Умойр – странное место, и даже когда во всём Сарнауте зима и идут приготовления
к новому году, в этом краю по-прежнему греет солнце, свищут птицы и
жужжат большие чёрные жуки, выползающие подремать на прогретые пологие
камни у прозрачной кромки воды удивительно чистого озера.

©Из записок путешественника по Сарнауту

— А ну, мелкая, быстро вернулась и убрала за собой! Мелкая! Я тебе что, на орочьем говорю?

По деревянному полу раздалось весёлое шлёпанье босых маленьких ножек, проскальзывающих на поворотах и оставляющих за собой дорожку из размазанных жёлтых следов. Звонкий смех, глушащийся прифыркиванием, равными обрывками вырвался из груди развесёлой девчонки с рыжими всклокоченными волосами, спутанными, как утреннее облачко, резво проплывающее каждый день по криволинейной, спутанной траектории над умойрской деревушкой.

— Дитятко! А ну вернись! — Громом раздалось из глубины дома, когда крохотные лапки уже сменили по просторной кухне в сторону веранды. — Быстро вернулась, а то сейчас получишь нанашки!

Девочка мгновенно остановилась, немного пригнувшись, как в засаде; её глаза, округлявшиеся до небольшого размера антоновских яблок, испугано сверкнув, смеялись, а улыбка на лице ничуть не угасла с услышанной отеческой угрозой, а лишь засияла с новой силой. Крохотное сердечко в детской груди забилось быстро-быстро, к голове прилила оглушающая пелена крови – всё казалось какой-то сказкой, похожей на затуманенный, но очень радостный сон. Послышалось недовольное ворчание, шуршание какой-то ткани, хлестнувшей по стене и постепенно нарастающие шаги, блуждающие по лабиринтам комнат, но явно движущиеся в направлении кухни. И, только когда в дверном проёме кухни сверкнуло желтовато-белым пятном вафельное полотенце, а мужская фигура теперь казалась в опасной близости, как и грозящее девочке наказание за разлитую ей по случайным стечениям обстоятельств внезапного счастья краску, канийка, маленькой ладошкой прихватив краешек жёлтого ситцевого платьица, пустилась наутёк, всполошив мирно спящего у печки ящера.

— Марго! Ты куда пошлёпала своими голыми лапами? Ну-ка быстро надела носки!

Разбуженный красный зверь устало поднял рогатую голову на шипастой шее и вопросительно посмотрел на изляпанного жёлтой краской хозяина жилища, который неспешным шагом двигался по так неразумно ведущим прямо к маленькой рыжей негоднице следам. Ящер устало вздохнул, слегка потянулся, проскребя по деревянному полу своими острыми металлическими когтями, подвернув шипастый хвост с раздвоенным наконечником и поудобнее устроившись, вновь улёгся спать (до завтрака оставалось ещё полтора часа, можно было спокойно выспаться, ведь рейд предстоял ему только в семнадцать часов, а уж что-что – время этот домашний дракон считать умел с завидным искусством и проворностью).

— Папа! Папа! Не догонишь! — Заливисто смеясь, голосило на всю округу маленькое чудо так, что соседские петухи, ещё пока мирно дремавшие на своих суховатых изгородях, встревоженно вздрагивали, распушив перья и начинали растерянно мяться на месте, не зная – стоит ли будить всю округу и не лишат ли их за столь ранее пробуждение пропитания на ближайшие сутки. Но будить кого-то, на деле же, не было нужды. Девочка голосила так, что звенело в ушах даже у неё.

Вылетев, как растрёпанный птенец, на веранду, она сначала притормозила, ошеломлённая и словно ослеплённая дикой гармонией ароматов сборных трав и кустарников, но раздавшийся за её спиной смех явно таил в себе какую-то угрозу. Поняв это, она вновь было ринулась вперёд, вдоль деревянных поручней к крыльцу и оттуда – куда-нибудь ещё, где также солнечно, легко, тепло и радостно, как дома, только нет хитрого вафельного полотенца, призраком маячившего по воздуху в поисках чьей-то филейной части, прикрытой платьицем – но была подло схвачена и обездвижена. Поняв всю плачевность своего положения и неудавшийся побег, девочка насупилась и, обиженно всхлипнув и выпятив вперёд нижнюю губу, вперила взгляд в свои босые ноги в ожидании неизбежного. Но страшное вафельное полотенце мягко упало на пол, совсем рядом с рыжеволосой, и чьи-то руки быстро подхватили девочку под мышки и подняли в воздух.

