Гибберлинг блуждал в потёмках у местами покрытого толстой ледяной коркой озера в Сиверии и что-то очень раздосадовано и недовольно бубнил себе под нос. В животе урчало, как будто он не ел целую неделю. Да и ощущение вообще, по правде сказать, были примерно те же. Однако, нет. Он всё ещё хорошо помнил, как плотно пообедал рыбной похлёбкой с чёрствым чёрным хлебом, который предпочитал скорее хранить сухарями, нежели в своей первоначальной форме, которая более восприимчива к влиянию на своё состояние времени. И вот сейчас он опять был дико голоден.
— И окуня нет, и трески нет, и даже кильки больше нигде уже не осталось, — возмущённо повторял он, разводя в стороны своими мохнатыми лапками в тёплых медвежьих перчатках.
Сам он был одет в овчинный тулуп, который, надо сказать, был на деле ему велик, но оттого не терял своих полезных свойств, ради которых он и был когда-то очень давно приобретён ещё прапрапрадедом гибберлинга, который был самым суровым в своём роде воякой и о котором даже ходили удивительные легенды. А теперь его прапраправнук ходил по побережью озера, периодически с опаской прощупывая лапами снег, чтобы не попасть на редкий тонкий лёд и не провалиться под воду. Кому хочется ночью мокрым и голодным, укутанным с ног до головы в некогда тёплую, а теперь просто мокрую и тяжёлую одежду плестись домой, чтобы там всё это стирать, сушить и опять голодать. Голод не тётка, с ним никак не договоришься так просто!
Поначалу гибберлинг даже пробовал это сделать. Он на полном серьёзе вёл с собой полноценные беседы, пытаясь уговорить себя не хотеть больше есть. Он убеждал себя, что сегодня поел уже достаточно и очень даже сытно, так что он вполне мог бы обойтись и без ужина. Но на все его аргументы живот просто урчал, чем пробивал любую защиту. Что ты скажешь организму, если он настолько вреден и имеет массу вредных привычек, с которыми нужно бороться и к одной из которых определённо относится обжорство.
— Они говорили, что где-то здесь есть бочки с соленьями... — мрачно ворчал гибберлинг, переходя от ёлки к ёлке в поисках обещанных припасов. — Они говорили, что они будут здесь, что они были здесь. Неужели они меня обманули и всё съели сами, даже не пригласи меня? Это так несправедливо и грубо с их стороны...
Гибберлинг продолжал терпеливо переходить от дерева к дереву, и каждое из них уже казалось ему точной копией предыдущего. Такие же пушистые колючие ветви, лапами свисающие вниз к земле, на каждую из которых кто-то заботливо надел по снежной шапке. Он смотрел везде, обходил каждую ёлку, заглядывал под ветки, поднимая их лапами над своей головой, отчего с них сыпался снег прямо на его недовольную бурую мордочку. Но на это гибберлинг лишь обиженно шмыгал носом и шёл дальше, что-то раздосадовано бурча себе под маленький розовый носик.
Он понимал, что сегодня ему вряд ли уже придётся поужинать, но не оставлял надежды. Тяжело жить, когда ты один. Особенно если ты такое семейное существо, как гибберлинг, которое просто неспособно выживать в Сарнауте без братьев и сестёр. Но ему пришлось столкнуться с этой реальностью, к его же глубокому сожалению. Впрочем, с возрастом он перестал видеть что-то странное в том, чтобы жить одному и всячески старался выявить плюсы такой жизни. Обычно всё складывалось благоприятно, разве что иногда ему так хотелось с кем-то поделиться своими чувствами и мыслями, что он начинал в нервной спешке метаться по своему шатру, а потом в отчаянии плюхался на скрипящую раскладную кровать и тихонько выл так, что никто его не слышал. Есть вещи, о которых нельзя поговорить с друзьями. Есть вещи, которые нельзя разделить с самим собой в одиночестве.
— Неужели и правда обманули, — тяжело вздохнул гибберлинг.
Он прошёл уже столько вёрст, что пора было поворачивать к дому, пока окончательно не стемнело, хотя небо и было уже тёмно-фиолетовым, словно слива в комнате с выключенным светом. А все бочки, им находимые, оказывались пусты, некоторые и вовсе валялись разбитые вдребезги. Надо было в самом деле поворачивать домой. Гибберлинг заглянул под последнюю, находящуюся совсем рядом с ним, ёлку, на его мордочку упала очередная порция снега, отчего ему пришлось зажмуриться, в глаза потекла вода, получились искусственные слёзы. Но и здесь было пусто. Ничего. Впрочем, ожидаемо. Конечно, все говорят, что надежда умирает последней, но на деле же она отбрасывает копытца на четвёртой или пятой неудаче.
Снег зловеще скрипел под лапками в плотных зимних сапогах на овечьем меху. Гибберлинг брёл раздосадованный, отчаявшийся и по-прежнему голодный, оставляя за собой симметричную череду маленьких, но глубоких следов – снег доходил ему почти до живота, и идти было достаточно затруднительно, но выбора никакого не оставалось. Его всегда не остаётся в какой-то момент. У всего, как говорится, есть срок годности. Есть он и у выбора. Хотя нет...
Нельзя сказать, что его не остаётся вообще, до крупицы, до нуля, до полного отсутствия. В жизни есть только один извечный выбор: сдаться или продолжать борьбу. И каждый для себя выбирает свой путь. Тот, который ему близок, а не тот, который ему под силу, о чём очень важно помнить. Любое разумное живое существо способно оказывать сопротивление среде в любых обстоятельствах. И если оно не оказывает, это не значит, что ему это не по силам. Наоборот, это значит, что он слаб желанием что-то изменить. Легче ведь сдаться. Разумеется! Когда у нас ещё не было принято жалеть слабых? Всё это глупости, лишь провоцирующие всенародный всплеск картинности.
— Ну ладно, поем завтра, значит, —задумчиво протянул гибберлинг, хмуря кустистые седые брови и поглаживая урчащий, как дикий зверь, живот. — Надо встать будет пораньше, чтоб пойти на рыбалку. Хорошо бы ещё запасы для себя сделать.
Мы никогда не должны путать слабость с ограниченностью возможностей, что, собственно, и происходит в девяти случаев из десяти. Какая ирония. Мы сами взращиваем поклонение слабости, а потом ещё удивляемся, откуда она взялась.
Мудрецы Сарнаута твердят, что фракционной войне скоро конец, ибо всех нас объединяет одна цель, которая и разрешит все наши ссоры, сплотит нас воедино. Что бы там ни было... Война никогда не закончится в этом мире. Пока есть жизнь, есть и смерть. А пока есть их противостояние, есть и война. Это война за души. Война за право быть сильным мира сего. Война за индивидуальность и непокорность судьбе.
И эту войну выиграть можно только всем вместе, но по отдельности.
Такие дела.
Рекомендуемые комментарии
Комментариев нет