмовский, их бы тоже я вмиг распознал. Всякие гости сюда захаживают. Не всегда в своём уме, правда, и не всегда живые, но не суть. Хвост у него был не беличий и даже не кошачий, а крысиный. Лысый такой, серо-розоватый, не очень длинный, но почти достающий до земли. Он безжизненно висел, словно пакля. Очнувшись от увиденного, я быстро перевёл взгляд на этого чудика и постарался свободной рукой скинуть с него капюшон.

Из-под ветхой ткани, видимо, ситцевой, но сшитой в много слоёв, на меня смотрели два очень маленьких глаза, глубоко въевшихся в лицо. Один из них был, видимо, природный, светло-коричневого цвета. А второй... Второй был ярко красный. И так светился. Ух. Страшно вспоминать. Такие ужасы. Никогда я ещё такого уродства не видел. Поражённый, я ослабил хватку, чем он не преминул воспользоваться и тут же вырвался из моих рук. Не знаю, что им руководило. Животный инстинкт, что ли. Я никак не мог его понять. Как он действовал? Зачем?

Вырвавшись, он отчаянно рванул прочь. Только тут я догадался, почему он так сильно горбатился. Это стало для меня очередным потрясением. Потому что рванул он от меня на четырёх лапах. Или руках. Яскер его б побрал! Не знаю, как это объяснить! Но вы меня поняли. Я, короче, побежал за ним. Бегу и думаю, что какая-то явная несуразица происходит. От меня улепётывает хадаганец с крысиный хвостом ещё и на четвереньках почти, а я не могу его догнать! Наконец, я подскочил к нему и снова прыгнул вперёд, чтобы повалить его всей тушей на землю. Только он верткий был. Ух. Так шмыгнул вперёд, что я решил, будто всё потеряно и он вот-вот смоется, но всё равно постарался ухватить его хоть за что-то. Как же был я удивлён, когда понял, что в руке моей оказался зажат его крысиный хвост. Мерзкая штука, я вам скажу. Гладкий, скользкий и очень холодный, будто мертвеца за руки трогаешь. В какой-то момент в голове у меня мелькнуло, что хвост не настоящий — это маскарад, что он сейчас его скинет и удерёт от меня в лесок, а его потом ищи-ищи, никогда не найдёшь в этих зарослях. Но к моему удивлению, из попытки зверя вырваться ничего не вышло, хвост ему мешал это сделать, и как тот ни бился, ни рвался и ни метался из стороны в сторону, ничего у него не вышло. Удостоверившись, что крепко держу этого крысёныша, я поднялся. Выглядел я, наверное, очень внушительно, а может, даже пугающе. Пыльный, грязный, всклокоченный, как новорождённый птенец полуночницы, с горящими глазами и сбившимся дыханием.

Я потянул эту тварь на себя, он не хотел, вырывался. Тут я увидел, что у него очень длинные когти, некоторые из которых сломаны. Я представил, как он полоснёт меня этими когтями по горлу, и мне сделалось дурно. Нет, я, конечно, не брезгливый, но не люблю я, когда кровь хлещет. Неприятное зрелище, да и рубашку потом Яскер отмоешь. Это существо пищало и шипело.
Вдруг у него в руке меж когтей показался кинжал. Большой такой, сияющий в лучах пока ещё не ушедшего на покой — спать — солнца. Да-да. Этот самый кинжал. Не знаю, как он вообще держал его в руках. С такими пальцами, которые можно переломать одним лёгким нажатием да ещё и с такими когтищами. Нет. Не знаю я, как он вообще умудрился его взять. К этому моменту я почти уверился, что передо мной чистой натуры зверь. Он не вёл себя, как хадаганец, прайден, орк, да кто угодно. Он действовал, как голодное и дикое животное, которое поймали в тиски. Разница была лишь в том, что этими тисками был тогда я, а у него был кинжал, которым он попытался меня полоснуть, но вышло у него это очень неумело.

Потом был ещё один выпад и ещё. Я всё пытался его как-то утихомирить, успокоить, зажать, чтобы он не шевелился, но он явно не желал успокаиваться. Со скрипучим писком он вновь махнул лезвием и в этот раз почти удачно. Оно проскользнуло у меня в паре сантиметров перед глазами, а потом криво пошло вниз и всё-таки чиркнуло по губе. Я ощутил, как что-то холодное очень быстро прошлось по коже, а потом губу слабо защипало. Я облизнул её языком и ощутил во рту металлический привкус крови. Задел, зверюга. Хорошо было, конечно, что он оружием управлять вообще не умел. Было видно, что оно как-то ему знакомо, будто что-то разумное, старое, давно забытое ещё осталось в этом чудовищно уродливом существе. Мне удалось выбить у него кинжал – тот, звякнув, упал на дорогу. Но в этот момент я упустил этого чудика. Он вырвался из плаща, за который я его, собственно-то, и держал, и рванул прямо в этот лес, да так, что тут же скрылся в густых зарослях. Только ветки хрустели.