Заверещав от неожиданности, маленькое существо резво задёргало ручками и задрыгало ногами с целью высвободиться. Поняв же, что находится вне зоны досягания земли, девочка поникла и неохотно повернула голову, но, не рассчитав расстояния, упёрлась щекой в отцовскую бороду.

– Отпусти... — Тихое невнятное бормотание неохотно вышло из детских пухлых розовых губок, сложенных бантиком.

Её никто не отпустил, но опустил на землю и, сев на пол, развернул раскрасневшейся смущённой и недовольной физиономией к себе. Маленькие пальчики нервно мяли кружевной край платьица, а серые глазки виновато прятались за густыми ресницами, будто бы не хотели замечать сидящего в полуметре от них отца.

— Марго, — мужчина выдержал паузу. — Что мы хотим сказать?

— Ничего, — обиженно прошептала одними губами заложница чьего-то пристального показушно-серьёзного взгляда.

— Что-что? — Краешки губ слегка приподнялись; ему стоило больших усилий сдерживать улыбку, но иначе все старания полетели бы прахом над семью морями и девочку было бы уже никак не уломать на извинения.

Марго отняла пальцы от терзаемой ей ткани и запустила ладонь в пушащиеся медного оттенка гнездо у себя на голове.

— Мне очень жаль...

— За что же ты извиняешься? Ты же ничего не сделала, не так ли?

— Я...

На девочке не было лица, казалось, она сейчас просто сгорит, но на деле ей просто хотелось разреветься от обиды, желательно, предварительно заперевшись в детской и забравшись под кровать, где можно часами просто лежать, обняв плюшевого панду и грустить, рассматривая трещинки в полу.

— Мне очень стыдно, что я отвлекла тебя от работы и пролила краску. Я очень извиняюсь.

— А чего глазки на мокром месте? — С весельем поинтересовался каниец, внимательно следя за поведением дочки.

— Соринка в глаз попала... — Мрачно произнесла девочка, кулачком пытаясь утереть выступившие слёзы. Её уши горели алым, и оттого было стыдно и неприятно.

— А не вринка ли это была случаем? — Мягко поинтересовался мужчина, понимая, что больше уже просто не способен злиться на это очаровательное создание.

— Нет, — хлюпнуло «создание» и наконец подняло взгляд насквозь (и в прямом смысле) пропитанных виной серебристых из-за бликов ещё не высохших слёз глаз.

— Ну, иди сюда, маленькая.

Отец раскрыл руки, приглашая девочку плюхнуться в его успокаивающие объятия, что она и не преминула тут же сделать. Уткнувшись носиком в тепло родного человека, девочка хаотично начала шептать, поочерёдно всхлипывая и утирая ладошками слёзы:

— Папа, я очень-очень тебя люблю! Правда-правда! И я не хотела различать краску! Папа, хочешь я...

Мужчина снисходительно улыбнулся и тихонько погладил дочь по голове, которая продолжала что-то несвязно бормотать ему в плечо. Единственное, что забыл он учесть, пойдя на поводу эмоций, так это обещанную им дочери поездку в Новоград на новогодние праздники, если та будет себя хорошо вести в предновогоднюю неделю. И вот сейчас, продолжая своё невнятное лепетание, девочке явно представлялись большие сугробы из холодного снега, нарядная высокая ёлка с пушистыми ветками и длинный ряд лавок с сувенирами. Оставалось лишь подождать, пока отец увлечётся чем-нибудь, забыв о свершившемся, и тогда она сможет ненароком напомнить ему об обещании им данном, и он, конечно, же вспомнит и скажет, что они обязательно поедут. А пока – она продолжала тихо всхлипывать виноватое «папа» в отцовское плечо.