Мы умираем от одиночества, даже будучи окружёнными людьми.
Всё это потому, что люди разные.
А отличное от нас не считается нам же аналогичным на подсознательном уровне.

Он больше не объявлялся. Ни на следующий день, ни через неделю. А она ждала его каждый вечер, ходила взад-вперёд перед дверями столовой, где всегда слышался звон моющейся посуды: тарелок да вилок. Она даже несколько раз заходила внутрь, но там никого не было. То есть люди, конечно, были. Они наблюдались там почти всегда: с момента открытия заведения практически до самого же его закрытия. Но всё это были не те люди, не тот человек. Средства, насколько приемлемыми бы ни были там цены, не позволяли проводить всё время в помещении. Всем была известна хадаганка, весь рабочий персонал, так сказать, знал её в лицо; и повариха часто косо смотрела на посетительницу, уже который раз заказывающую у них один стакан компота или киселя и просиживающую такие дни в заведении до самого закрытия. Тем временем уже начинало холодать, а из юной головы всё не выходил тот разговор и та случайная встреча.

Товарищи уже давно прекратили попытки отвлечь подругу от постоянных мыслей о недорассказанной малоизвестным писателем с сомнительной партийной репутацией истории. Как они уверяли девушку, этот хадаганец просто обычный человек, так и не добившийся признания в обществе из-за своей душевной бедности. Другими словами, переживать по его поводу просто бессмысленно, он простой неудачник, из жалости почитаемый в узком кругу людей, не разбирающихся в правильной литературе, чьему влиянию и подверглась их подруга. Быть может, оно именно так и было. Но стоило лишний раз вспомнить потерянный, смущенный образ писателя, и сердце девушки горестно сжималось, причиняя боль. Слова, те слова, что он сказал. Они, с одной стороны, казалось, были о счастливых моментах его жизни, ведь рассказывали о том времени, когда его искренность ещё не поглотили разочарование и отчуждённость... Да, это было именно так. Когда-то он был с самим собой и окружающими искренним, а не натянуто-наигранным, как сейчас. Но юная хадаганка явно ощущала, что это не было и просто не могло быть концом всей истории, которую он, самолично же начав, прервал, в чём тоже читалась эта странная искусственность. Он был словно непроработанный, лишённый логики действий книжный персонаж. Что-то случилось, что-то произошло и вконец изменило его мировоззрение, убило в нём веру в чистоту людских помыслов и непорочность мыслей. Что-то заставило его искать правду в чужой степи, где он теперь так уныло и невзрачно чахнет, увядает подобно цветку.

Она пыталась его найти рядом с издательством, обычно издававшим его книги. Обычно... Раньше. Последнее время ни одна из его книг так и не попадала в библиотеки или на книжные стеллажи букинистических магазинов. Но в отдел по книгопечатанию её, конечно же, так и не пустили, даже не дали поговорить с заведующей, пренебрежительно поинтересовавшись, кем же она является, что решилась прийти. Его адрес и почту так и не удалось найти, да и что бы девушка тогда ему смогла написать? Попросить о встрече, чтобы там каким-то чудом вынудить писателя рассказать всю историю, хотя он явно дал понять, что не желает больше об этом разговаривать, столь резко исчезнув, скрывшись той ночью в темноте улиц? Да, вероятно, он и вообще не планировал даже начинать её рассказывать. Просто... Так получилось. А значит, спрашивать такое не вариант, да и связаться всё-таки никак не представлялось возможным.

Хадаганку всё чаще стали замечать сидящую в полном одиночестве, перелистывающую страницы какой-то на вид обветшалой книги в когда-то яркой тканевой карминовой обложке, будто бы романа. Она часто гуляла по ночному Незебграду, слушая карканье городского голодного воронья и как жужжат насекомые в парке Победы, в надежде случайно встретить хадаганца, но чудо никак не хотело происходить. Таким образом прошёл почти целый месяц...

— Ты последнее время стала какой-то уж чересчур печальной, — подметила уборщица библиотеки, усердно пытаясь оттереть тряпкой чёрную, продолговатую полосу, оставленную чьей-то туфлей. От усердия болотного оттенка лицо пожилой орчихи покраснело, а на лбу выступила испарина.

— Просто задумалась, — отмахнулась молодая хадаганка, вставая со своего места с целью помочь бедной старушке, что всю жизнь провела в этих невзрачных стенах среди стеллажей полных книг, среди цветов которых явно преобладали алый и его же сочетание с золотым.

— Слишком часто думать — вредно, — с умным видом пожившей жизнь изрекла уборщица, с благодарностью взирая на библиотекаршу, берущую в руки мокрую, а оттого довольно тяжёлую швабру.

— Уж с этим я как-нибудь сама разберусь, а Вас семья, наверное, уже заждалась, — слабо улыбнувшись, произнесла хадаганка и пояснила в ответ на удивлённый тёмный взгляд своей советницы. — Я здесь всё приберу, не волнуйтесь. У меня здесь ещё дела остались, нужно разобрать кое-какие бумаги.