Когда он удирал, я видел только, что кожа у него на теле серая-серая, как мёртвая или зэмовская, а на спине очень много белых следов от шрамов. Не знаю что это было за существо, да и не очень-то хочу до сих пор знать, если честно. Мне и так неплохо живётся теперь. Вернулся я назад с кинжалом. Друзья тогда надо мной посмеялись, мол, неудачник и никчёмыш, не смог поймать простого прохиндея, а навыдумывал сказок всяких, да таких, что только животы от смеха и лопались у всех, кто слушал мой рассказ. Не поняли меня ребята, не поверили. Да, я и обиделся на них тогда. Сильно обиделся. И ушёл вот жить подальше. Сам всё построил, сам всё обустроил. Живу, не жалуюсь. Потом только одна женщина ко мне приходила. Приходила, благодарила, говорила очень много каких-то вещей о своём ребенке, об этом крысином чудике и о том, какое я ей и всему поселению одолжение вообще сделал. Да, собственно, она-то и подарила мне эти сапоги, — охотник кивнул на ноги Лют. — Подарила и ушла. Нет бы хоть чаю принесла или ещё чего полезного. Утюг там. Не знаю. Котёл. Нет, она принесла сапоги. Ну, принесла и принесла. С тех пор я её и не видел-то никогда, а лет-то много прошло, ох, как много... Вот.

Вот, такая вот история. А кинжал мне достался. Правда, странно то, что я больше никогда не видел, чтоб он так ярко светился, как тогда, в тот самый день. Может, я был слишком под впечатлением от происходящего, может, ещё что. А может, и вообще мне это всё привиделось. Но кинжал вот со мной до сих пор, да и шрам на губе тоже уходить никуда пока не собирается, — он усмехнулся и с воодушевлением осмотрел своих спутников, притихших за время его рассказа. — Ну, что скажешь, бардёныш? Такого тебе ещё слыхать не приходилось?

— Нет, не приходилось, — миролюбиво согласился эльф, про себя отмечая, что охотник явно преувеличивает многие факты из своей истории, возможно, чтобы просто похвастаться, но спорить он на эту тему не собирался. Ему хватало быть довольным оттого, что мужчина повёлся на провокацию Ара и сам, добровольно пошёл с ними дальше. Иначе это дело могло бы обернуться катастрофой. В конце концов, эльфу было известно, что охотник здесь всё-таки бывал, он сам об этом как-то случайно упомянул и не один раз. Однако, странно, ведь история была начата как раз в ключе «был ли когда-то он здесь», а закончилась тем, что в лес охотник так и не зашёл. Что-то здесь было явно не так просто, как могло показаться. Но Ар предпочёл молчать и не задавать лишних вопросов.

У него вызывал смутное опасение как сам охотник, так и его истории. Было в нём что-то, что нельзя было объяснить простыми словами, но за что цеплялось сознание и разражалось отчаянным криком о помощи. Но понять, что же именно не так с этим мужчиной в возрасте с сумасшедше седыми бровями было очень непросто, и Ар бился над этим вопросом уже не первый час их пути через зелёные заросли. Что-то было явно не так.

– Лют, ты не поможешь мне достать карту? – эльф обернулся в предположительную сторону Лют, но её нигде не было, как и охотника. – Что за Яскер...

Эльф остановился и встревоженно завертел головой. Кругом были только деревья, густые заросли непонятных диковинных растений, большинство из которых он видел впервые в своей жизни, и слабо пробивающийся сквозь густую листву крон дубообразных деревьев золотистый солнечный свет, гладящий своими мягкими жёлтыми лучами макушку и барда, в том числе. Лютни нигде не было. И это тревожило Ара в первую очередь. Без охотника дорога ему хоть как-то ещё представлялась, но без Лют – нет.

– Лют? – Ар негромко позвал в гущу леса, надеясь услышать хоть какой-то очень слабый, но отклик. Ответа не последовало. Тогда он повторил уже громче, чем в первый раз. – Лююют?

Никто не ответил и даже не прошуршал, как это обычно бывает в страшных историях. Кругом не было ни живой души. Или это так только казалось. Ар тяжело вздохнул. Он не знал, как именно теперь ему поступить. Но бросать Лют было никак нельзя. Это было бы крайне несправедливо по отношению к ней, да и если бард мог как-никак справится один со всеми навалившимися на него проблемами, то Лют была слишком к этому непривычна. Ещё раз тяжело вздохнув, Ар внимательно осмотрел траву под своими ногами – должны же были остаться хоть где-то хоть какие-то следы.

– Что за трава такая... – удивлённо присвистнул эльф. – Ни одной примятой травинки, ни одного следа. И придумают же боги шутки законов физики, правда вот. Будто заняться им больше нечем.

Пришлось задуматься ни на шутку. С одной стороны, едва ли Лют по своему желанию спокойно так бросила Ара и ушла в абсолютно ином направлении, его уж, тем более, не предупредив. С другой, это он мог случайно отделиться от группы, не заметив, как путники завернули за какое-то дерево, которые здесь были все почти на одно лицо, если у деревьев оно, конечно, может быть. Значит, одно из двух, но что именно.

Конечно, разумнее было бы предположить, что ошибся он, ведь всегда в плохо понятных ситуациях, в первую очередь, принято примерять вину на себя – к лицу ли она тебе и как сидит по фигуре, не слишком ли облегчает или жмёт. Что-то говорило, что в этот раз вина лежит никак не на барде, но объяснить он это никак не мог и потому принял за данное, что ошибка было совершена конкретно им и, в том числе поэтому, теперь ему придётся её исправлять.

Ар закрыл глаза и напряжённо задумался, он старался отыскать в своей голове тот момент воспоминаний, когда в последний раз видел или слышал Лют. Казалось, это было совсем недавно. А это значит, что он никак не мог уйти очень далеко от них. Посмотрев на носки своих ботинок, Ар повернулся на ровные 180 градусов и очень медленным шагом, хотя что-то так и подбивало его изнутри ускориться, даже побежать, пошёл прямо, внимательно осматриваясь по сторонам и искренне стараясь припомнить хоть какие-то малейшие детали, которые он мог заметить, запомнить, хоть как-то уловить боковым зрением по пути сюда.
Задача это была не из лёгких, но другого пути у него сейчас просто не было.