— Труженица прям какая... — недовольно проворчала старая орчиха, с трудом разгибаясь, отчего у неё начинало ломить всё непропорционально крупное тело, но предложение всё-таки приняла и, оставив на полу всё ту же половую тряпку с намертво въевшимся в ламинат пятном, подхватив сумку да накинув на плечи старое потёртое пальто, доставшееся ей, вероятно, ещё от её бабушки, если, конечно, не от бабушки её бабушки, направилась к выходу. Лишь на пороге она обернулась, в последний раз взглянула на задумчивую хадаганку с потерянной ясностью глаз, печально покачала головой, бормоча что-то себе под нос, и вышла, так ни слова внятно и не сказав на прощание.

На это библиотекарша лишь пожала плечами, будто бы спрашивая саму себя, в чём же причина сих вздохов со стороны окружающих, и принялась за уборку. Пыль сама себя не вытрет, стулья сами себя не перевернут, книги не уберутся на книжные полки, а чёрный след на полу явно просто так не исчезнет по одной лишь женской, пусть даже и очаровательной, прихоти.

Хадаганку успокаивала работа в библиотеке. Она любила книги, запах свежей печатной краски; могла часами ходить меж стеллажей, рассматривая корочки, перечитывая названия, шелестя страницами в мёртвой, убаюкивающей сознание тишине большого и зачастую пустынного, но не пустого зала.

Оглядевшись, обладательница медовых глаз горестно вздохнула, в читательском зале уже никого не было, его наполняли лишь коробки, огромные коробки, забитые новыми книгами, которые как раз ей и нужно было разобрать за сегодняшний остаток вечера. Достать, оформить, найти место - весь механизм работает по кругу, и это облегчает работу. Ведь монотонная работа позволяет занять голову чем-то другим, не относящимся напрямую к занятию. Она позволяет мысленно отдохнуть.

В последнее время книги уже не вызывали былой восторг, хадаганка больше не увлекалась каждой взятой в руки книгой, не перечитывала по нескольку раз впервые увиденный роман. У неё на это попросту не было времени. Чем же тогда она занималась? Увы, когда в голове слишком много мыслей, тебе зачастую перестаёт казаться, что каждый увиденный тобой букварь стоит того, чтобы его прочесть. Здесь скорее возникают мысли уже о написании собственного произведения, ведь теперь и тебе есть о чём поведать миру, чем поделиться с малознакомыми людьми, оставить после себя хоть какой-то след в искусстве. Но что есть искусство в период расцвета Империи? Не простое ли это торжество идеологии и возвышение новых устоев и традиций?

Пребывая в таких размышлениях и даже всерьёз задумавшись о выпуске собственной книги, которую, правда, ещё только предстояло написать, да и едва ли её произведение бы приняли в печать, и расставляя по полкам новые, сияющие где глянцевыми, где тканевыми, а где и даже кожаными обложками, среднего качества книги, девушка совсем не заметила, как в библиотеку кто-то зашёл.

— Здравствуйте, — девичьи плечи вздрогнули от внезапно разрезавшего тишину приветствия. — Могу я получить «Аммровские странствия» на срок до двух недель?

— Извините, — голос предательски дрогнул, — мы уже закрыты, – пробормотала хадаганка и тут же резко развернулась лицом к посетителю, борясь с желанием поверить в то, что её догадки окажутся истиной.

— Ты? — чёрные брови приподнялись в удивлении, хотя выражение лица и не поменялось. Взгляд скользнул по прикреплённому на груди бейджику и вновь вернулся к напуганному лицу обладательницы медовых глаз.

— Неужели... Это Вы?.. — медленно произнесла она, слова давались с трудом. Поверить в то, что перед ней вновь возникла фигура хадаганца с чёрными, как смоль, волосами и редкой проседью, было трудно. Ведь никто не ожидал подобного расклада. Ни девушка, ни писатель... Даже сама Судьба поперхнулась чаем, краем глаза заметив незапланированно встретившихся романиста и библиотекаршу, из чьих рук на пол с грохотом повалилась стопка новеньких блестящих книг, которые теперь придётся опять аккуратно собирать и проверять, не помялись ли случайно от такого падения корешки или страницы.

Такого поворота сюжета не должно было произойти, это была чистого рода случайность, предсказать которую не смогла бы даже сама госпожа Время.

Они стояли молча, опустив руки, с бледными лицами, что сейчас были так похожи, с отразившемся на них удивлением. Ведь таких совпадений не бывает в реальности. Должно быть, это просто какая-то ошибка...

Хадаганка слегка покачнулась, но, ухватившись за край стола, всё-таки удержалась на ногах. Её губы искривились в слабом подобии улыбки, руки пробивала мелкая дрожь. Всё это напоминало какой-то театр, фарс, такой же наигранный, как и идеологизм в книгах хадаганца, но в который так же сильно ему самому хотелось верить.

— Я думала, что никогда Вас больше не увижу... — едва слышно пролепетала библиотекарша, опускаясь в старое затёртое кресло, но не отрывая взгляда широко распахнутых глаз от писателя.

— Признаться, я тоже на это надеялся... — последовал ответ, и всё опять погрузилось в тишину, но уже не столь мёртвую, сколько спокойную, убаюкивающую, дарящую тепло и уют. Согревающую сердце...

__________________

Дорогой, запомни одну простую истину, пусть хотя одна она будет настоящей в сравнении со всем тем, что ты понапридумывал себе. Если тебе в жизни дважды случайно встретился один и тот же человек, это просто случайность, а никакой не дар Тенсеса, как утверждают некоторые отпетые романтики. Пойми это и тебе станет легче жить.